— Там ждет один, — возвестил он.
— «Мистер Стюарт Уоринг», — прочел Псмит. — Товарищ Малоней, знаете ли вы, что сделал Магомет, когда гора нег пошла к нему?
— Не-а, — равнодушно ответил рассыльный.
— Он пошел к горе. И поступил мудро. Лучшего руководи него принципа вы не найдете. Запомните это, товарищ Малоней.
— Ага, — сказал Мопся. — Пустить его? — Ага и ага, товарищ Малоней.
Псмит обернулся к остальному обществу.
— Господа, — сказал он, — вы знаете, как мне тягостно расстаться с вами, но не удалитесь ли вы стройными рядами? Речь идет об очень щекотливом частном разговоре. Товарищ Джервис, до скорой встречи. Ваши услуги газете неоценимы. Могу ли я зайти как-нибудь днем и познакомиться с остальным вашим зверинцем?
— Будете на Грум-стрит, заходите. Рад буду.
— Непременно, непременно. Товарищ Уилберфлосс, вы не останетесь? Как главному редактору газеты вам следует присутствовать при указанном разговоре. Если те, кто уходит, заглянут сюда завтра утром… Пригласите мистера Уоринга, товарищ Малоней.
Он сел.
— Для газеты настал критический миг, товарищ Уилберфлосс, — сказал он, — но, думается, победа останется за нами.
Открылась дверь, и Мопся доложил о мистере Уоринге.
Владелец трущоб на улице Приятной обладал внешностью, которую принято называть внушительной. Он был высок, широк и весьма дороден. Мохнатые брови смыкались над парой серых холодных глазок. Вошел он с видом человека, не склонного извиняться за то, что он существует на земле. Есть люди, которые заполняют все помещение, в котором находятся. Мистер Уоринг входил в их число.
Он молча положил шляпу на стол. Затем посмотрел на мистера Уилберфлосса, который поежился под его взглядом. Псмит встал ему навстречу.
— Не присядете ли?
— Я предпочту стоять.
— Как желаете. Чувствуйте себя как дома.
Мистер Уоринг снова посмотрел на мистера Уилберфлосса.
— То, что я намерен сказать, не для посторонних ушей.
— Все в порядке, — успокоил его Псмит. — Вы видите перед собой не постороннего, не случайно забредшего сюда фланера. Это товарищ Дж. Филкен Уилберфлосс, главный редактор этой газеты.
— Главный редактор? Но мне казалось…
— Я знаю, что вы намерены сказать. Вы думаете о товарище Виндзоре, но он лишь исполнял обязанности, пока шеф охотился на песчанок в джунглях Техаса. В его отсутствие товарищ Виндзор и я по мере сил поддерживали газету на плаву, но ей не хватало властной руки. Однако теперь все в порядке: товарищ Уилберфлосс вновь выступает со своими проверенными фокусами. Можете говорить при нем столь же свободно, как в присутствии… ну, скажем, товарища Паркера.
— Если этот джентльмен — главный редактор, то вы кто?
— Владелец.
— Насколько мне известно, газета принадлежит какому-то Уайту.
— О нет! — разуверил его Псмит. — Когда-то это было гак, но не теперь. В мире нью-йоркских газет все меняется столь стремительно, что нельзя винить человека, если он не и состоянии держаться вровень со временем, а уж тем более того, кто, подобно вам, больше интересуется политикой и домовладениями, нежели литературой. Но может быть, вы все-таки присядете?
Мистер Уоринг хлопнул ладонью по столу с такой силой, что мистер Уилберфлосс подскочил на стуле на добрых два дюйма.
— Для чего вы это затеяли? — вопросил он грозно. — Лучше бросьте, прямо вам говорю! Это опасная игра.
Псмит укоризненно покачал головой:
— Вы просто излагаете другими и, если мне дозволено заметить, куда более вялыми словами то, что уже разъяснял мам товарищ Паркер. Я не жалею, что тратил время — драгоценное время! — на товарища Паркера. Он блистательный собеседник, и общаться с ним было большой привилегией. Но если вы намерены только повторять сказанное им, боюсь, и буду вынужден напомнить вам, что мы очень заняты. Вам нечего добавить?
Мистер Уоринг утер лоб. Он проигрывал и не принадлежал к людям, которые умеют проигрывать с достоинством. Уоринги опасны, когда выигрывают, но, встретив сильное сопротивление, теряются и отступают.
Следующие его слова выдали полную деморализованность:
— Я подам на вас в суд за клевету. Псмит посмотрел на него с восхищением.
— Не говорите больше ничего, — сказал он умоляюще, — ибо лучше вы не скажете. По богатству мысли и причудливому юмору эти слова не имеют себе равных. Последние семь недель вы с обычной вашей сердечностью пытались стереть редакцию этой газеты с лица земли всякими хитроумным и забавными способами, а теперь намерены подать на нас в суд за клевету! Как жаль, что товарищ Виндзор вас не слышал! Ему бы это чрезвычайно понравилось.
Мистер Уоринг воспользовался приглашением, от которого дважды отказывался. Он сел.
— Что вы собираетесь делать? — спросил он. Это был белый флаг. Он сдался. Псмит откинулся в кресле.
— Я вам отвечу, — сказал он. — У меня уж все продумано. Справедливость требовала бы поставить крест, если мне дозволено так выразиться, на ваших шансах стать олдерменом. С другой стороны, я последнее время штудировал газеты, и мне кажется, кого бы ни выбрали, разница невелика. Бесспорно, газеты оппозиции могут и перегнуть палку в похвальном рвении, но даже и в этом случае остальные кандидаты выглядят редкостной компанией темных личностей. Будь я нью-йоркским туземцем, возможно, я отнесся бы к этой проблеме с несколько большим интересом, но поскольку я лишь гость в вашем прекрасном городке, то не придаю никакого значения тому, кто именно победит на выборах. Если избиратели такие идиоты, что изберут вас, то они только вас и заслуживают. Такова моя откровенная точка зрения на вопрос. Надеюсь, я никак не задел ваши чувства. Я же просто высказываю мое личное мнение.
