Как бы то ни было, Фима нажал на спуск удивительной конструкции, уверенный: не сработает, придётся пустить в ход проверенный короткоствольный «кольт»…
Сработало!
Выстрел не грянул — но ещё как сработало!
Глеб Бокий — имя его Фима никогда не узнал — рухнул на земляной пол, задёргался, глаза полезли из орбит, кровь хлынула горлом… Подёргался и затих. Готов.
Удружила наука, подумал Гольдштейн, ни грохота, ни проклятых рикошетов… И тут же, пока не отобрали, опробовал штуку на следующем клиенте. Вернее, на клиентке — была она дочкой врага, маскировавшегося под командарма, да и сама матёрая вредительница…
Ничего. Никакого эффекта.
Однозарядный? Вроде старинных дуэльных пистолетов? Фима так и этак вертел загадочное оружие — подфартило вредительнице, подышала пару лишних минут.
Признаков, что можно как-то открыть, как-то зарядить штуку, Фима не обнаружил. Рассмотрел лишь клеймо на рукояти: на фоне восходящего солнца пролетарий замахнулся молотом на какую-то ползучую тварь — не иначе как на гидру контрреволюции. Только солнышко неправильное, треугольное — а лучи как надо, во все стороны. Сверху картиночки полукружьем выбито: «Трест точной механики». А снизу прямая строчка: «Опытное производство».
Тем дело и кончилось. На выходе из подвала невиданное оружие забрали, потом был заслуженный стакан спирта, потом ещё один… Через неделю Фима и не вспоминал о странном случае. А через полгода (до белой горячки оставалось совсем чуть) он совершил последнюю экскурсию в подвал, уже без «кольта». И никогда не узнал, что…
…что у Якова Михайловича Юровского было много официальных постов после 17-го года: председатель Уральского ГубЧК, руководитель Гохрана (Государственного Хранилища ценностей при Наркомфине), член коллегий различных наркоматов и депутат всевозможных Советов…
Но мрачную славу Юровскому (под псевдонимом Юзеф его знал лишь узкий круг людей) принесла одна должность: комендант дома особого назначения — «Ипатьевского дома». Цареубийца.
Два других руководящих поста Юровского внимания не привлекали: член правления Треста точной механики и директор завод «Богатырь» — как-то мелко и буднично по сравнению с цареубийством… Никто не задумывался — даже в Капитуле Новой Инквизиции — чем там руководит товарищ Юзеф. Теоретически, ясность мог бы внести Модест Семёнович Семаго (заместитель Юровского на обоих постах, занимавшийся всей практической работой) — объяснив, что крайне любопытные технические устройства разрабатывают не только в лабораториях руководимого Бокием Спецотдела…
1938 год стал страшным для Богдана Буланского. На глазах рушилось кропотливо возведённое здание — рушилось долго, больше года — но возводил его Богдан почти двадцать лет!
После первых, прицельных выстрелов началась стрельба по площадям. Аресты шли днём и ночью — противники не мелочились, загребая широким бреднем и правого, и виноватого. На одну расстрелянную высокопоставленную креатуру Буланского приходилось по пять ни в чём не замешанных коллег, прихлопнутых за компанию; на каждого исполнителя среднего и низшего звена — по десять, двадцать псевдосообщников.
Богдан часто говаривал: «Крови не надо бояться», «Сомнение есть повод выстрелить», «Лучше убить безвинного, чем упустить врага». Теперь эти принципы применяли против него, применяли с размахом…
Что удивительно — самого Богдана не тронули. Капитул не продлил на очередной срок полномочия начальника Оперативного управления — и всё. Он сам сбежал, сам перешёл на нелегальное положение — в июне, когда понял, что Юровский жив — его болезнь и смерть в ЦКБ оказались гнусной комедией.
Но и после этого на Богдана не сразу началась охота… Буланскому хватило времени, чтобы осознать грустную иронию ситуации: по большому счёту, цель достигнута. Почти все кровавые упыри, уничтожившие его страну в 17-м, сдохли, как бешеные псы. Беда в другом — в той стране, что созидается сегодня, Богдану места нет и не будет…
Понял он и причины поражения. Точнее сказать, главную причину. Юзеф переиграл его легко и просто, одним ходом. Всей разветвлённой и сложной сети креатур Буланского он противопоставил одного-единственного человека. Одну креатуру — подготовленную, без сомнения, очень давно, когда никто и подумать не мог, каких вершин достигнет товарищ Коба, скромный старый партиец…
И Богдану приходил в голову этот ход — но слишком поздно, когда возможностей добраться до товарища Кобы, ставшего товарищем Сталиным, не осталось.
Буланский не покидал Москву, метался с одной конспиративной квартиры на другую, — оставался призрачный шанс, что Усатого затянет в раскрученную им же мясорубку, что спущенные с цепи псы растерзают хозяина… Тогда при помощи последних чудом уцелевших креатур можно попробовать выиграть партию.
Тщетные надежды. Мясорубка крутилась исправно. Псы послушно запускали клыки во врагов хозяина, затем — друг в друга. И в начале августа за Богданом пришли…
Он вырвался — и из квартиры, уложив троих выстрелами точно в сердце, и из Москвы. Бежал, имитировал гибель в бескрайних ледяных просторах Арктики. Оказался в чужой стране, одержимый одним желанием — когда-нибудь вернуться и отомстить. Обратный путь занял долгие десятилетия…
Но весной 1937-го, в Опочке, накануне своего звёздного часа, Богдан и предположить не мог, как повернутся события.
И сел в «Зис», решив: чёрт с ними, пусть камень постоит тут ещё, пусть тварь порезвится на свободе… Не до них. Потом займусь как-нибудь…
«Потом» наступило через тридцать с лишним лет, когда он решил, что пора начинать возвращение.
Глава 16. ПЕРЕСЕЧЕНИЕ ПУТЕЙ — VIIОзеро Улим, 07 июля 1999 года
1
В сенях хлопнула дверь. Послышались голоса.
Ирина замерла, прижалась к стене — плотно-плотно, словно хотела впитаться, просочиться в поры дерева, чтобы её не заметили, не нашли, когда войдут сюда…
Но в «её» комнату не вошли. Пришельцы — судя по голосам, было их трое — оказались в соседней комнатушке. Разговор там шёл нехороший, на повышенных тонах. Ирина слушала, не дыша. Параллельно голосам раздавались иные звуки — не то громкий шорох, не то шуршание. Словно говорившие — или только кто-то из них — одновременно рылись в куче одежды.
— Нету… Ни хрена нету… — сказал мужской голос. Странное дело, вместо разочарования в тоне сквозило неприкрытое торжество.
— В девчонкиных пошарься, — коротко скомандовал второй.
Третий попытался было вмешаться:
— Я ж и грю, не…
Но его тут же грубо оборвали:
— Схлопни варежку, слово те не предоставили! С депутатами, друганами своими, п…деть без регламенту будешь!
Вновь шуршание одежды. Слух Ирины не то обострился сверх предела от страха, не то среди умений её нового тела оказалось и умение слушать сквозь стены — но она воспринимала ВСЁ, улавливала даже дыхание троих мужчин.
— И тут ни хрена! — сообщил первый голос ещё более радостно.
— А вот теперича болтай, Серёга. Где колечко-то с брюликом? Его Вадюха у толстомясой есчё давеча заприметил, со станции подвозимши… Да и Петрович видал. Ну давай, свисти канарейкой, депутат херов!
Первый голос — надо думать, рекомый Вадюха — подтвердил радостно:
— В натуре видал, бля буду! Нехилая гайка!
Депутат пытался оправдаться:
— Да вы чё, Толян, Вадюха?! Может, ей Петрович сразу с лица не глянулся, вот и заныкала сама куда-нить подальше!
— Может и так, — неожиданно легко согласился Толян. — А серьги с зелёными камушками, чё у той, раскосенькой, в ушах болтались? И ей, сталбыть, Петрович не глянулся?! А есчё она в Плюсе мороженку покупала, допрежь как к Вадюхе сесть — он грит, бабла в лопатнике хватало, — так с чё опосля всего две сотняхи нашлись?!
Ирина не понимала ничего. Хозяин всегда казался ей… она никогда не пыталась точно сформулировать, кем именно казался… современным колдуном и чародеем, наверное… А его помощники, виденные мельком — подмастерьями мага… Что же происходит за стеной?! Банальные урки банально не поделили добычу?!
Депутат тоже ничего не понял. Или сделал вид, что не понял.
— Какие серьги? Может ты, часом, на солнышке перегремшись?!
