— А с бабой-ведьмой что сделали?
— Дык… С ведьмами у нас спокон веков одно делали… Спалили ея, с избой да с отродьем, окна-двери заколотили и спалили… Не становому ж ехать жалиться…4 А лобаста, сталбыть, в иле так и спала, на сундуке с золотом помещичьим — пока вы не пришли, сон не потревожили…
Закончив байку, старый в деревню не пошёл, захрапел здесь же, у костерка. Все понимали: врёт Милчеловек, как сивый мерин, ради водки дармовой старается. Но, как сговорившись, справлять нужду в ту ночь отходили совсем недалеко, оставаясь в круге неверного, костром даваемого света…
Работы близились к завершению. Чаша старого пруда освободилась от большей части ила. Остатки скопились в самой удалённой от трубы оконечности водоёма.
Работяги поговаривали, что стоит в складчину проставить магарыч председателю сельсовета — дабы подписал приёмку аккорда в нынешнем его виде. Берега на дальнем конце пруда высокие, крутые — на подводе не подъехать. А тачками ил вывозить — ещё трудов на год…
Председателя такой вариант не устроил. И он приказал вырыть по дну пруда канаву — и согнать-таки по ней ил к стоку. Чистить так уж чистить.
Повздыхали, поматерились, — и начали копать размокший, податливый грунт прудового ложа. Изредка и карасиков откапывали, в основном мелких — зарывшихся в ил, пытающихся переждать лихую для них годину.
Рыбы, по большому счёту, в пруду не осталось. Лишь на дальнем от трубы конце — ил там стоял ещё по бёдра — изредка поплескивались некрупные рыбёшки…
Из-за этих-то карасей и случилась с Федькой-Кротоловом неприятная история. Неприятная и странная.
Федька Васнецов по прозвищу «Кротолов» — деревенский оболтус двадцати с лишком лет — записался в бригаду по причине глубочайшего отвращения ко всем видам сельхозработ. Прозвище своё он заслужил тем, что вечно ходил обвешанный проволочными кротоловками: сотнями ловил зверьков и сдавал кротовьи шкурки в потребкооперацию. Чем и зарабатывал на жизнь.
Охотничий инстинкт у Федьки был развит. Заметив, как в илистой луже бултыхнуло на редкость громко и сильно, он выпустил лопату из рук.
— Чушка… Фунтов пять будет! А то и все восемь… — И Кротолов побежал за валявшейся неподалёку старой бельевой корзиной.
У коллег его затея энтузиазма не вызвала. Рыбная диета всем опостылела.
С корзиной в руках Федька смело ринулся в грязь. Карася он действительно заприметил не рядового. Видно было, как жидкая поверхность ила набухла в одном месте подёргивающимся, медленно ползущим бугром. Не иначе как наверх и в самом деле выплыла-протолкалась «чушка».
— Завязывай филонить! — крикнул бригадир Калистратыч, пропитой мужичок из городских. — Хватай свою чушку за уши, — и за работу.
Кротолов не обратил на его слова внимания. Высоко подняв здоровенную корзину, подкрадывался к рыбине. И — набросил снасть резким движением! Метнулся к корзине, в которой вновь мощно плеснуло, и тут…
И тут произошло нечто странное. На следующем шаге Федька ухнул в топь аж по плечи. Угораздило наступить на невидимую под илом яму. Мало того, парень начал тонуть! Шлёпал руками, разбрызгивая грязь во все стороны, орал благим матом, — и погружался всё глубже!
Тут уж стало не до шуток. Мужики ринулись на помощь. Успели: набежали, ухватили вчетвером за шкирку, за руки, даже за волосы — моментом выдернули, как репку из грядки.
Спасённый лицом был белее снега, беззвучно разевал рот, пытался что-то сказать, — и не мог. При этом норовил отодвинуться подальше от илистой топи.
А «чушка», послужившая причиной происшествия, в опрокинутой впопыхах корзине не обнаружилась. Уплыла, видать…
Через несколько минут Кротолова малость отпустило. И он дрожащим голосом поведал, что не просто провалился, не просто тонул — кто-то ТАЩИЛ его в глубину! Тащил за ногу!
Бригада грохнула дружным хохотом.
— Энто чушка тебя, Федян, чушка ухватила! За всех сродственниц сожранных сквитаться решила!
— Лобаста, про которую Милчеловек толковал! Точно она!
— Не-е-е, пиявица присосалась! А Федька в портки-то и наложил с перепугу!
— Знаю, знаю! Старик-Водяник его присмотрел, заместо бабы попользовать, гы-гы-гы…
Кротолов, не отвечая на подколки, стянул сапог, задрал повыше измаранную штанину. Ржание как ножом обрезало. Под коленом ногу украшал огромный кровоподтёк — густо-багровый, словно от кровососной банки… На фоне его с трудом различались две дуги, состоящие из маленьких кровоточащих ранок. След зубов.
А под самый конец работ из города заявились учёные.
Бригада в тот момент готовилась закрыть аккорд. Дно пруда в угоду председателю чуть не вылизали: все коряги, весь хлам, набросанный в воду за долгие годы, — всё вывезли. Не говоря уж про илистую жижу.
Оставалось закрыть аккорд и получить денежки.
Но тут нагрянула наука.
Слухи про откопанную трубу потихоньку таки распространялись — и достигли слуха учёных мужей. Те и прикатили: ну-ка, где тут у вас старинное и уникальное техническое устройство? Покажите-ка!
Работяги, пряча ухмылки, объяснили с пролетарской простотой: ну да, откопали какую-то железную хреновину, ну да, валялась тут в канаве, а куда делась — бог его знает… Сторожей у нас нету. Лопаты, тачки по акту принимали — по акту и сдадим. А иных устройств за нами не числится.
Врали, понятно. В стране бешеными темпами шла индустриализация, цветного металла не хватало катастрофически. И пункты по его приёму работали повсюду… Туда «уникальное свинцовое устройство» и перекочевало по частям по миновании в нём надобности. (Надпись, исполненную странными, ни на что не похожими знаками на оголовке трубы, выходящем в пруд, не заинтересовала ни работяг, ни приёмщика. Да и то сказать, сдавали в тот год в переплавку много вещей старинных и непонятных…)
Так ни с чем наука и укатила.
Федьку-Кротолова учёные мужи не встретили, и странный рассказ о его злоключениях не выслушали. Федька до их приезда, не дожидаясь аккордной выплаты, ушёл из бригады. Не мог себя заставить подойти к той топкой луже. Снова занялся кротами…
Клад, естественно, в ходе прудовой эпопеи не отыскали.
Но слухи и легенды отличаются редкостной живучестью. И в фактах для своего существования не нуждаются.
Прошёл год, другой, третий — и вновь пополз слушок.
Дескать, вывозя со дна пруда накопившийся ил, нашли-таки кое-что ценное. Но хитрован-председатель, недрёманным оком надзиравший за работами, тут же наложил на добычу лапу, не позволив вскрыть не то сундук, не то ящик, не то засмолённую бочку… И замылил втихаря золотишко.
Разгулу домыслов поспособствовало случившееся ещё пару лет спустя бесследное исчезновение означенного председателя.
Как в воду канул: поехал в райцентр на совещание и больше домой не вернулся.
Но, с другой стороны, время тогда было такое… Руководители всех уровней и рангов исчезали постоянно, только и успевали их портреты со стен снимать, да статьи из энциклопедий вымарывать.
А вскоре грянула война.
И про помещичий клад позабыли…
Глава 2. ПУТЬ ПРОФЕССИОНАЛА — VIЛесник, Псковская область, райцентр Плюсса, 06 июля 1999 года
1
— С вас восемнадцать рублей за ксерокопии, — сказала девушка. И зачем-то начала объяснять извиняющимся тоном, хотя Лесник ничего не спрашивал:
— Дело в том, что нам самим бумагу покупать приходится, и картриджи заправлять, и…
Он уже протягивал сторублёвую купюру — и девушка сбилась, замолчала. Выдвинула ящик стола, тут же задвинула обратно, затем порылась в крохотной дамской сумочке.
— Подождите минуточку, я сейчас схожу, разменяю. Только не уходите, ладно?
Лесник молча кивнул и она выпорхнула за дверь. Ему хотелось сказать «Сдачи не надо!» — сдержался, дёшево получилось бы, в стиле рыночного торговца мандаринами. Хотя девчонке не помешает даже такое скромное вознаграждение. Какая зарплата может быть у хранительницы запасников здешнего краеведческого музея? Кошкины слёзы, а не зарплата…
Он быстро просмотрел ксерокопии. Неплохо, неплохо… Всё по теме, ничего лишнего. Несколько страниц из мемуаров, никогда не публиковавшихся — почерк старинный, с завитушками, орфография дореволюционная… Заметка из районной газеты, напечатанной в далёком 1961 году… Отрывок из рукописи книги, которую до самой своей смерти писал известный здешний краевед, да так и не закончил…
Умеет девочка работать, что ни говори. Компьютеризация сюда не добралась, наверняка пришлось вручную перерыть кучу архивных документов.
Появилась хранительница — запыхавшаяся, раскрасневшаяся. И весьма симпатичная. Протянула деньги, Лесник сунул в карман, не считая. С удивлением отметил, что кофточка девушки за время отсутствия украсилась бэйджем, из которого следовало: зовут музейную работницу Екатериной Воронцовой. Прямо как княгиню Дашкову в девичестве, машинально отметил Лесник.
— А по Опочке вас материалы не интересуют? — сказала тёзка и однофамилица княгини, когда Лесник совсем уж было собрался распрощаться.
— Опочка? — переспросил он словно бы удивлённо. Но где-то глубоко внутри тренькнул сигнал тревоги. Опочка… Неужели потянется какой-то след от нынешнего их дела к той давней мрачной истории?
— Городок так называется, у нас, в Псковской области, — охотно пояснила девушка. — В прошлом веке был знаменит частным музеем купца Плюшкина.
— Прямо как у Гоголя… — сказал Лесник, чтобы хоть что-нибудь сказать. А сам напряжённо прокачивал варианты. В семьдесят втором году Кати Воронцовой и на свете-то не было, значит… Значит, либо Контора небрежно зачистила концы и имела место утечка, либо этот поворот разговора — лишь случайное совпадение…
Девушка рассказывала с энтузиазмом, понятия не имея, что обрела вполне реальные шансы угодить в разработку безпеки.
— Есть версия, что Гоголь мог знать про этого человека и использовать его фамилию в своей поэме. Хотя реальный Фёдор Михайлович Плюшкин был не помещиком, а купцом. Но характером напоминал гоголевского персонажа — скуп был неимоверно. И, как хомяк в нору, натаскал в свой дом огромную кучу всякой дребедени. Причём искренне полагал натасканное антиквариатом и предметами искусства…
Лесник слушал внимательно. Катя рассказывала известные факты — про то, как в навозной куче, собранной коллекционером-профаном, сыскались-таки жемчужины, попавшие в экспозиции Эрмитажа и Русского музея. Ни слова не прозвучало о трагедии тридцатилетней давности — о событиях, сопутствующих похищению из запасников Опочкинского музея аляповатой статуи неизвестного скульптора девятнадцатого века. Статуя, впрочем, нашлась быстро — валялась в окрестных кустах. Бесследно пропал служивший ей постаментом кубический каменный монолит угольно-чёрного цвета, к тому же обладавший кое-какими неприятными свойствами… С ним вместе исчезли два оперативника Конторы — элита, полевые агенты. Никто и никогда их больше не видел, ни живыми, ни мёртвыми. А по тем, кто занимался расследованием исчезновений, прокатилась вдруг волна загадочных «случайных» смертей — загадочных даже для Новой Инквизиции, оставшихся загадкой по сей день… Пожалуй, эту часть разговора в рапорте упоминать не стоит. Дабы не забивать начальственные головы ненужными ассоциациями.
Он сказал:
— Насколько я помню, про музей Плюшкина писали не раз, в том числе в центральной прессе…
Катя попыталась что-то возразить (да она ведь просто не хочет, чтобы я уходил, понял вдруг Лесник) — но не успела. В полуподвальном помещении появились два новых персонажа. Молодые, здоровенные, коротко стриженные парни в кожаных куртках. Не братки, нет, — такие мозолистые грабки могли принадлежать лишь пролетариям.
Один, не обращая на Лесника ни малейшего внимания, тут же устремился к Кате — не совсем твёрдыми шагами, широко раскинув руки и явно намереваясь обнять. Пола его куртки тяжело мотнулась, в кармане что-то стеклянно звякнуло… Второй стоял у дверей, глуповато улыбаясь.
— Катюха! — радостно завопил первый персонаж. — Хватай мешки, вокзал отходит! Колян прикатил, обмываем! Давай-давай, запирай халабуду — и почапали!
Девушка как-то умудрилась выскользнуть из объятий.
— Подожди, у меня же посетитель Завтра зайдёт! — не смутился верзила. — Рабочий день-то того… Пошли-пошли!
Его приятель — ещё более плечистый — решил, что пора и ему сказать веское рабочее слово. Сделал шаг к Леснику, произнёс, набычившись:
— Завтра зайдёшь, понял?! — но тут же громко рыгнул, слегка подпортив впечатление.
Верзила, игнорируя робкие попытки сопротивления, буквально тащил девушку к вешалке, где висел её лёгкий летний плащ. Катя посмотрела на Лесника молящим взглядом.
Надо уходить, понял он. Дело сделано — ни к чему светиться и впутываться в совершенно ненужные истории. Что с того, что девчонка училась на том же факультете, что и Лесник, тогда ещё не называвший себя Лесником? Теоретически могли встретиться в коридорах университета, он как раз писал диплом, когда она поступала… Однако — не повод. Ну вступится он, и что дальше? Всё равно ведь ей от судьбы не сбежать, и принца на белом «мерседесе» в здешней проспиртованной глуши не дождаться, рано или поздно природа своё возьмёт — и выйдет интеллигентная барышня замуж за этакого вот троглодита, выйдет, никуда не денется, убедив себя, что сможет перевоспитать да приохотить к разумному-доброму-вечному… Выйдет, и будет детей рожать, и увязнет в домашних хлопотах, и сама не заметит, как погрузится с головой в трясину провинциальной беспросветной жизни… А Леснику надо сейчас уйти и выбросить из головы только что увиденное.
Он не ушёл. Вместо этого шагнул к верзиле — плавно, скользяще, стоявший рядом индивид попытался было ухватить за рукав, но отчего-то промахнулся. Зато не промахнулся Лесник: аккуратно взялся за кисть руки, украшенную татуировкой «ГОША» — большой палец тут же попал в захват, со стороны незаметный, но чрезвычайно болезненный.
Гоша издал приглушённый, шипящий звук. Лицо его искривилось.
— На выход! — коротко приказал Лесник. Кивнул второму: — И ты тоже!
Катя широко распахнула глаза, но никак не комментировала происходившее. Верзила пошагал к двери — торопливо, продолжая издавать невнятное шипение. Его компаньон ничего не понял, но двинулся следом, сжимая на ходу кулаки.
То, что проделал Лесник в последнюю минуту, инструкции Конторы, мягко говоря, не приветствовали. Но его последовавшие действия запрещались теми же инструкциями прямо и недвусмысленно — потому что в коридоре Лесник резко-отрепетированным движением выдернул из кармана удостоверение ФСБ.
Поднёс к глазам верзилы, развернул, подержал недолго, схлопнул, убрал — всё проделал молча и с некоей властной небрежностью в движениях, лучше любых грозных слов говорящей: обладателю этакой красной книжечки лучше без споров подчиниться… Целее будешь.
Гоша сразу ссутулился, стал словно ниже ростом и уже в плечах.
— Документы! — Тон Лесника оказался вполне под стать движениям.
За паспортами друзья-приятели полезли с какой-то угодливой готовностью. Паспорта оказались отнюдь не старого образца, не с гербом СССР на обложке — новенькие, российские, один выдан семь месяцев назад, другой несколько ранее.
