оигрывается в голове Дира. Мы уничтожили их культуру, опустошили их планеты, загубили миллионы жизней. Они могли противопоставить этому только мольбы и протесты, чего было явно недостаточно. Я вспомнил о жене Зибелинга. Теперь остатки гидранов живут как отверженные в своем собственном доме или депортированные на другие планеты, используемые людьми в качестве помоев цивилизации…
Я подумал о своих родителях: кто-то из них был гидраном, кто-то — человеком… Уперев подбородок в колени и глядя вниз на зеленый склон, на сверкающие снежные поля, я ничего не говорил, потому что к горлу подступил комок.
— Ты знаешь, что произошло с ними? — спросил Кортелью.
Он говорил о моих родителях. Я зажал свои мысли, проклиная себя за то, что позволил вновь затронуть эту тему.
— Они должны быть где-то здесь, — я тронул свою голову, — просто не могу вспомнить.
— Зибелинг…
— Я о нем вообще не хочу говорить!
Я прервал Кортелью, не дав ему закончить фразу, и думал о гидранах, которые знали все друг о друге, а также обо мне.
— Кот, что произошло с тобой, когда ты был у них? Что они сделали с тобой? Я даже без комментариев Зибелинга вижу, что ты в сто раз больше телепат, чем был раньше.
Я пожал плечами:
— Они сделали свое дело. Не знаю как. Я участвовал в их сцепке, и что-то высвободилось во мне.
— Ты чувствовал сцепку? На что это похоже?
Его голос был еле слышен, и в нем звучали досада и огорчение. Сознание Дира вдруг наполнилось внезапной и безнадежной тоской с толикой зависти к тому, что мне удалось испытать… А также чувством горького одиночества, которого я не ожидал ни в ком встретить, особенно в нем. Может быть, я просто не отдавал себе отчета в том, что подобные чувства были свойственны каждому человеку — этот отчаянный вопль, на который не было ответа. Наверное, для телепата, живущего как одноглазый среди слепых, нет ничего хуже одиночества.
— Я… ну в общем… — Я опустил глаза, не зная, как показать Диру то, что я ощутил. Я не умел обращаться со словами, они такие неповоротливые, нелепые, тяжелые и никогда не могут выразить то, что мне нужно… — Это было похоже на все взлеты и на все ожоги, которые у меня когда-либо случались, вместе взятые… Какое-то светлое помешательство. Тысяча голосов, поющих одновременно. Как океан, как вихрь… Как будто ты тонешь… — Я развел руками. — (Я не в состоянии рассказать тебе.)
Дир слабо улыбнулся:
— Знаю. Как ты это перенес?
— Я был напуган. — Я не смог выразить, что это ощущение напугало меня потому, что я узнал: все мои желания исполнятся, пока я в связке…
Дир выглядел разочарованным, и я почувствовал, что он пытается уйти от этих мыслей.
— И насколько повысился твой телепатический уровень?
— Он намного выше, чем у кого бы то ни было.
Дир удивленно поднял брови:
— Выше, чем у Рубая? Зибелинг утверждает, что ты ему так сказал.
Я сжал губы.
— Он распорядился, чтобы ты проверил?
— Нет.
— Тогда я открою тебе правду. Я не стал бы сравнивать себя с ним. Я ничего подобного раньше не встречал. Его сознание — как стена.
— Ты для меня сейчас тоже стена, когда активизируешь защиту. И в то же время прозрачен, как весеннее небо, когда хочешь установить со мной контакт.
— Да? — Я расправил руки и потянулся. Но он внимательно наблюдал за мной, и я ощутил едва заметный след мысли, которую успел воспринять… Облегчение оттого, что я до сих пор не знаю его тайну. Тайну? Я еще глубже направил луч в сознание Кортелью, пытаясь проследить за нитью его размышлений и не скрывая этого. Дир выставил защиту, запутывая, рассеивая мое внимание полуправдивыми образами, ведущими в никуда. Однако мне удалось выследить скрываемую мысль, поскольку очевидны были те направления, которые Дир избегал мне показывать, и я устремился по верному пути, на ходу отметив, что Кортелью начал паниковать…
Наконец у меня в голове блеснула догадка:
— Дир, ты работаешь на Службу Безопасности?
Он подался вперед. Напряжение, которое нарастало в нем месяцами, наконец вырвалось наружу, оставив лишь тупую тоску.
— Наверное, это и так видно.
— Ты хотел, чтобы я разгадал твою шараду. — Я сказал это, наполовину извиняясь, наполовину вызывая его на продолжение разговора. Он кивнул. — Но почему? Как оказалось, что ты службист? Ты говорил мне, что работаешь как корпоративный телепат.
— И все так думали. Джули и Ардан до сих пор пребывают в этой уверенности, и пусть пребывают дальше, для их же блага. То, что я сказал тебе, не было ложью, это лишь полуправда. Я работаю на синдикат Селевкид и являюсь сотрудником их Службы Безопасности.
В его словах сквозила гордость, но она же и подкашивала его изнутри; я знал, чего стоило ему оставаться самим собой! Ему приходилось играть незавидную роль оплачиваемого доносчика, используемого тупыми заправилами, не способными понять его внутренних переживаний.
— Как ты попал в эту систему? Это было чье-то распоряжение?