Шуршание бумаги, и Толян явно зачитал по-писаному:
— «Серьги женские, две штуки, с зелёными самоцветами», тут те и вес, и проба, всё прописано… Мозги-то не канифоль! Думаешь, не прознаем, каку-таку зазнобу ты аж в Луге завёл? В ломбарде зазноба твоя сидит, чё на улице Тоси Петровой, приёмщицей кличется! Вон бумажки-то, целу кучу там Петровичу наксерили-насерили, и всё отчевой-то с фамилией твоей!
— Толян, я…
Депутат не договорил. Звук удара, шум падающего тела, ещё один звук — значение его Ирина не поняла, долгий хрип…
— Ну вот, кровищей всё уделал… — протянул Вадюха.
— Ничё, всё одно когти рвать не сёдня, так завтра. Халупу запалим, будет гаду кремация… А финку оставь свою, оставь в ём, не марайся…
Вновь послышались какие-то звуки — похоже, тело незадачливого депутата передвинули в сторону.
— Эх, штанцы знатные залило, — посетовал Вадюха. — Моднючие, бабцы городские с таких аж пищат, чёбы жопу навроде колготок обтягивали, и пупок весь нару… ТОЛЯН!!! ТЫ ЧЁ???!!!
Грохнул выстрел. Ирине показалось, что в соседней комнате бабахнула пушка — не больше и не меньше. Несколько секунд тишины, лишь эхо звенело в ушах.
Потом заговорил Толян — но, удивительное дело, из речи его напрочь исчезли и деревенские обороты, и блатные словечки, и неистребимое местное «чёканье».
— Вот и обрезик ко двору пришёлся… Ты извини, Вадим, но больно уж складная картинка получается. Повздорили вы с депутатиком, ты его ножиком, а он, умирая, — дробью тебе в грудь… Зачем хорошим людям отчётность «висяками» портить? А так разом дело закроют.
2
Лесник принюхался — из ствола кисло пахнуло застарелой пороховой гарью. День или два назад владелец оружия несколько раз из него выстрелил — а затем не почистил, вопреки всем наставлениям по стрелковому делу.
Заводской номер на девяносто второй «Беретте» отсутствовал — не спилен или сточен, попросту не выбит, когда пистолет покидал заводские стены. А ствол на пару сантиметров длиннее, чем положено — и на самом его конце резьба. Для крепления глушителя, надо понимать. Причём витки той резьбы поблёскивают металлом, воронение сошло — значит, глушитель привинчивали.
Обрез двустволки, говорите? Ну-ну…
Документы, присыпанные песком в той же ямке, — паспорт и права на имя Петра Глебовича Завгороднего — любопытства у Лесника не вызывали. И без того понятно, что в небрежно замаскированном тайнике лежат вещи незадачливого агента. Путь, по которому тащили к озеру тело Незабудки, тоже мог не заметить лишь дилетант вроде Светлова.
Именно Незабудки: недаром лицо трупа, обнаруженного в подводной пещере — хоть и распухшее, хоть и попорченное мелкой озёрной живностью — напоминало фотографии, настойчиво подсовываемые Алладином.
Так, что тут ещё? «Беломор» — марка номер один в здешней глуши… Расчёска… А вот это интересно… Предмет, показавшийся беглому взгляду допотопным сотовым телефоном, — на деле им не был. И переносной трубкой от телефона обычного — тоже не был. Рация… Модель оказалась незнакомой Леснику. Сомнений не вызывало одно: Контора такими игрушками никогда не пользовалась.
На кого же реально работал Пётр-Незабудка? Что пули, полученные в результате контрольного отстрела из его «Беретты», совпадут с пулями, убившими женщин в Щелицах — Лесник не сомневался. Но какой всё-таки сукой был покойный: свою сожительницу наверняка пристрелил просто за компанию, видать, вконец опостылела за месяцы «семейной жизни», требовавшейся по легенде…
3
Ирина чувствовала резкий, неприятный запах сгоревшего пороха. И другой — тоже резкий, но ласкающий ноздри — запах крови. Этот запах кружил голову, как самые дорогие парижские духи, — в которые, как известно, добавляют вызывающие любовное томление летучие вещества-ферамоны.
В какой-то момент она с изумлением обнаружила, что пальцы её правой руки ласкают сосок — набухший, затвердевший. А левая рука, словно невзначай, движется к промежности. И Толян — последний оставшийся живым в соседней комнате — вызывает уже не только законное и естественное желание вцепиться зубами ему в глотку, но и предварительно заняться кое-чем иным…
Идиотка! Нашла время!
