Кстати, про Ад я вовсе не в переносном смысле. И могу сказать, большой еще вопрос, кому не повезло сильнее, Ангелине Сергеевне, или той реальности, куда ее занесло по моей вине.
— Пшел вон! — Рявкнула Романовская охраннику, ни на секунду не останавливаясь в своем целенаправленном движении.
Даже головы не повернула. Как шла прямо, строевым шагом, так и продолжила идти. Она пятками только что землю не взрывала. И взрыла бы. Если бы дорожки вокруг особняка не были вымощены камнем.
Вид у Ангелины оставался максимально раздражённым и максимально решительным. С такими лицами люди идут в бой, мне кажется. По крайней мере, на картинах именно подобным образом изображают солдат, бегущих на врага. Разница лишь в том, что в случае с Романовской, она бежала не на врага, а от него. Естественно, враг — это я. Мы и раньше не были дружны, а теперь, уверен, Лина ненавидит меня так, как никогда и никого в своей жизни не ненавидела. А причина ее ненависти — страх. Потому что дочка Ликвидатора прежде, все свои шестнадцать лет, жила в абсолютной уверенности, ни один придурок не посмеет причинить ей вред. Она — Ангелина Сергеевна Романовская. Нет идиотов, способных переступить эту фамилию. Но… Оказалось, что идиоты есть. Один идиот. Я.
Поэтому девчонка топала конкретно вперед, по сторонам не смотрела, пёрла словно танк.
Конечно, она была раздражена уже не так, как в первые минуты после своего возвращения, но тем не менее, ситуация оставалась напряжённой.
— Знаешь, вежливость не твой конек, — Буркнул я ей в спину. — У тебя, похоже, эта…как ее…социальная непримиримость.
Романовская резко остановилась, обернулась, посмотрела на меня, а потом снова сорвалась с места, устремившись к дому. Не знаю, чем уж ей так не понравилось словосочетание «социальная непримиримость». Я его вообще только что выдумал. Или, может, дело совсем в другом? Например, в том, что теперь у меня имеется отличный метод воздействия на доченьку Ликвидатора. Страх. Страх, что снова она окажется там, где лично я ни за какие коврижки не хотел бы оказаться. Честно говоря, представить не могу, что девчонка пережила. И не хочу представлять.
Вообще, Лина молчала всю дорогу, пока мы ехали в такси. Машину тоже вызвала она. Прямо к гостинице. Я не противился. Смысл в том же. Романовскую проверять никто не станет, поэтому пусть вызывает, что на душу ляжет. Хоть такси, хоть паровоз, хоть карету с лошадью. Трястись обратно на автобусе, хотя столичный транспорт не чета провинциальному, все равно не сильно хотелось.
Правда возникла заминка, когда мы собрались покинуть номер Насти. Я, чисто машинально, снова напялил на себя ту же самую личину, в которой явился.
— Ты…ты охренел⁈ — Романовская вытаращилась на меня возмущенным взглядом. — Ты…меня…Ты… Это же я!
Она ткнула пальцем в мою сторону. От злости у нее закончились слова и теперь она просто сверкала глазищами. Но очень выразительно сверкала.
Мне кажется, у Романовской в этот момент опять появилось желание вцепиться кому-нибудь в лицо. Впрочем…не в какое-то образное лицо, а конкретно в мое.
— Сними! Убери! Черт…Хватит! — Выкрикнула она в конце-концов, топнув ногой.
— Знаешь, что? Я не могу выйти отсюда в своём, обычном образе. Уверен, твой папаша отслеживает мои перемещения через систему видеонаблюдения. Просто могу дать руку на отсечение, все именно так и есть. Он сразу спалит, в какой гостинице и в каком номере я был сегодня. А, как ты понимаешь, позволить этого я не могу.
Романовская повернулась к Насте, которая замерла рядом. Моя подруга была, наверное, самой спокойной из нас троих. Всегда удивлялся ее этой способности. Она вроде мягкая, добрая, в душе ранимая, но в любых сложных ситуациях появляется совсем другая Настя. Рассудительная, хладнокровная, думающая.
— Скажи ему! — Ангелина махнула рукой в мою сторону. — Скажи, пусть меняет свой вид. Я не хочу! Это какое-то извращение.
— Да хорош тебе… — Я сделал шаг в сторону Романовской.
— Не подходи! — Взвизгнула она и отпрыгнула к Насте. Будто именно Настя могла защитить ее от меня. — Стой! Там! Не подходи! Не смотри! Не думай обо мне!
— Да твою ж мать… — Я вопросительно посмотрел на Настю.
Типа, что делать-то? У этой особы снова начинается истерика, похоже.
Кстати, да. Истерика уже была. Все как положено. Без истерики в данном случае обойтись просто невозможно. Ровно через пять минут после того, как Ангелина вышла из ступора и заговорила, ее прорвало. Единственный плюс, благодаря этому, я смог выяснить кое-что неожиданное.
— Су-ка! Чтоб ты сдох! — Рыдала Романовская, когда это состояние остолбенения с нее спало.
Ну, и, естественно, после того, как Настя почти десять минут сжимала ее в объятиях, будто они родные сестры. Если бы не моя подруга, у нас точно вышло бы смертоубийство. Потому как Лина сильно хотела сделать что-то плохое с моим лицом. Вот тоже интересный подход у девчонок. Два варианта. Либо хватать за волосы и тягать. Но это они больше между собой. Либо пытаться выцарапать глаза.