— Это была моя инициатива. Транспортникам надо было контролировать псионов, и они искали волонтера для такой работы. Я сказал, что псионам могут противостоять только псионы. Я подумал, что в моих донесениях псионы будут представлены как законопослушные члены общества…
— Скольких гидранов ты помог стереть с лица вселенной, Дир?
Он взглянул на меня, его светло-карие глаза позеленели от гнева, он отвернулся. Я не стал продолжать расспросы о том, за что он мог себя винить.
— Мне не в чем себя винить, — произнес Кортелью.
— (Но зато тебе есть чего бояться.)
Если все мы опасались, что нам многое предстоит скрыть от Рубая, что же говорить о Дире! А его уровень телепатических возможностей едва превосходил того неумелого телепата, каковым был я в стенах Института Сакаффа.
— Чем, по-твоему, ты должен заниматься, раз ты влез в эту авантюру с Рубаем? Что ты вообще собираешься делать? У тебя есть какие-то идеи?
Трудно было представить, что лицо его станет еще мрачнее, однако это произошло.
— Мы имеем дело с профессионалом. Он позаботился о том, чтобы у нас не было никакого прикрытия перед тем, как прибыть на Синдер. Невозможно даже передать сообщение, потому что нас постоянно прослушивают и просвечивают. Даже когда никого не видишь, это чувствуется. — Дир сжал кулаки. — Но персонал или Транспортное Управление надо предупредить и не медлить с этим, пока Рубай не вернулся.
— Тебе известны его планы?
Взгляд Кортелью выражал недоверие, в какой-то момент он откровенно сомневался во мне. Но затем минутное сомнение прошло, и он покачал головой.
— Почему ты доверяешь мне? — спросил я наконец. — Ты единственный, кто мне верит.
Дир пожал плечами:
— Потому что теперь у меня нет выбора. И еще потому, что Джули доверяет тебе. Думаю, если бы ты собирался предать нас, мы бы уже давно… Единственное, что мне известно, — это то, что ты должен быть чем-то вроде долгожданного ключа, которым Рубай хочет открыть шахты.
— Каким образом? — Я поджал ноги.
— Я думал, ты мне расскажешь.
— Мне не удалось засечь ни одного секретного сообщения, пока я был на шахте, если ты это имеешь в виду. — Я ощущал нарастающую тревогу. — Гэлисс не выйдет на контакт до возвращения Рубая, и я толком не сумел прочитать ее — она не позволила, наверное, догадалась о моих намерениях.
— В любом случае, они уверены в успехе. Мы можем лишь гадать о том, что они потребуют от Федерации в обмен на шахты…
— (А также о том, что случится с нами. Это, пожалуй, будет пострашнее, ведь так? Если я смог прочитать твою тайну, то же самое сделает и Рубай. Стоит ему вернуться, и за твою жизнь никто ломаного гроша не даст, если ты не опередишь его. И, возможно, жизни нас всех…)
— (Остановись, пожалуйста!) — В какой-то момент мне показалось, что он готов ударить меня. — Прости, — Дир глубоко вздохнул, — но не отвечай на вопросы перед тем, как их задать.
Это почти рассмешило меня.
— Признайся, ты никогда не думал, что будешь говорить это мне!
Я, кажется, стал понимать, насколько завишу от своего Дара, как если бы у меня выявился третий глаз или третье ухо. Дир ухмыльнулся и отправил в рот еще одну камфору.
— Да, черт возьми, это так. Мой звездный ученик…
Голос его дрогнул, и он передал мне следующую таблетку. Я взял ее и, вертя в пальцах, произнес как можно спокойнее:
— Дир, Рубай уже здесь.
Кортелью замер.
— Когда? Как долго?
— Он вернулся прошлой ночью.
— О Боже! — сказал Дир. Его глаза стали отсутствующими, я уловил вихрь напряжения в его сознании, но что там по-настоящему происходило, было выше моего понимания. Наконец он испустил вопль, как будто внутри у него что-то оборвалось.
Я вскочил, не понимая, что с ним происходит.
— Дир! — потряс я его за руку. — В чем дело?
Он вздрогнул, и отнял руку.
— Я… я получил послание.
Послание… предсказание! Я совсем забыл, что у Дира был еще какой-то дар помимо телепатии.
— О чем?
Его разум еще не оправился после шока, я не мог его читать.
— О смерти. Моей смерти. Рубай… — Его голос был тихим, прерывистым. — Уже слишком поздно…
— Нет, не поздно. Ты просто напуган. Предсказание — это игра с шальной картой, ты же сам это говорил.
Он покачал головой, выплескивая на меня свое раздражение:
— Но не теперь. Я вижу это в каждом образе… Каждый раз. И все Рубай… И ты тоже…
— Я? Я не причиню тебе зла, клянусь! (Клянусь!)
Он поднялся, и каждое движение было движением мертвеца.
— Знаю. Прости, я должен побыть один.
Спотыкаясь и не оглядываясь, он побрел на вершину холма. Его вздрагивающая тень тащилась за ним, подобно тьме, надвигающейся на его сознание.
А я остался в своих собственных потемках, пока не потемнело небо, чтобы соответствовать им. Я поднялся, тяжелый и онемевший, и начал в одиночку спуск с холма.
Глава 12
Внезапно возникший в моей голове голос заставил меня резко обернуться: