Работу конкретно с этой семьей я начала со старшей дочери. На тот момент я не знала, почему так поступила, – просто мне показалось, что начать с нее будет правильно. Она ответила, что ей хотелось бы, чтобы в семье «не так часто ссорились». Я задала тот же вопрос сестре этой девочки – и ответ был тот же. Я поинтересовалась у других членов семьи, замечают ли они, что люди в их семье часто ссорятся, – каждый ответил утвердительно. Следующая картина, которая возникла в моем воображении, – это две старшие дочери, дерущиеся друг с другом. Мне в тот момент показалось, что именно их ссоры и являются корнем проблем в семье. Основной аргумент был следующий: если бы эти двое не ругались друг с другом, обстановка в семье была бы лучше. Это натолкнуло меня на предположение о том, как члены семьи выражали свой гнев. Когда я обратилась с этим вопросом к отцу, тот сказал, что всем не помешало бы открыть глаза на то, чего они раньше не знали.
Поскольку я люблю видеть «живые» доказательства, я предложила двум девочкам встать и показать пальцем друг на друга, чтобы понять, как на это отреагируют другие члены семьи. По моему мнению, от слов будет больше пользы, если при этом есть на что посмотреть – я называю это «скульптурированием» или «позиционированием». Когда я попросила девочек указать пальцем друг на друга, выяснилось, что они не захотели этого делать. Они рассказали о том, как ссорились, но когда пришлось наглядно продемонстрировать этот процесс, и их рассказ стал ближе к реальности, они смутились.
Одна из основных целей моей работы – помочь людям «освободиться» (дать им возможность выбирать из нескольких вариантов). Я предлагаю клиентам попробовать вести себя по-новому и поддерживаю их, когда те стараются применять новые модели поведения. Поскольку обеим девочкам стало неловко, я встала позади той, которая особенно сильно застеснялась, и взяла ее руку, помогая зафиксировать указательный палец в нужном направлении. Тот же трюк я проделала и с другой девочкой. При этом я сделала первую попытку нарушить основное правило этой семьи: нельзя злиться друг на друга. Теперь можно было понять, что делают остальные члены семьи, когда две эти девочки ссорятся. Две сестры стояли, указывая друг на друга пальцем, – все в семье уже не раз видели такую картину. Следующий вопрос я задала отцу и мужу: «Что вы делаете в таких случаях?» Он ответил, что пытался запретить девочкам так вести себя, но из этого ничего не вышло. Я попросила его тоже встать и указать пальцем на девочек, но когда он увидел, что толку от этого нет, то опустил руку и сел на место. Одна из сестер сказала, что у мамы это получалось немного лучше, поэтому я предложила маме встать и указать пальцем на своих дочерей. Я поинтересовалась у остальных детей, что обычно происходит в таких случаях. В этот момент старший сын подошел к матери, словно заменяя собственного отца, пытаясь помочь ей разрешить проблему с девочками.
«Скульптурирование» полезно тем, что этот метод помогает наглядно показать, с какими проблемами сталкиваются близкие из одной семьи, а также оживляет существующую (но не признанную) картину семейных взаимоотношений. Цель – не найти виновного, а помочь людям разобраться с тем, что происходит в семье. Как правило, без юмора в таких ситуациях не обойтись. Помню, когда я попросила старшую девочку указать пальцем на младшую, ее рука задрожала. Тогда я крепко взяла девочку за руку и сказала ей представить, будто она держит невидимый пистолет. Такие шутки помогают нейтрализовать негативное воздействие внутренних убеждений человека и позволяют ему более внимательно наблюдать за происходящим. Для меня очень важно провести разделительную черту между человеком, его ценностями и тем, как он проявляет себя. Я помогаю людям научиться вести себя иначе и при этом укрепляю их самооценку.
Меня часто спрашивают, ощущаю ли я упадок сил после приема. Нет. Я чувствовала бы себя обессиленной, если бы постоянно изводила себя вопросами: «Правильно ли я все делаю? Понравлюсь ли я людям? Пойму ли я, как им помочь?» Тогда бы я вконец запуталась, перестала бы понимать систему семейных отношений, и уже для меня, а не для этой семьи, нужно было бы проводить курс психотерапии.
Это навело меня на следующую мысль: я считаю, что руковожу процессом, но не людьми. Прежде чем сделать что-то, я тщательно обдумываю каждый свой шаг. Я решительно руковожу процессом, ведь именно я знаю, как будет выглядеть терапия в дальнейшем и на что она нацелена. Я хочу помочь людям научиться самостоятельно принимать решения и делать выбор, но сначала им придется взять ответственность за риски, на которые они идут. В общении с клиентами мне очень важно проверить, насколько они сами настроены на перемены, поэтому я стараюсь их всячески к такому риску подтолкнуть. Если мне есть что предложить, я должна рассказать вам об этом, должна показать вам, спросить вас, имеет ли это какую-то ценность для вас. Ведь если я предложу вам новую идею и сразу же начну подталкивать вас к тому, чтобы воплотить ее в жизнь, до того как вы поймете, нужно вам это или нет, и я смогу заручиться вашим доверием – вы не будете уверены в том, стоит ли идти на такой риск.