Ясное дело, я бы такого не допустил, а значит, опять что-нибудь сотворил бы с дочкой Ликвидатора.
— Все… Успокаивайся… Закончилось. Нет больше ничего плохого… — Настя по-прежнему обнимала Романовскую. Правда, руки ее больше не держала. Просто гладила Ангелину по голове, как мамочка успокаивает капризного ребёнка. — Ты снова на своем месте. Живая. Невредимая…
После этих слов Настя подняла взгляд и с укоризной посмотрела на меня. Мол, даже удивительно, что и живая, и невредимая, и со всеми частями тела в наличии.
Романовская тоже в мою сторону периодически косилась. Сама рыдала, но то и дело испуганно бросала взгляд, будто ждала, что я снова её закину в какую-нибудь задницу. Вот тогда я и понял, благодаря страху, который увидел в Ангелине, именно сейчас, мы можем очень плодотворно побеседовать.
Неожиданные откровения (2)
— Антон…Антон…Открой глаза… Слышишь?
Голос звучал приглушенно и доносился будто сквозь вату. Или сквозь густую, вязкую пустоту. Вот что-что, а отзываться я не только не хотел, но и не собирался. Идите к черту! На улице — ночь.
Моя реакция вполне понятна, я вообще-то, как нормальный человек, спал. Дрых без задних ног самым бессовестным образом. Развалился в постели морской звездой и, возможно, даже пускал слюни. Не знаю. Не могу оценить себя со стороны.
Любой нормальный человек, наверное, спросил бы — как ты, маньяк и садист, превращающий людей хрен пойми во что, спокойно можешь спать? Знаете, что бы я ответил? Прекрасно! Прекрасно могу спать. Все ведь, к счастью, разрешилось.
После нашего возвращения с Ангелиной, когда мы снова оказались в доме Полковника, я отправился в кухню. Не дожидаясь, когда подадут ужин. Вытащил под изумлённым взглядом кухарки из холодильника копчёное мясо, соус, листья салата. Потом взял здоровенный кусок хлеба. Соорудил себе бутерброд. Сожрал его, прямо не отходя от кухонного стола. Думаю, на фоне всех переживаний мой организм просто категорически требовал еды. Затраты энергии оказались слишком большими. Запил водой. Затем убрал за собой и отправился в комнату.
Все это происходило в абсолютной тишине. Женщина, которая занимается готовкой в доме Романовских, все десять минут, пока я задумчиво пережевывал бутерброд, стояла напротив молча. Вообще ни слова не говорила. Подозреваю, видок у меня был еще тот. Она просто не рискнула даже заикнуться о правилах приличия и о том укладе, который существует в доме. А ужин здесь всегда подают в определенное время. Специально накрывают стол по всем правилам этикета. Члены семьи собираются вместе. Ну, как члены семьи…В основном это — я и Ангелина. Полковник редко появляется раньше, чем стемнеет.
Однако сегодня, уверен, мы с девчонкой вряд ли сможем сидеть друг напротив друга, маленькими кусочками резать какой-нибудь встратый стейк и делать вид, будто все хорошо. Скорее, в первые же несколько минут Ангелина воткнет и вилку, и нож в меня, а не в мясо прожарки «медиум». Пронзит мое черное сердце. Она, кстати, так и сказала, прежде, чем подняться в комнату.
— Я, конечно, знала, что все вы, псионики, конченые… Но ты… Ты — человек с темнотой внутри. Твое сердце — черное.
С этими словами Романовская гордо задрала подбородок и медленно удалилась прочь. Медленно — это чисто для меня. По ее напряжённому шагу я вполне понял, она бы сейчас с огромным удовольствием убежала. Быстро. Очень. Чтоб избавиться от моего общества. Но фамильная гордость, чтоб ее…
После своего личного перекуса я принял душ, а потом завалился в постель. Романовской не было видно и слышно. Подозреваю, встретимся мы теперь только завтра. Тут у нее выбора нет. Еще этот долбаный прием в имератоском дворце. И спор с Бутурлиным…
Сейчас же, уверен, девчонка, в первую очередь, очень сильно хотела оказаться в ванной, чтоб отмыться с ног до головы. Все-таки, ее, блин, носило по Аду…
Какая удивительно дурацкая мысль — Ад, он существует…Это, конечно, просто какое-то безумие…
Однако, Ангелина четко и конкретно, ещё когда мы были в номере, после завершения истерики, сообщила:
— Спасибо, тварь ты конченая. Благодаря тебе я побывала в Аду.
— Эм…Ты образно? — Осторожно поинтересовался я.
Нет, подозрения уже имелись весьма основательные, что все именно так. Но… Подозревать — это одно. Знать — совсем другое. Ну, и, честно говоря, до последнего надеялся на ошибочность наших с Настей рассуждений. Зря… Зря надеялся.
Спросил осторожно, чтоб девчонка опять не ударилась в истерику. Ее итак Настя еле успокоила. Если бы не моя подруга, вообще не знаю, как бы я справился со всем. Особенно с Романовской.
— Образно⁈ — Ангелина подняла на меня бешеный взгляд.
Она сидела на диванчике. Я стоял напротив. Поэтому вышло так, что Романовская смотрела на меня снизу вверх. Очень выразительно смотрела.
— Ты совсем ни черта не понимаешь? Я просто в одну секунду оказалась в…– Блондиночка, волосы которой сейчас выглядели как серая пакля, покачала головой. — Там…Это…Нет! Не хочу даже вспоминать.