Всё понятно. Интуиция не подвела — обоим довелось топтать зону, скорее всего недолго и скорее всего по статье, карающей за пьяное хулиганство. Оба до смерти боятся вернуться за колючку, однако перед более мелкой шпаной старательно лепят блатных-крутых-бывалых… А Гоша ещё и решил, что переспать с выпускницей питерского университета — круче уж не бывает.
— Завтра, к одиннадцати — в райотдел, — коротко рубил Лесник фразы. — К капитану Смурову. Напишите объяснительные — что делали за дверью, куда посторонним входа нет. Тогда получите корочки. Может быть. Свободны.
Приятель Гоши попытался было что-то вякнуть — достаточно робко, впрочем. Лесник изобразил самую пакостную из своих улыбок, неторопливо вытащил из кармана мобильник. Процедил:
— Не хочешь, значит, по-хорошему…
Гоша торопливо потянул другана за рукав…
Придётся проинструктировать капитана Смурова, здешнего агента влияния Конторы, чтобы занялся непрофильной работой. Остаётся лишь надеяться, что начальство про эту самодеятельность не узнает. Равно как и про использование удостоверения — доставать которое предписывалось исключительно при прямой угрозе провала. Но не калечить же щенков, в самом деле?
2
Шпионские страсти смотрелись в декорациях заштатного городка нелепо — но Лесник шёл на рандеву, свято соблюдая все правила конспирации: появился в скверике вполне замотивированно — посадил Катю в автобус, тут же, на остановке, купил в ларьке бутылку пива, поводил взглядом вокруг: где бы, дескать, распить спокойно и без помех? — и наконец опустился на лавочку рядом с Костоправом. Тот тоже, согласно предварительной договорённости, сидел и попивал пивко. Так отчего бы не пообщаться двум родственным душам, случайно пересёкшимся в одной точке пространства-времени?
Хотя, конечно, толковую наружку таким примитивом со следа не собьёшь — тут же возьмут в разработку новый объект, и не успокоятся, пока не убедятся: случайная встреча действительно была случайной…
Но никаких признаков наружного наблюдения самые тщательные проверки не выявили. Да и Костоправ сделал условный знак: всё чисто. Лесник вздохнул. Его не оставляло чувство, что за всеми их действиями кто-то внимательно наблюдает. Незаметно, но пристально. Дурное, иррациональное чувство — вроде ощущения взгляда, направленного в затылок…
— С девушками гуляешь… — констатировал Костоправ. Видно было, что пиво он пьёт с видимым удовольствием, не просто конспирации ради.
— Гуляю, — подтвердил Лесник очевидное.
— А у меня двадцать семь эксгумаций за день… Каждому своё…
— И что?
— Попахивает дело… И в прямом, и в переносном смысле.
— Постой… — спохватился Лесник. — У тебя же было разрешение вскрыть пятнадцать могил?
— То-то и оно. Двойные захоронения.
— Та-а-а-к… Рассказывай.
Костоправ рассказал. Вскрытые сегодня могилы не украшали кресты, надгробные памятники и оградки, — лишь таблички с номерами: на дальней окраине кладбища хоронили неопознанные трупы, вылежавшие свой срок в морге районной больницы. В основном бомжей, не имевших документов. И мало того, что тел под пятнадцатью табличками оказалось двадцать семь — девятнадцать из них имели несомненные признаки насильственной смерти, никак не отражённые в документах. Ещё три случая можно было отнести к сомнительным…
— Например, по бумажкам лежит там бомж, — рассказывал Костоправ. — Шестьдесят семь лет, куча патологий, причина смерти — сердечная недостаточность. Раскопали — нет бомжа! Двое. Мужчина и женщина. Упитанные, уж никак не бомжевали… У мужика конкретная ОЧТМ — череп буквально всмятку. У женщины — перелом шейных позвонков.
— Возраст?
— Ну, точно сказать трудно, мужчина… — начал было Костоправ.
— Меня интересует женщина, — перебил Лесник.
— На вскидку: сорок пять, плюс-минус пять лет.
