– Был бы очень признателен, – несколько обиженно произнёс мужик.
– Вот только давайте без очередных глупостей. Я не ваша случайная девушка и не ваша жена. Предположим, вы мне понравились…
«Ха! Проще простого унавозить почву мужского восприятия – сказать ему, что он понравился какой-то случайной стройной блондинке из ресторана, и в нём со скоростью волшебного боба произрастает благодатное внимание. Тьфу на вас, картонные дешёвки! И каждый мнит себя микеланджеловским Давидом вкупе с роденовским Мыслителем как минимум…»
…и я – в качестве бонуса – приоткрываю вам занавес иллюзорной беседы и показываю краешек вашей настоящей реальности. Не жмурьтесь от ужаса. Вы же взрослый и смелый мужчина! И вы не просто были, вы – стали! – Сашка не могла отказать себе в толике ехидства. Хотя дядька всё принял за чистую монету.
«Прозрачнее щенков, ей-богу! Сейчас язык высунет от удовольствия и лапу даст!»
– Ну, хорошо-хорошо, прекрасная незнакомка, обезоружили. Говорите, что вы знаете.
– Я знаю, что вы давным-давно разлюбили вашу жену. Потому что никогда не любили. Любовь, как дар, даётся людям редко. Примерно в том же процентном соотношении, как и личный самолёт, простите за такое приземлённое сравнение. Для вас так нагляднее. Автомобили, не говоря уже о велосипедах, – есть у многих. Собственные самолёты – далеко не у всех. Но почему-то никто не называет свою машину самолётом, но девяносто девять процентов и мужчин и женщин называют влюблённость, увлечённость, страсть, сексуальное влечение, патологическую зависимость, навязчивую идею – любовью. Это так, лирическое отступление. Снова возвращаемся к вашей ситуации: вы так же, как и жену, не любите этого больного ребёнка – вы его жалеете и вы о нём заботитесь. Как умеете или как можете себе позволить – деньгами. Не так уж и плохо в наш скорбный век. И вы – лично вы, а вовсе не они – запутались в трёх соснах. Сосны называются: «вина», «долг» и «жадность». Все прочие хилые сорняки рефлексий, метаний-исканий и прочее – не в счёт.
– Я вовсе не…
– Перестаньте. Это не тема для дискуссии. Я всего лишь констатирую непреложную истину: все мужчины жадны. Или, если вам угодно, чтобы было красиво и не так резало ваш нежный мужской слух: рациональны. И вам – лично вам – ничего другого не остаётся, как все эти три сосны с корнем выкорчевать. И над трескучим костром, из которого в вас ещё некоторое время будут лететь горящие щепки, сказать себе следующее: «Я ни в чём не виноват!» – «Да, я ДОЛЖЕН!» – и «Да, я – жадный…» Повторять до тех пор, пока от костра не останется пепелище. А затем просто уйти. От жены и от ребёнка. Оставив им квартиру и эту салфетку с номером телефона Ирины Смирновой. И назначив – им же – вменяемое ежемесячное содержание. Сразу прописав его документально. И пусть вашей бывшей жене на счёт эту сумму переводит ваш бухгалтер, чтобы вы не испытывали каждый раз тяжелейшей «психологической травмы», каковую испытывают все рациональные мужчины, собственноручно отдавая деньги «в никуда».
– Легко сказать.
– Мой обед не стоил сложности делания. Это – ваше блюдо. Вам и есть. Спасибо и всего доброго.
Сашка положила перед ним салфетку, встала, попрощалась с любезным официантом, подмигнула хитровану-бармену и покинула этот милый ресторан.
«И среди людей больше копий, чем оригиналов. Прав был Пикассо…»
Мобильный был нем. К Юговой было ещё неприлично рано. Вечерком – это точно не в начале четвёртого.
«Ну что, дорогая? Музеи Кремля? Да, согласна, не оригинально. И вовсе не для коренной жительницы. Но что поделаешь, если ты их любишь? Там столько всего коллективно-бессознательного и отдельно личностно-осознанного. Одинокая москвичка, бродящая в выходной по музеям Кремля… Пространственно-гражданский парадокс. Иногда кажется, что именно коренные куда хуже знают историю своего собственного города, чем всяческие пристяжные и даже залётные… Была бы в Киеве – отправилась бы в Киево-Печерскую Лавру нормальным таким туристом. Без просто Вовы там было бы куда приятнее прогуляться. Ну, ничего. Какие наши годы, Сашка! Так что давай-давай, ещё подвигайся. Конечно, в субботу в музеях Кремля бродит невероятное количество копий, но ты же, в конце концов, не Ирка. Во всяком случае, пока они молчаливые копии. Это ей, бедняге, от большого скопления людей становится физически плохо. Тебя же там интересует больше скопление камней…»
Сашка и правда очень любила прогуливаться этой якобы общеизвестной и почти всегда слишком людной местностью. Она отправилась туда, чтобы ещё раз испытать вкус детства. «Зубцы-мерлоны Кремлёвских стен…» Ах, эта музыка небесных сфер. В детстве всё имеет свой смысл. Поэтому там его никто и не ищет. Все вроде как помнят. Неповторимый недвижимый бесконечный миг между плотью и движением. Миг духа. Вне прикосновения, вне постижения.
Как в детстве, посидеть на скамеечке Александровского сада, с видом на Оружейную и Боровицкую башни. Как в детстве, прогуливаться, поглядывая на Среднюю Арсенальную.
