– Отвёртку дай, мать-перемать. Не, ну что за человек? – последний вопрос, судя по всему, риторический, был обращён к Сашке. Та в ответ пожала плечами и скорчила извиняющуюся гримасу.
Из-за двери выставили аккуратный фирменный чемоданчик с инструментами.
– Она у меня всё знает, всё умеет! Золото, а не жена! А уж мать какая Анжелке – золото! Чистое золото. Всю ночь на руках носит, воду в ванночке термометром проверяет. Я раз локтём попробовал – так она мне чуть голову не снесла!
– Пиздюк! – раздалось из-за тоненьких дверей. – Всем всё и всегда-пожалуйста забесплатно. Только дома сарай и всё поломано!
Сашке такие высокие отношения были в диковинку. Она, кроме всего прочего, чувствовала себя разрушительницей домашнего очага. И немного идиоткой. Хотя нет. Много идиоткой. Совсем идиоткой. В голове крутилась песня «Корабль уродов». И она, Александра Александровна Ларионова, сегодня – капитан этого корабля.
– Как зовут вашу жену?
– Ленка.
«Ну, какая разница, как зовут его жену? Тут почти всех зовут: «Эй, ты!» Тут никто не сидит напротив тебя в уютном кресле и не прилёг на кушетку. И тебе не надо обращаться к нему по имени, потому что это якобы располагает к доверительному общению. Нет ничего слаще для человека, чем звучание собственного имени. Полная ерунда. Ну, встретишь ты её как-нибудь случайно на лестнице и скажешь: «Здравствуйте, Лена!» – и она сразу проникнется доверием?.. Держи карман шире. Эта Ленка мимо пройдёт и не вспомнит, кто ты и что. Точнее – прекрасно вспомнит, потому и пройдёт. Вот нужно тебе её имя? Порабощение стереотипами. Но они прекрасны. Лёха, Ленка и Анжела. Нарочно не придумаешь. А придумаешь – скажут, что так не бывает…»
– Что у тебя включено было? – Лёха присел на табуретку, всё ещё стоящую у щитков, и закурил.
«Так, мужики, кропотливо работаем пять минут. И быстренько полчаса перекур!»
– Заходите, пожалуйста! – опомнилась Сашка.
– Ну, раз пожалуйста, то зайду.
– Только у меня темно! – предупредила она, пропуская его вперёд.
– Это я понял.
Сашка зажгла свечу.
– У меня работал чайник. Электрический. И стиральная машинка. Свет был включён везде, кроме ванной комнаты. Ну, и компьютер…
– Компьютер и свет – фигня. А вот чайник и машинка вместе – это не для нашей гнилой проводки.
– Да тут, в квартире, проводку, вроде, во время ремонта меняли…
– В квартире-то меняли, а вот в доме… Давай так, великий электрик, – ты тут, а я там. Будешь мне говорить, что, где и когда включится. Если включится, конечно.
Лёха вышел на лестничную клетку. Сашке был отчётливо слышен сквозь приоткрытую дверь его глухой матерок и прочие «производственные» звуки.
– Загорелся! – радостно выкрикнула Сашка.
– Где?
– На кухне… И в комнате.
– А сейчас?
– Сейчас погас.
– В ванной и коридоре свет у тебя уже включён?
– Ой, подождите, – Сашка щёлкнула выключателем. – А в коридоре у меня света нет. Потому что у меня стены почти нет и этот, с позволения сказать, коридор так освещается. Из кухни. Или из комнаты. Межкомнатных дверей тоже нет.
– Вуаля! – сосед Лёха спрыгнул с табуретки, и было слышно, как он хлопал руками по бёдрам.
«Ленка будет орать что-нибудь вроде: «Обстирываешь его, обстирываешь, а ему руки помыть в падлу, только об себя, говнюк, может обтрёхать!»
– Готово, принимай работу, хозяйка. У тебя там провода в распределителе были перепутаны. Уж не знаю, кто постарался. Ремонтники или те, кто стиралку устанавливал.
«Хорошо, что в юности у тебя не было ни электрического чайника, ни мощной стиральной машинки с режимом сушки…»
Он зашёл в квартиру с табуреткой в руках.
– Ух ты! Какой здесь Париж! Как на картинке! – присвистнул Лёха, оглядев освещённое помещение. – Не то что наш сарай.
– Проходите, Алексей, – Сашка любезно пригласила своего спасителя на кухню, – только вот этот кусок стены не разрешили снести, потому что она несущая. Но этот фрагмент не мешает, напротив. Вдоль него можно бродить и думать.
– Ага. Там днём и ночью кот учёный всё ходит по цепи кругом. Знаю!
– «Руслана и Людмилу»? – удивилась Сашка.
– Людмилу никакую не знаю, – тут же открестился Лёха. – А Русика со второго этажа – да. Отличный мужик. Запойный только.
– Понятно.
«Чудес не бывает. И учёных котов тоже. Только ты бродишь у чужой стены, задекорированной под крепостную, пока отличный мужик Русик, возможно, прямо сейчас заправляется сладостными «чернилами».
Лёха в два шага оказался на кухне.
– Не, ты гляди какая красота! Это ж сколько места лишнего получается. Я бы тоже так холодильник воткнул.
– Кстати, о холодильниках… – Сашка раскрыла маленькую стильную тумбочку со стеклянной дверцей. В стенке стоял одинокий питьевой йогурт и свысока другой полочки взиравшая на него бутылка чёрной водки. – Берите.
– Что сама не пьёшь? Херовая?.. Ишь, какая бутылка странная, стеклотара чёрная. Дорогая, наверное.