Если Толян решит убраться — пусть убирается; заглянет в эту комнату — сам виноват. А она должна забрать кассеты, что за дурацкая идея — сжигать?! Отдавать Саше-придурку — да как же она могла только что думать о нём с любовью? — ещё глупее. Нет уж, самой пригодятся… Будет на досуге устраивать видеопросмотры. А в своё время продемонстрирует кое-кому… И у мавок появится своя королева. Она, Ирина Первая. Нет, лучше Ирина Великая…
И тут же мечты о будущем величии рухнули. Толян — судя по звукам, продолжавший что-то искать в соседней комнате — вдруг заматерился. Яростно, зло — но при этом растерянно.
Встревоженная русалка бросила взгляд за окно. Заметила — мельком, на границе сектора обзора — фигуру в камуфляже. Человек быстро перебежал и залёг за невысокими кустиками.
Они! Инквизиторы!
Наверное, Толян увидел из своего обращённого к лесу окна то же самое. И раздумал изображать декорации двойного убийства. Звуки из соседней комнаты изменились — там что-то лилось. Русалка почувствовала запах бензина, и поняла, что сейчас произойдёт… Чирканье спички, бензин полыхнул с глухим хлопком. Сразу же — никаких шагов русалка не услышала — тягучий скрип и стук вроде как захлопнувшейся двери.
Что за… Подпол! — после короткого замешательства догадалась мавка. Наверняка есть какой-то потайной выход. Она бросилась в ту же комнату, разом позабыв и свой страх перед Толяном, и желание добраться до его глотки. Спасающиеся от пожара или наводнения звери не сводят счёты друг с другом.
Поздно!
Она увидела в центре комнаты дощатый прямоугольник крышки люка — могла и просмотреть на фоне такого же пола, но зацепилась взглядом за ручку — круглое железное кольцо… Но не добраться, не уйти, кучи разбросанной одежды полыхали, бензиновое пламя стояло чуть не до потолка, занимались стены… Даже на пороге комнаты оставаться стало невозможно.
Русалка метнулась обратно. Она уйдёт, она не попадётся, как глупая, окружённая сетью рыба… Ни один мужик не выстрелит сразу в девушку, в молодую, красивую, да ещё и в обнажённую — просто рука не поднимется. Мгновения замешательства она использует сполна, стремглав понесётся к озеру — и они промахнутся, обязательно промахнутся, как уже промахнулся сегодня страшный человек с пистолетом…
Рванула дверцу печки… Кассеты? Чёрт с ними, сгорят так сгорят, возьмёт лишь камеру, самой важной плёнкой рисковать нельзя…
Она вновь выглянула в окно. После нескольких секунд ожидания вновь увидела мелькнувшую фигуру, уже значительно ближе. Неведомо откуда появившийся инстинкт хищника, спасающегося от охотников, подсказывал: спешить нельзя, пусть подойдут поближе, вплотную к стенам — тогда не грозит густой перекрёстный огонь, от пуль значительной части стрелков её прикроют пристройки и дом…
«И что потом? — скептично поинтересовался внутренний голос. — Или ты думаешь, что это кольцо облавы — единственное?»
Неважно… Главное — вырваться! А потом… потом она придёт туда, в укромную лощину, и Саша проведёт её сквозь любое оцепление, уж она сумеет сделать так, чтобы не отказался… И отблагодарить сумеет. О, как она его отблагодарит! Бедный дурачок никогда не пробовал любви с мавками, — каким же ярким и прекрасным будет последнее впечатление в его жизни!
Пора! Пятнистые фигуры совсем близко! Она с размаху ударила камерой по стеклу.
Острые стеклянные клыки хищно скалились со всех сторон рамы — но, казалось, внутри русалки появился некий компьютер, безошибочно, до микронов рассчитывающий любое движение — и она нырнула в окно, даже не оцарапав кожу.
Вскочила, не выпустив из рук камеру, стремительно понеслась к озеру — пожалуй, с такой прытью она ещё ни разу не бегала в своей новой русалочьей жизни.
Сзади — изумлённые крики. Оборачиваться некогда, быстрее, ещё быстрее!
А теперь зигзагами, вот-вот опомнятся, начнут стрелять…
Но пока не стреляли… До Улима оставалась сотня шагов, когда прямо перед русалкой внезапно вырос человек в камуфляже. Выскочил из прибрежных кустов, как чёртик из коробочки.
