Кирилл набивал в Google запрос за запросом, словно в темноте бросал лассо.
По результатам своей поездки Мельников предоставил в МВД отчёт. А к отчёту, оказывается, прилагалось «Частное доношение Его Превосходительству о событиях близ К-на скита». «К-на» — Калитина? В открытых файлах Госархива Горьковской области Кирилл нашёл IMG-копии «Доношения». На каждой странице мелькало слово «Калитин». Йесс!.. А на титульном листе рукописи поперёк строчек автора начальственным карандашом было начертано: «Во исполнънiе Указа Синода отъ лъта 1722 отнъсти к съкретнымъ дъламъ». Ого!.. Указ Священного синода 1722 года? За 127 лет до поездки Мельникова?.. А ведь этот указ, среди прочего, окончательно запретил изображать святого Христофора с собачьей головой!
Кирилл понял, что вот теперь он попал в яблочко. Скопированные IMG-файлы мельниковского «Доношения» лежали в памяти ноутбука. Остаётся разобрать слова старинного и выцветшего рукописного документа. Но спешить некуда.
Кирилл начал закрывать программы. Надо выспаться.
25
Надоела консервированная пицца в вакуумной упаковке, надоел растворимый кофе с кубиками сахара, надоело завтракать за дурацкой школьной партой, а не за столиком кафе. Кирилл жевал пиццу и смотрел в разбитое окошко на серую дымную улицу деревни Калитино. Ему надоело здесь. Но под этим обыденным и неинтересным ощущением скрывалось другое — волнующее предчувствие финала.
Утро вечера мудренее, хотя сейчас было уже не утро, а день, и Гугер с Валерием давно укатили к фреске. Кирилл думал не о тайне псоглавцев, а о вещи более насущной — об украденном телефоне. На кой чёрт он нужен Сане Омскому?
Ещё в Москве Лурия выдал им с Гугером и Валерием эти три телефона и предупредил, что аппараты необычные. В них не было SIM-карты, не было разных развлекух типа веб-камеры или игрушек, но был встроен биллинг-маячок и диктофон, а память — только на десять номеров. Лурия сказал, что это — экспедиционная модель, счёт пополняется только Фондом, который организовал экспедицию. Потом машинку надо сдать. Такую вещь украдёт только идиот. Всё равно что украсть у пожарного брандспойт. Что с ним потом делать, куда деть?
Кирилл вылез из-за парты и смял в ком пластиковую посуду. Надо поскорее сходить к Сане, пока Саня не продал телефон Мурыгину.
Дом Сани Омского скрывался в акации, палисадника. Кирилл смело вошёл в калитку, не опасаясь собаки. Дом выглядел вполне прилично, аккуратно. Снаружи он был обшит тёсом и выкрашен. Хотя краска выцвела, дом всё равно казался ухоженным. На крылечке лежала мокрая тряпка и стояли галоши. Звонка не имелось.
Кирилл вытер ноги и отворил дверь на веранду. Он уже освоился с деревенской особенностью — входить на веранду самостоятельно. На веранде тоже было чисто и прибрано. Кирилл постучал в косяк. Не ответили. Однако если веранда открыта — значит, хозяева дома. Кирилл ещё раз постучал. Не ответили. Да фиг ли, подумал Кирилл. Я ведь не сто рублей занять пришёл, я пришёл к вору за своей вещью. Он решительно потянул на себя дверь, толсто обитую дерматином.
Он оказался в прихожей, откуда, как у Токаревых, были видны большая комната и кухня. В комнате — стол без скатерти, старый шифоньер с пятнистым зеркалом, занавески, половики, настенные часы, синенькие обои. Слева — кухня. Вилки и ложки блестели, как хирургические инструменты. На электроплитке свистел кипящий чайник. Посреди пустого стола, как единственная улика, стояла гранёная стопка. Кухня напоминала операционную, и вообще везде в доме Сани была стерильная чистота. Кирилл понял, на что это похоже. Такой чистотой блещет богатый наркоман, не утративший социального статуса, но насквозь выжженный коксом. Выхолощенный, безупречный — но живущий на одной кислоте.