Как в детстве…
Как жаль, что мы взрослеем.
[– Но только не ты.
– Откуда ты знаешь, ты же меня не видишь? Или ты имеешь в виду мой бытовой кретинизм?
– Тебя – не вижу. Но у меня же всё-таки аналитический склад ума, если помнишь… Так вот, повертев тебя так и эдак, я, не видя, могу с математической точностью предположить, что, отбрось ты размышления о смыслах, перестань ты вести поиск выгодных комбинаций, отбрось всё то, что претит твоей натуре, и у тебя получится.
– Что получится, Ирка?
– Всё получится.
– То есть как-нибудь утром, проснувшись, я не пойду на службу, потому что мне не захотелось. Приглашу Пятиугольникова с Боровиковым в один ресторан в одно время, потому что мне захотелось посмотреть, что из этого выйдет… Сказать директору своей конторы, что он – ничтожество, потому что он и есть ничтожество… И пойти дальше вприпрыжку, как и положено маленькой девочке? Только у маленьких девочек есть мамы и папы. А у таких взрослых тётенек, как я, уже у самих есть маленькие девочки.
– Нет. Ты опять ищешь комбинацию и ёрничаешь! Отдаться течению – это не значит сидеть на берегу реки и смотреть, как уплывают прочь окурки…
– Всё, оставь меня в покое! От таких разговоров с тобой у меня начинает ломить виски.
– Прости, Сань, прости. Это уже мой азарт виноват. У меня тоже шрам ноет, когда я – снова и снова – нарываюсь на непривычную для меня стену…]
Вокруг этих стен Сашка бродила ещё крохотулей, крепко держа деда за руку. И он рассказывал, рассказывал, рассказывал… «Княживший тогда в Москве шестнадцатилетний внук Ивана Калиты Дмитрий принял решение выстроить каменную крепость – кремль. Весной 1367 года началось возведение стен из белого камня, добывавшегося неподалёку, в селе Маячково…» Не то дед так рассказывал, не то в детстве мы так открыты, как никогда, и наша вера и жажда – уже и есть познание? Маленькой Сашке казалось, что она сама присутствует при строительстве первого Кремля, после сооружения которого Москву и стали звать «белокаменной». В детстве она присутствовала при всех бесконечных пожарах, перестройках, достройках, возведении тогда ещё боярами Романовыми каменных шатровых верхов, сооружении уже императором Петром Первым земляных бастионов – Боровицкого, Неглинного, Троицкого, Никитского и Воскресенского. При уничтожении их после войны 1812 года. А вот и 1821-й – архитектор Бове завершил обустройство Александровского сада. И 1917 год подоспел: Кремль варварски расстрелян из тяжёлых орудий. Повреждены куранты Спасской башни, пострадали шатры Никольской и Беклемишевской. «Самый человечный человек» Ленин. Квартира и кабинет в здании Сената. «Жил и работал до 1923 года» – кратко ронял дедушка, особо не живописуя, как, скажем, страшный летний пожар 1365-го, когда первый Кремль полностью сгорел, а дедушка с Сашкой, казалось, подносили вёдра с водой…
– …в тысяча сто пятьдесят шестом была построена первая крепость на Боровицком холме. Деревянная. В тысяча двести тридцать втором Москва была сожжена и разграблена ханом Батыем. В тысяча триста сороковом Иван Калита окружил Кремль мощными дубовыми стенами. Его внук – князь Дмитрий Иванович Донской – построил крепость из белого камня. Ему было всего шестнадцать лет тогда. Шестнадцать! «Пока мой мальчик хочет, чтобы я с ним ездил…» Тьфу, Серёженька, тьфу!
– Рассказывай, рассказывай, детка, не отвлекайся, это так интересно…
– Ты что, ничего этого не знаешь?! – Сашка чуть не топала ногой.
– Ну, почему же ничего? Что-то, наверное, знаю. Я же москвич и хорошо учился в школе, надо только напрячься и вспомнить. Ну, Спасская башня…
– Не напрягайся слишком, а то, не ровён час, сфинктеры расслабятся. «Ну, Спасская башня…» – дразнила Сашка. – Кто же не знает Спасскую башню и не помнит старика Крупского? Даже оленевод знает, не говоря уже об айтишнике Боровикове, затаривающем Думу кнопками, свистелками и очком для наблюдения за наблюдающими.
Сегодня Сашка, слава богам, была одна. Постояла у любимой, Кутафьей, выбивающейся из стройного ряда. Единственной, расположенной вне периметра крепостных стен. И, пройдя известную «москвичам и гостям столицы» процедуру обилечивания, через Боровицкие ворота проникла на знакомую с детства территорию. Нет-нет, во внутрь ни одного из зданий, включая храмы, она не собиралась. Так, пробежаться. Оружейная палата, Большой Кремлёвский дворец…
«Там, между прочим, есть Александровский зал, вот!»
…Грановитая палата, Золотая Царицына палата…
«Построена ещё для матери Иоанна Грозного! Правда, Золотой стала уже потом, когда светские тусовки в моду среди государынь вошли…»
…Теремной дворец…
«Ах, какие имена, какие имена! Бажен Огурцов, Антипа Константинов, Трефил Шарутин, Ларион, между прочим, Ушаков! Как их называют нынешние экскурсоводы и путеводители? «Архитекторы». Талантливые мужики. Наверняка крепостные. Или простолюдины. Хотя кто же они?