В этой мглистой пепельной ночи не было теней, но Кириллу показалось, что, пока он был возле кустов, за его спиной через дорогу промелькнула тень. Опять чудится, опять мерещится? Он ведь спятит, мечась от одного страха к другому! Кирилл обернулся. Ничего нет.
Но глаза помнили тёмное движение. Что-то небольшое пересекло просёлок. Не человек. Животное. Собака? Собака перебежала колеи? В этой деревне нет собак. Где живут собаки, там нет волков. Где живут псоглавцы, там нет собак. Здесь живут псоглавцы. Откуда взяться собаке ночью на кладбище?
Пустая, дымная дорога сама была как наваждение. На дороге всегда что-то происходит, даже если царят тишина и пустота. Дорога нарушает равномерность, равнозначность пространства. Она собирает что-то вокруг себя, как в магнитном поле силовая линия собирает на себе железные опилки. Вот качается берёзовая ветка. Почему она качается? Кому вслед она машет? Что её потревожило? Ведь не было и порыва ветерка, газетный ком под кустами и не дрогнул.
Шелестя бурьяном, Кирилл вернулся на дорогу и встал под ветку. Она качалась чуть заметно, почти неуловимо, но не прекращала движения, будто её тянули за невидимую ниточку. Ветка то ли крестит дорогу раскольничьим двоеперстием, то ли усыпляет, гипнотизируя ритмом, словно в колыбели. Успокойся. Успокойся. Не дёргайся. Дай произойти тому, что задумано не тобой, но для тебя…
Под веткой в пыли дорогу пересекала цепочка следов от собачьих лап. Кирилл присел на корточки и потрогал один след пальцем. Поверх следа остался отпечаток пальца, а на пальце — песок. Всё по-настоящему. Здесь всё очень тонко, очень зыбко, но — по-настоящему.
Кирилла словно оковало бессилием, повязало слабостью по рукам и ногам. Он не удержит этот мир в покорности. Да, он не понимает, что первично, что вторично. То ли это его воображение порождает из небытия пугающие образы, которые начинают существовать уже отдельно от своего творца, то ли и вправду здесь что-то живёт за гранью обыденности, и подсознание чувствует эту жизнь раньше и острее, чем сознание. Но реальный и нереальный миры перетекают друг в друга сквозь Кирилла, как сквозь двери, и Кириллу не закрыть этих дверей усилием воли, как не удержать воду в горсти.
Кирилл увидел, как по дороге к нему идёт человек. Если, конечно, это человек. Это должна быть Лиза — если, конечно, это она. Человек приближался молча и тихо. Лиза не может окликнуть его, она почти не говорит, и она сдержанная, стеснительная, не помашет ему рукой, поясняя, что это она. А если это мертвец, псоглавец, демон, то он и не станет окликать, не будет махать рукой. В полночь, на пустынной песчаной дороге, что тянулась по глухому кладбищенскому перелеску, Кирилл сидел на корточках у собачьих следов и ждал неминуемого.
Сейчас идущий подойдёт, и всё станет ясно.
— Что с тобой? — негромко спросила Лиза.
23
По склону покатого холма, на котором стояла церковь, Кирилл поднимался первым, протаптывая тропу в бурьяне. Лиза шагала сзади. Церковь призрачно светлела в дымной ночи, будто её соорудили из грязных листов ватмана, как из одних плоских поверхностей, и внутри здания, перетекая сквозь дыры, клубилась всё та же сумеречная мгла, что и снаружи. Исчезли масса, материальность, вес.
— Годовалов орал, что порубит фреску топором, — на ходу пояснял Лизе Кирилл. — Надо же сторожить. А я один боюсь.
Он остановился и повернулся. Лиза стояла напротив и чуть ниже.
— Я тут у вас какой-то псих стал, — признался Кирилл. — Я всего боюсь. Один быть боюсь, темноты боюсь, привидений боюсь.
А вот Годовалова он не боялся, хотя Лёха был сильнее и дурее. Для Кирилла выстрел из травматики убил страх перед Годоваловым. Подумаешь, бугай. Любого бугая утихомирит пушка, даже не боевая. А не будет травматики — найдётся доска, кирпич, железяка. В общем, оружие. Но против псоглавцев оружия нет.
— Я боюсь ваших псоглавцев, — сказал Кирилл. — Поначалу мне просто забавно было. Как в кино. А сейчас чувствую, что псоглавцы и меня унюхали. Вот Гугера с Валерой — нет, не унюхали, им и не страшно. Это правда? Учуяли меня? Ты ведь всё тут понимаешь.
Лиза отвела взгляд и слабо дрогнула плечом:
— Я… не знаю…
Всё она знала. Только не хотела говорить. Наверное, не сказать — значит, уберечь, подумал Кирилл. Но ему не легче, потому что не в силах Лизы уберечь его от псоглавцев.
— Не сердись, что я тебя позвал. Рядом с тобой я делаюсь смелый.
Кирилл говорил правду. Если бы сейчас рядом была Вероника, а из храма вдруг вышел бы Псоглавец, Кирилл кинулся бы прочь вместе с Вероникой. А ради Лизы он останется на месте, схватит палку и будет бить Псоглавца, как Лёху Годовалова, пока Лиза убегает.
Кирилл размышлял, что же ему делать с Лизой до утра. Про секс или чего такое и мысли не было. Страх — инстинкт самосохранения, и он сильнее жажды секса, который инстинкт размножения. Думая про Лизу и предстоящую ночь, Кирилл думал не о том, где и как ему соблазнить Лизу, а о том, где им присесть и чем заниматься.