В комнате за столом сидела высокая старуха в чёрном монашеском платке. Она как робот повернула голову и посмотрела на Кирилла пустыми глазами. Вот, значит, в кого превратилась «вафлёрка с биксами», некогда пригревшая Саню Омского.
— А где Саня? — напрямик спросил Кирилл.
— У Годовалова, — механически ответила старуха.
— У вас чайник кипит.
Старуха осторожно встала, словно боялась расплескать что-то внутри, и механически, но очень ровно, как по программе, двинулась на кухню. Когда она проходила мимо, Кирилла обдало каким-то древним запахом церковных свеч — и горечью водки. Старуха была насмерть пьяна. Наверное, вот так она и жила автоматом: стирала, гладила, убиралась, готовила. Алкогольный андроид.
Кирилл вышел из дома Сани Омского и пошагал к дому Лёхи Годовалова. Жена Сани, конечно, поразила его. Саня, хоть и хромой, казался весьма живым и живучим, как помойная крыса. А собственный дом Саня омертвил. Так жутко Кириллу было в детстве, когда смотрел «Терминатора»: человек обгорел, остался механизм. Жена была тем механизмом, скелетом, благодаря которому Саня выглядел живым.
На огороде Годовалова высились две теплицы из рам, затянутых полиэтиленом. Сейчас, в жару и дым, держать их закрытыми не было смысла. Жена Годовалова, Верка, сняла многие рамы, составила в ряд возле торца теплиц и поливала заросли огурцов и помидоров. Воду она приносила в ведёрной лейке. На краю огорода у Годовалова имелась скважина с насосом, но шланг до теплиц не дотягивался.
— Верка! — позвал Кирилл, останавливаясь у забора.
Ему не хотелось входить в дом и видеть Лёху Годовалова. Лучше попросить Верку, чтобы вызвала Саню на улицу.
Верка оглянулась и сощурилась.
— Какая я тебе Верка! — заорала она. — Я тебе коза, что ли? Ты мне подол не задирал, козёл!
Кирилл не знал, почему он сказал «Верка», а не «Вера». Видимо, деревенский порядок жизни потихоньку переформатировал его под себя. А Верка ощерилась охотно и от души. Кирилл вспомнил, как он оттаскивал Верку от Раисы Петровны, и подумал, что подол у этой хабалки он всё-таки задирал.
— Подойди, и снова задеру! — крикнул Кирилл.
— Без тебя есть кому!
Остроносая и остроглазая Верка была, конечно, не красавица, но чем-то она, безусловно, притягивала мужиков. Каким-то лихим и задорным паскудством. Бабьей бесстыжестью, которая сродни лихости ворюги или веселью хулигана.
— Саня Омский у вас?
— Ушёл!
— Куда?
— А тебе какая разница?
— Верка, подойди, — попросил Кирилл и взялся за планки забора.
Верка поставила лейку и через грядки подошла к забору.
— Верка, мне Саня нужен, а не Лёха, — по-человечески объяснил Кирилл. — Скажи, куда он ушёл.
— А они вместе ушли! — заявила Верка.
— Да плевал я на твоего Лёху! Я Саню ищу!
— Доплюёшься, он тебе ноги переломает!
— Я вообще его за три километра обойду, — пообещал Кирилл.
— Я не знаю, где они бухают!
— Знаешь, — убеждённо сказал Кирилл.
Верка осмотрела Кирилла шустрыми, умными, мышиными глазками и улыбнулась, показав острые зубки.
— Они дрова пилят. Около сарая, где дрезина у Мурыгина.
— Молодец, — похвалил Кирилл. — Так и надо было сразу ответить.
— А зачем тебе Саня?
— Он у меня телефон украл.
Верка захохотала, прикрывая рот ладонью.
— И чо, думаешь, отдаст?
— Но спросить-то я должен.