Я часто слышу в свой адрес: «А если то, что вы предлагаете, не сработает?» Тогда я отвечаю: «Что ж, бывает и такое». Иногда в жизни мы сталкиваемся с неудачами. Но после этого вы встаете перед выбором: ругать себя за то, что попробовали, или использовать это как жизненный опыт и учиться на нем. На упомянутом ранее семейном приеме ничего подобного не произошло, потому что я контролировала процесс и ощущала, что у меня все получается. Вот в чем суть. Поскольку я – психотерапевт, я стараюсь отдавать себе отчет в происходящем и продолжать работу, а не оценивать свои действия в попытке понять, правильно я поступаю или нет.
Наверное, именно сейчас уместно заметить, что во время работы с семьей я не пытаюсь разрешить какую-то конкретную проблему, к примеру, помочь семье развестись или сохранить семью, решить завести ребенка или подождать. Я лишь помогаю людям освоить разные копинг-стратегии и не считаю себя мудрой настолько, чтобы решать за человека, как именно он должен поступить. Должна ли жена попросить свекровь уехать? Должна ли она потребовать, чтобы та покинула дом? Должна ли жена развестись со своим мужем, если свекровь откажется уезжать? Все это не мое дело. Моя задача – помочь каждому из них научиться справляться с собственными проблемами, чтобы они сами смогли решить, что именно будет лучше для них.
Во время работы с уже знакомой нам семьей я выяснила, что одна из дочерей периодически говорила о самоубийстве. Между ей и матерью было много ненависти. Но вместо того чтобы отреагировать на проявление этого чувства, я проанализировала ситуацию и пришла к выводу, что они обе очень хотели наладить отношения друг с другом, но что-то мешало им это сделать. Ранее мне удалось выяснить, что мать видела у этой дочки такие же проблемы, как у себя, и очень переживала по этому поводу. Судя по всему, мать хотела разрешить собственные проблемы, пытаясь справиться с проблемами дочери. Поэтому отношения у них и не ладились.
Я попросила их встать и пойти навстречу друг другу. Они обе решились рискнуть, потому что к этому моменту мне удалось добиться доверия с их стороны. Сначала я предложила им встать так, чтобы хорошо видеть партнера, примерно на расстоянии вытянутой руки, и взглянуть друг на друга. После этого я попросила мать и дочь закрыть глаза и рассказать, что они видят – это было безумно интересно. Мать и жена сказала, что она увидела ребенка, о котором она давно не заботилась, из-за чего чувствует себя очень виноватой. Потом она расплакалась. Когда я спросила у дочери, что увидела она, та ответила, что видит просто маму, а после слов матери заявила: «Да она всегда относилась ко мне как к ребенку».
В этот момент я поняла, что мать и дочь не видят друг друга такими, какие они есть на самом деле в данный момент времени. Они видят друг друга с точки зрения прошлого опыта, и если они не изменятся, то продолжат относиться друг к другу как прежде, что лишь усугубит проблему в их взаимоотношениях.
Раньше дочь уже жаловалась на то, что мать относится к ней как к маленькому ребенку. После этого заявления я указала матери на то, что она действительно воспринимает свою тринадцатилетнюю дочь как младенца. После этого я поинтересовалась у матери, сколько ей лет, и объяснила ее дочери, что та общается с тридцатишестилетней женщиной. Я сказала, что они – две Дамы (именно это слово я употребила), Синтия и Джун, которые сейчас смотрят друг на друга, после чего поинтересовалась у них, видят ли они в человеке напротив Синтию или Джун. Потом я предложила им взглянуть друг на друга еще раз, потом закрыть глаза и рассказать, что они видят теперь.
Я, что называется, «вернула их в реальный мир». Джун (мать) тогда сказала, что видит привлекательную тринадцатилетнюю дочь-подростка и что это стало для нее откровением. А дочь сказала, что теперь мать так заботливо смотрела на нее, что ей это понравилось. Обе в этот момент признали, что их восприятие друг друга изменилось.
После этого мы приступили к проработке другой ситуации – взаимоотношений отца со старшей из дочерей. Ей было почти семнадцать, а ее отец все равно настаивал на том, чтобы она возвращалась домой как можно раньше. Оказалось, что из-за проблем с ментальным и физическим здоровьем этот мужчина не мог работать так, чтобы полностью обеспечивать семью. Его жена работала примерно с 14:30 до полуночи, а это значило, что большая часть хлопот по дому легла на его плечи. Он договорился со старшей дочерью, что ужин будет готовить она (и, очевидно, за покупками ходить – тоже). Он требовал, чтобы дочь возвращалась домой пораньше, а та считала требования отца ущемлением ее прав и вторжением в личную жизнь.
Я попросила этих людей просто сесть друг напротив друга и попытаться услышать вторую сторону. Я помогала им вести разговор так, чтобы каждый смог именно услышать, что говорит другой, и не пытался счесть его поведение за попытку контролировать собеседника. Похоже, и дочери, и ее отцу удалось прийти к взаимопониманию.