Она круто свернула, обегая, и успела удивиться странному оружию инквизитора — напоминавшему пистолет с непропорционально большим и широким стволом.
Всё! Больше никого между ней и озером, ровная пустая луговина… Пересечь её — две, много три секунды…
За спиной раздался хлопок — тихий, не похожий на выстрелы в лощине. Бег русалки оборвался. Она рухнула прямо на старое кострище, забилась, безуспешно пытаясь сбросить опутавшую сеть. Разорвать её на клочки, убить этого, громко топочущего сюда, и в озеро, остальные не успеют, не добегут…
«Зачем? — успела подумать Ира Величко. — Надо немедленно сдаться, Саша не врал, не может врать такой добрый парень, ей непременно помогут…» Это стало её последней связной мыслью. Последним проблеском её сознания. Ирина умерла.
За свободу билось существо, лишь внешне на неё похожее… Билось без успеха — нити, на вид совсем тонкие, не поддавались отчаянным усилиям.
— Попалась, стриптизёрша! — прозвучал довольный голос рядом, над ухом.
Она метнулась туда вместе с сетью, и увидела ногу — пятнистые брюки, высокий ботинок, и впилась зубами как раз над кожаным голенищем. Ячейки сети не помешали укусу, ткань тоже, кровь хлынула в рот мавке, прекрасная, возбуждающая кровь, она стискивала челюсти всё сильнее, не чувствуя градом сыпавшихся ударов, и не заметив чуть позже, как в руку, затем во вторую что-то кольнуло — вроде и несильно, но по телу поползло странное холодное онемение. И прежде чем этот холодок дополз до челюстей, растущее наслаждение успело взорваться ослепительным, заполнившим весь мир фейерверком…
— По-моему, она кончила… — подивился оперативник, изумлённо разглядывая стонущую, изгибающуюся в экстазе русалку. — Чудеса…
— Не стой столбом! — рявкнул второй, торопливо затягивая жгут на конечности пострадавшего коллеги. — Жми за доктором!!
4
— Вроде он, — сказал Светлов неуверенно. — Или не он…
Узнать Новацкого, недавнего «хозяина» Улим-озера, и в самом деле было мудрено. Видел его Александр мельком, в сарае, причём в состоянии, не способствующем внимательным наблюдениям. Тогда больше всего запомнилась одежда — отдающая театральщиной, киношным псевдорусским стилем: штаны-галифе, заправленные в щегольские, гармошкой, хромовые сапожки, красная шёлковая рубашка, жилет, картуз с лаковым козырьком и высокой тульей… Ещё запомнилась благообразная бородка подковой.
Теперь же у ног Александра лежал мужчина гладко выбритый, в городском костюме. Исчезновение бороды молодило лицо на пару десятков лет…
Алладин, подошедший от штабного кунга, тоже не добавил ясности — хотя ему как раз доводилось разглядывать на снимках это лицо, не украшенное излишней растительностью.
— Похож… — задумчиво протянул заместитель начальника оперативного отдела. — Но моложав больно для двадцать восьмого года рождения…
Казалось бы, содержимое небольшого чемоданчика, обнаруженного рядом с мужчиной, не позволяло усомниться: он, Казимир!
Лежала там толстая пачка российских денег — потрёпанные купюры самого разного достоинства, перехваченные резинкой. Тоненькая пачечка валюты: доллары, дойчмарки, и отчего-то две сотни эстонских крон… Украшения — кольца, цепочки, серьги — в пузатом полотняном мешочке. Несколько сотовых телефонов. Свыше полусотни паспортов, запакованных в газетную бумагу — и старые, выданные в СССР, и новые, российские — но все на имена молодых женщин. Бритва, смена белья, ещё кое-какие необходимые в дороге мелочи…
Но инквизиторы не спешили с выводами. Слишком многое им в этом деле подставляли, могли подставить и мужчину с чемоданчиком… Тело его обнаружили бойцы Алладина, прочёсывавшие лес частым гребнем — нашли там, где ведущая от дома Казимира неприметная дорожка выходила на большак. Не успели совсем чуть-чуть: слышали негромкий хлопок выстрела, шум отъезжающей машины — увидеть её сквозь деревья и кусты не удалось. Добычей стало лишь тело, ещё тёплое. И чемоданчик. Умер мужчина от крохотной пульки, всаженной точно в сердце. Контрольный выстрел в голову убийца не сделал…
Алладин вспомнил вдруг характерную примету Новацкого, скомандовал оперативникам:
— Снимите-ка с него штаны! Трусы тоже!