Наверное, надо разжечь костёр. Вон там, за кустом, будет хорошо. Лиза сядет на брошенную автопокрышку, а вход в церковь оттуда обозревается просто отлично. Но костру потребуются дрова. Можно натаскать из церкви старых досок, для этого топор не нужен.
— Пойдёшь со мной в церковь за дровами?
Лиза отрицательно покачала головой.
— Не хочешь видеть Псоглавца?
Лиза не ответила.
Кирилл понимающе улыбнулся, взял Лизу за руку и потянул в сторону куста, под которым лежала автомобильная покрышка:
— Тогда подожди меня тут. Я доски принесу.
Ему-то всё равно придётся зайти в церковь. Он должен убедиться, что Годовалов там не появлялся и фреска цела.
От куста была видна боковая стена храма. Два высоких арочных окна, прежде заколоченных, теперь оказались открытыми. Похоже, Гугер и Валерий вышибли доски для нормального освещения.
Кирилл пошагал к церкви наискосок и вверх. Снизу облупленный храм напоминал белый пароход, что въехал на мель и задрал нос.
Дверь в церковь Гугер и Валерий не запирали. Правильно, зачем? Кого остановит замок? Кирилл переступил через порожек и вошёл внутрь. Тишина. Темнота. Ощущение большого и гулкого объёма. Хруст мусора под ногами разносился на всё пространство. В воздухе плавала почти невидимая дымка, она словно приподнимала выгнутый потолок — так облака подчёркивают высоту небесного свода.
Возле простенка, где был изображён Псоглавец, громоздилось шаткое сооружение из брусьев и досок — помост, самодельные леса. Гугер и Валерий сколотили их из материалов, которые привезли с собой. Забираясь на леса, Гугер и Валерий покрывали штукатурку реставрационными растворами, выданными ещё в Москве. Конструкция загораживала фреску, и Кирилл не видел Псоглавца.
Гугер и Валерий хозяйственно расчистили рабочую площадку под простенком, распихали хлам по сторонам, чтобы он не мешал стоять помосту. На кучах старого мусора валялись цветные цилиндрические тубы из-под спецрастворов, что использовались для консервации фрески. Посреди храма, ближе к лесам, висело белёсое облако света.
Кирилл покачал помост, примериваясь, сможет ли отодвинуть его. Сможет. Кирилл обеими руками взялся за поперечный брус на торце сооружения, с усилием приподнял всю конструкцию и с грохотом и пылью поволок её в сторону. Сзади и сверху в воздухе что-то захлопало и широко заметалось: Кирилл понял, что вспугнул птиц. Переполошённые стрижи рванулись в окна.
Кирилл с облегчением уронил помост и, отряхивая ладони, шагнул к стене, где была фреска. Только теперь Псоглавец с неё исчез.
Сначала Кирилл подумал, что Лёха Годовалов всё-таки прорвался в церковь, но мысль была глупейшая. Никаким топором из фрески не вырубить изображение, оставив штукатурку неповреждённой. Потом Кирилл подумал, что Псоглавца просто закрасили составы, которыми консервировали фреску. Но внизу по-прежнему светлела надпись «Св. Христофоръ», а вверху тусклым блином серебрился нимб. Вся фреска вместе с нимбом и надписью была обведена ровным прямоугольником глубокого прореза пилой-болгаркой, в глубине прореза угадывалась кирпичная кладка. Кирилл потрогал штукатурку. Она была шершавой и немного липкой от пропитавших её, но ещё не подсохших растворов. Вандализм Лёхи и реставрация Гугера не имели никакого отношения к исчезновению Псоглавца. Псоглавец сошёл со стены сам.
Кирилл почувствовал, что волосы его будто наэлектризовало, как в грозу. Он оглянулся. Пустая ёмкая громада заброшенной церкви. Кучи мусора. Помост. Высокие окна, то забитые досками, то открытые, а в окнах — тьма. И на всех стенах — тёмные фигуры святых, словно за спиной Кирилла беззвучно собралась молчаливая толпа.
Где сейчас находится Псоглавец? Идёт по деревне в дымной ночи? Или он здесь, в храме, укрылся за столбом? Зачем он вообще сошёл? Что ему надо в этом мире, чего он хочет? Кирилл попятился. Только бы не повернуться спиной… К чему? К призракам, что выйдут из стен?
Спотыкаясь и оглядываясь, Кирилл боком торопливо скользнул к дверям церкви. Святые словно провожали его глазами.
На улице Кирилл отбежал от храма, точно тот был заминирован и мог взорваться в любую секунду, и только тогда обернулся. Ничего снаружи не изменилось. Белая облупленная колокольня нависала над Кириллом, как утёс, и дымная мгла укрывала всё, что раньше было вокруг: близкую насыпь узкоколейки, реку за травяным склоном холма и дальний гребень леса. В том ограниченном пространстве, где сейчас находился Кирилл, существовал только храм. И вероятно, Псоглавец.
Через бурьян Кирилл пробрался к кусту, под которым на покрышке сидела Лиза. Про дрова он забыл напрочь. Он опустился на корточки и тяжело дышал. Нельзя говорить Лизе про Псоглавца.
Лиза не поняла, что случилось с Кириллом. Она испуганно тронула его за плечо, проверяя, целый ли он, а потом выглянула из-за куста, чтобы увидеть церковь. И тут будто сломалась, осела и, как тесто со стола, поползла назад, на Кирилла, не отрывая взгляда от храма. Кирилл поневоле обхватил Лизу за талию. Но думал он не об этом. Из-за плеча Лизы он увидел то, от чего Лиза пыталась укрыться.