— Молодые нашлись? Девушки?
— Две. С точки зрения статистики даже меньше, чем можно бы ожидать.
Лесник задумался. Выстрел наугад угодил-таки в цель, да только дичь свалилась под ноги совсем не та, на которую он рассчитывал. Он-то надеялся обнаружить захоронения молодых женщин…
Совпадение? Кто-то тихо и аккуратно хоронит жертвы криминальных разборок? Многовато что-то жертв для заштатного района в глубинке. Да и криминал тут настолько серьёзный не водится, предел фантазии мафиози здешнего разлива — вывезти свежеобразовавшийся труп в лес да присыпать землёй.
— Что предпринял Смуров? — спросил Лесник.
— А что он мог предпринять? — ответил вопросом на вопрос Костоправ. — Директор кладбища божится, что ни сном, ни духом, — хоронили, дескать, там сами морговские, их же санитары и могилки копали. Я ему верю, кладбищенские могильщики, сам знаешь, какие зажравшиеся, для бомжей трудиться не станут… Заведующая моргом в отпуске, в Египте, косточки греет, лёгкие от трупного запаха проветривает. Наш бравый капитан клянётся из неё душу по возвращении вытрясти. Если вернётся, понятно, не получит тревожный звоночек от доброхота. Ну а санитары… Этих долго протрезвлять-похмелять придётся, да и то без гарантий, что толковую информацию выдадут.
— Не могла завморгом всё в одиночку крутить. Есть рядом по меньшей мере ещё одно звено цепочки.
— Поставщики трупов?
— Они самые. А значит…
— Значит, будут теперь искать новый канал, — подхватил Костоправ. — Что здесь всё утихнет, нечего и надеяться. Слишком большая буча поднялась в районе. Сейчас нас со Смуровым убирать бесполезно. Вернее, поздно…
— А жаль… Могли бы половить на живца.
— Не получится… — вздохнул Костоправ с притворным сожалением. Роль живца его не привлекала.
3
Трудно ожидать, что граждане, случайно разговорившиеся в процессе совместного распития пива, так вот сразу начнут демонстрировать друг другу папки с документами — и Лесник устно изложил коллеге самую суть информации, раскопанной Катей в архивной пыли.
— Новацкий — Навицкий, — произнёс Костоправ медленно, словно пробуя фамилии на вкус. — К тому же польское имечко… Думаешь, потомок?
— Вполне вероятно. Могла фамилия трансформироваться — случайно, сразу после революции, когда вместо чиновников-контриков в присутствиях сели полуграмотные строители новой жизни… Вписали на слух в какую-то бумажку — и пошло-поехало. Или преднамеренный трюк. Чем не способ затаиться, не меняя место жительства? Соседи и не заметят, что по документам ты уже другой человек.
— А если Новацкий — тот самый Навицкий?.. — предположил вдруг Костоправ. — Ничего ведь достоверного о его смерти не известно…
Лесника предполагаемое долгожительство шляхтича не смутило. Знал — встречаются среди не совсем людей долгожители и старше, отнюдь не спешащие радовать сенсационными открытиями учёных-геронтологов. Тем не менее он отверг догадку:
— Непохоже… Тип характера другой. Не стал бы Владислав Навицкий сидеть долгие десятилетия тише мыши в псковской глуши. Авантюрист тот ещё был…
— Может, поуспокоился с годами? Всяко на исходе второй сотни дедуля…
Лесник пожал печами. И сменил тему, поделившись новостями (привёз их Алладин, прикативший утром в Плюссу).
— Наша бизнес-русалка, Матрёна-Инга, угодила-таки в Три Кита. В центральную лабораторию. Северо-Западные рвали и метали, но операцию проводило Оперативное управление по личному приказу обер-инквизитора. Исследования идут полным ходом, первые результаты уже появились.
— Как же они сумели… Ведь дамочки эти нежные, чуть тронешь — тут же мрут и разлагаются на глазах… Даже быстрая и глубокая заморозка не помогает.
— Поможет… Если заморозить заживо.