Подчинённые повиновались, не удивляясь странным желаниям начальства. Несколько секунд спустя один из них воскликнул:
— Евнух, мать твою! Мы-то думали, он среди русалок своих, как козёл в капусте… А он кастрат!
— Новацкий! — безапелляционно заявил Алладин. — На третьей ходке лишился. Не то авторитет какой его яйца на кон поставил, да карта не пришла… Не то блатные его на свой манер судили… Но точно он.
И Алладин поведал коллегам раскопанные северо-западными факты из биографии Казимира Новацкого — и в самом деле носившего эти имя и фамилию.
Был он уголовником-рецидивистом, попадавшим на зону по специфичным статьям: изнасилование, затем растление несовершеннолетней, затем вновь изнасилование и вновь несовершеннолетней… В колонии выступал в малопочтенной должности «петуха», а затем и вовсе расстался с орудиями, необходимыми для преступлений схожего плана. После очередного освобождения десять лет тихо-мирно прожил в посёлке под Себежем, затем исчез — чтобы всплыть здесь, в Щелицах и Беленькой.
«Неужели его выбрали на эту роль единственно из-за фамилии? — размышлял Лесник во время рассказа Алладина. — Из-за её сходства с фамилией сгинувшего шляхтича Навицкого?»
При словах «изнасилование несовершеннолетней» Лесник пристально посмотрел на Светлова. Тот не смутился. Последний час парень вообще предпочитал демонстративно держаться поближе к Алладину.
«Чёрт с ним, — думал Лесник. — Северо-западные и так всё знают, в жизни не поверю, что они ищут новые кадры, разгуливая по коридорам администраций областных городов, наверняка гадёныш засветился на каком-то любовно-гипнотическом подвиге, а рано или поздно войдёт во вкус и спалится по-крупному… И в дело вступят ликвидаторы СВБ, которым плевать на всё, кроме чистоты рядов».
Светлов тем временем настойчиво выспрашивал Алладина:
— Совсем ничего не вытащили из горящего дома?
— Не успели… Полыхнуло мигом, затем начали канистры с бензином взрываться, баллоны газовые — не подойти. Потом на пепелище пороемся, поищем, что осталось… Но сдаётся мне, если Костоправ не ошибся, — то оперировали кандидаток не там. Должна быть где-то ещё берлога. Отыщем, не волнуйся. И спортсмена твоего найдём, поквитаешься… Но сейчас займёмся русалками. Пора…
Всё было готово к операции по отлову водоплавающей нелюди. Эхолоты подтвердили — в озере плавает около десятка объектов, по размеру соответствующих человеку. И едва ли это дожившие до преклонных лет сомы или щуки. Передвигались объекты быстро, гораздо быстрее пытавшихся добраться до них аквалангистов — единственной добычей инквизиторов стало тело убитой Лесником старой лобасты (никаких признаков скоротечного разложения, к удивлению специалистов, у трупа не проявлялось).
Алладин, готовый к такому повороту дела, приказал пустить в ход мощные ультразвуковые генераторы. Скоро всей без исключения озёрной живности станет неуютно в глубине.
Берега оцеплены, у бойцов наготове ПМС — портативные метатели сети, доказавшие свою эффективность при поимке русалки у пылающего дома Новацкого. А если русалочьи организмы окажутся вдруг устойчивы к ультразвуку, в дело вступят старые добрые глубинные бомбы… Уж они-то осечек не знают, именно такими штучками инквизиторы угрохали в восемьдесят третьем неподалёку от Гремихи морского змея, чуть не вызвавшего ядерную войну своими неожиданными появлениями на экранах радаров. А уж на что легендарная тварь была…
Генераторы — здоровенные, поблёскивающие нержавейкой цилиндры — несли к берегу, когда началось. Началось нечто, вовсе не запланированное Алладином.
Поверхность озера в буквальном смысле вскипела. Рыбы, ондатры, земноводные и всевозможная беспозвоночная мелочь — метались в движениях словно бы хаотичных, но направленных к одной точке. Тела, столь похожие на тела обнажённых женщин, были издалека заметны в этом кипении.