— Тебя как зовут? — неожиданно заинтересовалась Верка.
— Кирилл.
— Слушай, Кирюха, а ты правда Лизку Токареву прёшь?
— А по морде? — вежливо спросил Кирилл.
— Да ладно, чо ты. — Верка заложила руки за спину, кокетливо выставляя грудь. — Ты в Москву её заберёшь?
— Кого?
— Лизку, кого ещё. Вся деревня говорит.
Кирилл опешил от своей популярности в деревне Калитино.
— Слушай, Верка, это вообще не ваше дело.
— Ага, поматросил и бросил.
— Я вот щас перелезу забор и под жопу надаю.
— От хорошего мужика можно и под жопу, — согласилась Верка, но отступила на шаг.
— Пока, — сказал Кирилл, отцепляясь от забора.
— Погоди, — окликнула Верка. — Что вы, городские, такие нервные? Мне-то чего твоя Лизка? Забирай, хоть Лёха к ней таскаться не будет. Она, сучка, у меня уже вот где. — Верка ткнула пальцем себе в горло.
— Я в ваши отношения не лезу, — осторожно отстранился Кирилл.
— Будешь с Лёхой драться, бей ему в почки, у него всегда там болит, — посоветовала Верка. — И скажи, чтобы про Лизку забыл.
— Хорошая ты жена, — сдержанно похвалил Кирилл и пошёл прочь.
— Про Лизку ему скажи! — крикнула Верка вслед Кириллу.
Кирилл издалека услышал шорканье двуручной пилы. Лёха и Саня разбирали полусгоревший дом на окраине деревни, пилили брёвна на чурбаки, чурбаки выкатывали к дороге. Кирилл прошёл к развалинам по смятой полосе бурьяна.
Лёха и Саня как раз присели перекурить и выпить. Оба они были в мятых майках-алкоголичках. Пили самогонку из двухлитровой банки. Они даже не удивились появлению Кирилла.
— Здорово, — сказал Кирилл. — Саня, я к тебе.
— А я тебя не звал, — ответил Саня.
— Ты вчера телефон мой спёр. Отдавай.
— Докажи.
— Не ломай комедию.
— У нас за базар отвечают, — предупредил Лёха. Он обшаривал Кирилла взглядом: пытался понять, с оружием Кирилл или нет.
Кирилл вдруг понял, что эта встреча ему невыносима. Не страшна, не противна, а именно невыносима, как тогда, на кладбище, ему невыносимо было думать о восстающих мертвецах.
— На хера вам дрова? — равнодушно спросил Кирилл и покачал ногой ближайший чурбак. — Вы же торфом топите.
— Городским продаём, которые тут дома имеют, — ответил Саня и цвиркнул плевком под ноги Кириллу. — Чушкам вроде тебя.
Кирилл не ответил на оскорбление.
— Если Саня твой звонарь отработал, пиши заяву в ментовку, — нагло предложил Лёха и улыбнулся.
Кирилл задумчиво качал ногой чурбак. Надо дать этим подонкам покуражиться, не переждёшь кураж — бесполезно ждать результата.
— Саня Омский по банберу не ходит.
— Вам ваще сваливать отсюда пора.
— Обшаркались вы тут, дома мамочки заждались.
— Я у Токаревых ещё увижу твоё рыло — убью.
Кирилл угрюмо осматривался. Бурьян, заросли малины, груды деревянного мусора и битого кирпича. Уцелевшая половина дома была открыта изнутри, как сцена. Серое небо, душная жара, мгла, стрекот кузнечиков. Всё было вне разума, но и вне глупости. Вне добра и зла. Вне всего мира. Не заповедник, а запретная зона. Как вокруг Чернобыля. Только здесь не радиация, а деградация. Если в зону Чернобыля нельзя ходить, чтобы не облучиться, то сюда нельзя ходить, чтобы не упроститься до уровня животного. Если в Чернобыле станешь мутантом, то здесь… станешь оборотнем.