Помолчали. Оба понимали, что Лесник озвучил самый очевидный вариант, наверняка пришедший в голову и специалистам Трёх Китов. Но Костоправ не стал комментировать далёкие от гуманизма методы работы коллег. Сказал после паузы:
— Значит, дело идёт к развязке. Взять старика и тех, кто за его спиной — дело техники. А если кто-то ускользнёт и начнёт дело сначала, в новом месте — все филиалы, все резидентуры получат ориентировки на русалок… Чуть позже и тест-системы появятся, и оптимальные средства уничтожения, — Закончил он неожиданно грустно: — Ещё одной красивой легендой меньше.
Лесник изложил своё видение грядущих событий:
— У нас — тут, на Псковщине — развязка наступит, когда наш орёл-суггестор расправит крылья, к вящей радости Алладина. Не нравится мне этот Светлов, если честно…
4
— По-моему, отлично парень справился, — сказал Алладин. — И от силовых решений не уклоняется, и сразу четверых в поле суггестии удерживал, не напрягаясь…
— Удерживать-то удерживал… — протянул Лесник с сомнением. Взял пульт, промотал запись назад, снова включил на воспроизведение. — Увидят в безпеке эти вот кадры — и отсеют твоего Светлова по восьмому пункту. Вето СВБ на моей памяти лишь раз нарушали, да и то…
Он не стал продолжать.
— А стоит ли им видеть? — Алладин внимательно посмотрел на Лесника. — Светлов тут уже не фигурирует…
Действительно, будущая звезда суггестии и сыска не принимала участие в действии, что разворачивалось в декорациях осквернённой часовни. Трое парнишек, сидя прямо на земле, длинными глотками пили портвейн из горлышек — движения механические, на лицах ни удовольствия, ни отвращения. Выпив, закусывали — поднимали с земли засохшие фекалии, так же механически подносили ко рту, жевали… По подбородкам стекала коричневая слюна. Потом одного стошнило…
Лесник отвёл взгляд от экрана. Вздохнул:
— Может и не стоит… — И сменил тему. — У тебя псковская резидентура внештатниками полностью укомплектована?
— Вообще-то да… — настороженно сказал Алладин. — А в чём проблема?
— Да пропадает тут один ценный кадр в архивной пыли… Чутьё у девчонки хорошее, и хватка есть, вот-вот до Опочкинского дела доберётся… Пусть уж на нас работает, хоть и втёмную.
Он вновь перевёл взгляд на экран — демонстративно. Там уже всю троицу корчили рвотные судороги — однако, чуть отдышавшись, парнишки вновь пили и закусывали, пили и закусывали…
Алладин ответно вздохнул:
— Думаю, если поискать хорошенько, найдётся уж место… Пристроим на работу.
— И жильём в Пскове обеспечите, — напомнил Лесник.
Алладин опять вздохнул, вовсе уж уныло. И сказал:
— Знаешь, кого ты мне напоминаешь, Лесник?
— Наверное, молодого Шона Коннори?
— Нет… Серого Волка.
— Того, который Красной Шапочкой подкрепился?
— Который Ивану-царевичу помогал… Помнишь сказку про яблочки молодильные? Я в детстве, когда её услышал, задумался: а на хрена ж он царевичу за спасибо служит? В чём его профит?
— Нашёл загадку… Не Серым Волком он был, а вервольфом в последней стадии. Скорей всего предыдущий муж Василисы Премудрой, та любила мудрить-экспериментировать. Вот он и доставил ей к крылечку всё в полном комплекте: царевич — одна штука, яблоки молодильные — три штуки, вода живая — одна склянка… Сдал-принял, опись, протокол… Недаром о судьбе Ивана-царевича после свадьбы сказка умалчивает. Только я-то здесь причём?
— Вот и ты так же, вроде и с нами, а сам как тот Серый Волк…
Лесник сказал, сохраняя невозмутимо-серьёзное лицо:
— Подозреваешь меня в ликантропии — напиши рапорт и отправь по инстанции.
Алладин посмотрел задумчиво, словно не знал, посмеяться шутке или нет. Потом всё-таки рассмеялся.