Лесник изумился:
— Так ведь это же…
5
Лесник в рыбалке разбирался неплохо. С малолетства каждое лето выезжал с матерью в археологические экспедиции, в основном в Южную Сибирь, реже в соседнюю Монголию. А в тех местах, на степных озёрах и реках, изобилие рыбы даёт изрядную фору хоть бы и волжской дельте — Мекке российских рыболовов. Глушь, безлюдье, а немногочисленные аборигены испокон веку с брезгливостью относились к рыбе как к источнику пищи. Непуганые обитатели водоёмов — ленки, таймени, хариусы — буквально в очередь выстраивались, чтобы опробовать на вкус диво дивное: блесну или иную приманку. И страстью к рыбалке заражались даже те археологи, что раньше относились к данному занятию с полным равнодушием.
Увлёкся и Лесник. С тех пор ловить приходилось повсюду — и на безлюдных рыбных Клондайках и Эльдорадо, и на подмосковных прудах, где до приличного размера дорастают лишь карасики, успешно выдержавшие неоднократные поединки с самыми современными снастями и привадами.
В рыбалке Лесник разбирался. И знал, разумеется, что такое «электроудочка». Хотя, честно говоря, название жаргонное и неточное: — леска и крючок, обязательные атрибуты любой удочки, у пресловутого агрегата напрочь отсутствуют. Больше подошло бы наименование «электросачок» — именно к ободу сачка крепится кабель-анод. Катод же — обычно толстый медный провод без изоляции — свисает в воду с кормы лодки, если электроудильщик сидит на носу. Или с носа — если ловец устроился на корме своего плавсредства.
После чего электроудочка включается (источник напряжения — обычный автомобильный аккумулятор), и начинаются весьма интересные вещи. Окрестная рыба, словно обезумев, словно полностью утеряв всякую осторожность, выскакивает на поверхность и плывёт прямиком к сачку, — которым тут же и подхватывается.
Фокус в том, что силовые линии, протянувшиеся под действием импульсов в воде, создают в теле несчастной рыбы разность потенциалов между головой и хвостом. Чем крупнее экземпляр — тем разность потенциалов больше (мелкие рыбёшки успевают благополучно спастись). Пытаясь избавится от дискомфортных ощущений — проще говоря, от дикой боли — рыбина вытягивает тело вдоль силовой линии и плывёт туда, где боль ослабевает. В сачок. К высшей нервной деятельности, протекающей в крохотном рыбьем мозгу, происходящее отношения не имеет — неосознанная реакция мышц. Примерно так же подскакивает человек, неосторожно приземлившийся седалищем на подложенную канцелярскую кнопку — сознание ещё не разобралось в происходящем, а мышцы уже отреагировали.
Хотя, как упоминалось, рыбья мелочь обычно успевает спастись, но сей способ считается даже более хищническим, чем глушение взрывчаткой. Дело в том, что ускользнувшие экземпляры — мелочь и крупные рыбины, оказавшиеся на периферии зоны поражения — теряют способность к размножению, на долгие годы, а то и навсегда. И активное применение электролова способно быстро обезрыбить водоём приличных размеров.
Поэтому работники рыбнадзора не любят электроудильщиков, и карают куда строже, чем браконьеров с архаичными сетями, острогами и переметами — на первый раз преизрядный денежный штраф, при рецидиве — уголовное дело с вполне вероятной тюремной отсидкой в финале…
Лесник видел электроудочку в деле, хотя сам не пользовался — скучно, промысел, работа, никакого азарта.
Но сразу всё понял, и воскликнул удивлённо:
— Так ведь это же… электроудочка, …на мать!
Последняя, экспрессивная часть восклицания — относилась к размерам электроудочки. И в самом деле, речь не шла о стандартной зоне поражения радиусом в семь-восемь метров. Здесь и сейчас зоной поражения стал весь Улим. Катод располагался где-то на дальнем конце — в том месте, где в озеро впадал безымянный на картах ручей, именуемый аборигенами Чёрной речкой. Анод, соответственно, — там, где из озера вытекала речка Чугуйка. Где за прибрежными скалами прятался дом Казимира Новацкого.
Не оказалось лишь сачка, прикреплённого к аноду — гигантского, соответствующего размеру всей снасти. Вместо этого на плоской прибрежной скале появился человек — его белая футболка была издалека видна на фоне тёмно-серых камней. Появился — и тут же выстрелил в первую русалку, подплывшую к берегу.