Мистер Уоринг промолчал.
— Интересует меня по-настоящему только одно, — продолжал Псмит, — эти трущобы. Я вскоре покину эти берега, чтобы впиться зубами в науки, которым дал передохнуть на время летних каникул. Но если я уеду, а на улице Приятной все останется по-прежнему, я буду есть без всякого аппетита. Испуганный крик пронесется по Кембриджу: «Что-то случилось с Псмитом! Он бросил есть. Ему надо принимать „Бальзам Бленкинсона“, регулирующий желчеотделение!» Но никакой бальзам мне не поможет. Я буду слабеть и чахнуть, как забытая лился. А вам это было бы тяжело, товарищ Уилберфлосс, не правда ли?
Мистер Уилберфлосс, столь неожиданно втянутый в разговор, снова подпрыгнул на сиденье.
— Так намерен я сделать вот что, — продолжал Псмит, не дожидаясь ответа. — Нагреть вас на кругленькую сумму в пять тысяч три доллара.
Мистер Уоринг привстал.
— Пять тысяч долларов!
— Пять тысяч три доллара, — поправил Псмит. — Возможно, этот факт ускользнул из вашей памяти, но ваш подручный, некий Дж. Репетто, абсолютно испортил мою практически новую шляпу. Если вы полагаете, что мне по карману приехать в Нью-Йорк и швыряться шляпами, словно их у меня тысячи, вы совершаете ошибку, достойно венчающую неправедно прожитую жизнь. Три доллара мне требуется, чтобы купить новую. Остаток суммы, пять тысяч долларов, я собираюсь употребить на то, чтобы превратить
эти трущобы в жилища, которыми не побрезгует в меру разборчивая свинья.
— Пять тысяч! — вскричал мистер Уоринг. — Это чудовищно!
— Отнюдь, — возразил Псмит. — Практически это минимум. Я наводил справки. Так вытаскивайте верную чековую книжку, и будем веселиться!
— У меня нет с собой чековой книжки.
— А у меня есть, — ответил Псмит, доставая ее из ящика стола. — Вычеркните название моего банка, впишите название своего, и судьба будет не властна над нами.
Мистер Уоринг помялся и уступил. Псмит следил за тем, как он пишет, снисходительным отеческим взглядом.
— Все в порядке? — спросил он. — Товарищ Малоней!
— Вы чего — зовете меня? — осведомился отрок, появляясь в дверях.
— Зову, товарищ Малоней, зову! Вам приходилось видеть дикого мустанга прерий?
— Не-а. Я про них читал.
— Ну так, взяв пример с одного из них, помчитесь на Уолл-стрит вот с этим чеком и внесите означенную в нем сумму на мой счет в Интернациональном банке.
Мопся исчез.
— Случалось, — задумчиво произнес Псмит, — что выплату по чеку останавливали. Как знать, не передумали бы вы по зрелом размышлении?
— А какая у меня гарантия, — сказал мистер Уоринг, — что нападки вашей газеты на меня прекратятся?
— Если хотите, — ответил Псмит, — я напишу вам расписку. Но это лишнее. Я намерен с помощью товарища Уил-берфлосса вернуть «Уютным минуткам» их былой стиль. Несколько дней назад сюда позвонил редактор газеты, в которой одно время подвизался товарищ Виндзор, и попросил его к телефону. Я объяснил горестную ситуацию, а позже отправился к великому человеку и поболтал с ним. Очень милый человек. Он хочет вновь заручиться услугами мистера Виндзора за весьма приличное вознаграждение, так что в отношении нашего эксперта по тюрьмам все, можно сказать, в ажуре. Если в начале следующего месяца вы услышите, как по Нью-Йорку прокатится оглушительный радостный визг, знайте, это детишки Нью-Йорка и их родители узнали, что «Уютные минутки» вернулись на круги своя. Могу я на вас рассчитывать, товарищ Уилберфлосс? Превосходно. Я вижу, что могу. В таком случае не откажите оповестить товарищей Эшера, Уотермена и весь взвод, чтобы они начистили мозги и были готовы к бою в любую минуту. Боюсь, вам будет не просто заарканить прежних подписчиков, но это осуществимо. Я полагаюсь на вас, товарищ Уилберфлосс. Вы готовы?
Мистер Уилберфлосс, ерзая в кресле, дал понять, что да, он готов.
30. Заключение
Был моросящий ноябрьский вечер. Улицы Кембриджа являли собой смесь грязи, тумана и меланхолии. Но в комнате Псмита ярко пылал камин, насвистывал чайник, и все, по выражению хозяина, было весельем, радостью и песней. Псмит в блейзере своего колледжа поверх пижамы возлежал на диване. Майк, игравший днем в регби, сонно раскинулся в кресле у камина.
— Как было бы приятно, — мечтательно сказал Псмит, — если бы все наши друзья по ту сторону Атлантики могли бы разделить с нами этот мирный покой! Или пожалуй, не все. Скажем, товарищ Виндзор в кресле вон там, товарищи Брей-ди и Малоней на столе, а наш старый друг Уилберфлосс делил бы пол с Б. Хендерсоном, Бэтом Джервисом и кошками. Кстати, мне кажется, было бы учтиво, если бы вы иногда писали товарищу Джервису и сообщали ему, как поживают ваши ангорки. Он считает вас Самым Выдающимся Гражданином Мира. Одна ваша строчка усладит существование товарища Джервиса.