– Да нет. Говорят, хорошая. Просто я такую не пью. Сколько стоит – не знаю, мне подарили. Но, думаю, не очень дешёвая. И это не бутылка странная. Это водка действительно чёрная. Её давно пьют, не бойтесь.
– Ну, не опаснее нашей казёнки, так что…
– И вот ещё вам, за работу, – Сашка протянула ему купюру вполне приличного достоинства.
– Ты что, охерела, мать?! – словарный запас соседа тоже не поражал многообразием. – Я по-соседски, от всей души. Да там и дел-то на копейку. На будущее, чайник со стиралкой вместе не включай. На всякий случай. А где у тебя, кстати, машинка-то? – Лёха огляделся.
– Вот, – Сашка раскрыла одну из нижних тумбочек кухонной стенки.
– Шикарно. А посуду где хранишь?
– Да у меня особо и нет. Я тут почти не ем. Так… кофе, бутерброд.
– Да-а… Красиво жить не запретишь. Моя меня уже сожрала, что в кухне не повернёшься и кастрюли со сковородками нормально запихнуть некуда. Ей-то на троих готовить надо… – В его тоне сквозила жалость к жене и некоторое недовольство собой. – Не жаль тому мужику втюхивать столько бабок на ремонт хаты в нашем колхозном сарае? – резко сменил он тему.
У Сашки не было никакого желания обсуждать со славным парнем Лёхой, чего «тому мужику» жаль, а чего нет.
– Спасибо вам огромное, Алексей. Зря вы от денег отказываетесь, у вас же маленький ребёнок.
– Да иди ты в баню! – сделал вид, что надулся Лёха. – От водовки фильдеперсовой, конечно, не откажусь. Это, будем так считать, за знакомство проставилась. А фантиками не раскидывайся – самой пригодятся. Студентка, поди?
Сашка расхохоталась.
– Благодарю за комплимент. Моё блаженное студенчество уже давно миновало. Хотя, конечно, сейчас возрастной ценз снят, и на очное обучение могут поступать даже пенсионеры.
– Не, ну так сколько тебе? – не отставал настырный сосед.
– Тридцать три, Алексей.
Тот присвистнул.
– Скажу своей корове. Ни за что не поверит. Ей знаешь сколько? Двадцать один, вот так-то! А мне – двадцать семь. Молодая у меня жена, – гордо добавил он. – Молодая… – и пристально посмотрел на Сашку, вроде как только увидел. – По паспорту, да. Лариске, соседке твоей, знаешь сколько? Тридцать пять. Так это между вами получается всего два года разницы? – Лёха ещё раз свистнул.
«Не свисти, козёл! Денег не будет!.. Александра Александровна, вы же не Ленка, смею вам напомнить!»
– Ты как сохранилась?
– Моей бабушке в семьдесят четыре никто больше пятидесяти не давал. Генетика. Никаких личных заслуг. Да и тридцать три это вовсе не так много, как вам сейчас кажется. Спокойной ночи, Алексей, – Сашка встала, и подошла к входной двери.
– И тебе, Александра, – надо же, запомнил, – хотя разве у тридцатитрёхлетней бабы может быть спокойная ночь без мужика? Ну, я смотрю, у тебя настроение не для бесед за жизнь да про любовь. Может, вместе дёрнем твоей чёрной? Глядишь, и разговоришься.
Сашке очень захотелось треснуть его по голове той самой табуреткой. Но она только отрицательно покачала головой и вежливо улыбнулась.
– Ну, пока, соседка!
Закрыв, наконец, за словоохотливым умельцем дверь, Сашка сделала пару кругов по своей крохотной, но комфортабельной обители чужих духов и духо́в.
«Откуда в них это поголовное тыканье? Это что – анахронизм от крепостного права? «Ты, барин!..» «Вы, Алексей!» Ты не можешь им тыкать. Хотя надо бы. Но «ты» – это такое личное местоимение. «Ты» – это личностная принадлежность, близость… Говорю же – из крепостного права. Это у них в ДНК прошито. В онто– и в филогенезе. И ответной принадлежности не требует у существ с иным информационным кодом… Это тебе Ирка голову замусорила всякой ерундой. Но ведь тыкают и тыкают…»
Такие правила.
Вторая глава
Просто Вова всё перефасонил под свой вкус: кроме двери в ванную комнату и сохранённого фрагмента несущей стены более перегородок не осталось. Стену между комнатой и кухней по СНиП[1] трогать было нельзя. «Нельзя, нельзя и нельзя!» Но если очень хочется, то за колоссальный бесценок в соответствующих разрешительных инстанциях – можно.
На кухоньке – игрушечная разноцветная мебель «под заказ». Мойка. Стиральная машина и ещё один крохотный отсек под чашки, ложки, тарелочки – он был практически пуст: тарелок там не было вовсе. Сверху – только палка под бронзу. На ней в ряд подвешены Сашкины турки. Более ничего. Под окном – конвейерный стругано-сосновый столик и две табуретки. В торце освободившегося от стены проёма – холодильник.
В комнате – итальянский трёхстворчатый шкаф, стоимостью с пол чугунного моста. Посредине – круглая постель. В углу – столик с ноутбуком. На окнах – жалюзи. Это Сашку раздражало. Во-первых – из-за вопиющего диссонанса между претенциозным шкафом «из дворца» и офисной одёжкой окон. Во-вторых – она просто ненавидела жалюзи.
«Скулящие жалюзи. Ворчащие жалюзи. Трещащие жалюзи. Никогда не знаешь, в каком они сегодня настроении…»