6
Спортсмен работал неторопливо, грамотно. Не тратил зря патроны, благо дичь не уплывала и не убегала, наоборот, стремилась к нему. В каждую русалку стрелял дважды — крупной картечью. Один раз в голову, второй — когда тело неподвижно обмякало в воде у берега, у самых его ног — в жабры. Затем переламывал двустволку, вставлял новые патроны (патронташ висел у Толяна отчего-то не на поясе, а наискосок через грудь). И поджидал новую жертву, торопливо плывущую навстречу смерти.
Казалось, что здесь, у скал, воды осталось уже меньше, чем водных обитателей, собравшихся со всего Улима. Выпрыгивали из воды здоровенные щуки, змееобразно извивались налимы, золотисто-зелёные лини с живостью, не свойственной их породе, кружили над источником импульсов. Рыбья мелочь, в силу невеликих размеров менее чувствительная к электроударам, роилась вокруг тел русалок, жадно хватала попадающие в воду капли крови и частицы мозгового вещества…
Спортсмен выстрелил ещё дважды. Есть четвёртая! Остальные пока плывут с отдалённых концов Улима…
7
Алладин матерился отчаянно и бессильно. Казалось бы, убийца русалок рядом, рукой подать — но ничего не сделать, ничем не помешать. В обход, по берегу, от штаба операции — метров триста, триста пятьдесят. Напрямик, через водную гладь — и того меньше. Близок локоть, а не укусишь… Автоматы бойцов — короткоствольные «Каштаны», идеальные в скоротечных перестрелках на близких дистанциях — на расстоянии свыше ста метров бесполезны. Несколько оперативников, впрочем, азартно палили по спортсмену, опустошая магазин за магазином — Алладин не препятствовал, вдруг случится чудо и шальная пуля отыщет цель.
Двое других в надувной лодке дёргали шнур подвесного мотора. Как зачастую и бывает в критических ситуациях, мотор не заводился.
Ещё несколько человек побежали в обход, по берегу. И почти сразу влетели в топь на низком берегу речушки Чугуйки… Выберутся, конечно, и добегут, и возьмут стрелка… Вот только живых экземпляров нелюди к тому времени в озере может не остаться…
Чёрт, и ни одного снайпера на этом берегу!!!
Только и оставалось бессильно материться…
Лесник торопливо, почти уже не прихрамывая, вернулся от кунга. Алладин увидел в его руках прозрачный пакет с длинноствольным пистолетом. Вспомнил — вещдок, изъятый на месте гибели Незабудки… Сказал понуро:
— Брось… Без винтовки ничем не достанешь…
Лесник не ответил. Разорвал пакет, вытащил пистолет. Целился, стоя у самой кромки воды, широко расставив ноги, держа оружие двумя руками.
«Не выйдет, господин супермен, — с неожиданным для самого себя злорадством думал Алладин. — СКД-вакцинация на законы внешней баллистики не распространяется. Убойной силы, конечно, хватит, но разброс пуль на таком расстоянии — полтора метра, а то и два…»
Оперативники прекратили бесполезную пальбу, с любопытством наблюдая за действиями полевого агента. А у скал, наоборот, вновь раздались два выстрела. Пятая русалка… И ещё четыре подплывают всё ближе.
«Беретта» громыхнула — раз, другой, третий…
Алладин, хоть и не верил в успех, не отрывал глаз от спортсмена. И увидел, как тот выпустил двустволку, подломился в коленях, медленно оплыл на скалу…
Лесник опустил пистолет. Вытер пот со лба…
Алладин подумал, что после этого случайного успеха, этого дешёвого фокуса, ничего, по сути, не изменившего в ходе операции, подкоп под личную гвардию обер-инквизитора затруднится… Но подошёл, поздравил с удачным выстрелом.
Бойцы добежали до скал. Захлопали выстрелы из ПМС, — сети, разворачиваясь на лету, опутывали корчащиеся тела русалок. Причём от штаба показалось, что пара выстрелов была сделана отнюдь не по цели — по невиданному рыбьему скоплению.
8
Костоправ в последних событиях не участвовал, почти не казал носа из лабораторного кунга — дорвался наконец до стационарной аппаратуры.
Однако, когда к штабу доставили свежепойманных русалок, именно Костоправ взял на себя руководство заключительной фазой операции. Отрывисто командовал, называл неизвестные Леснику препараты, дозы — и медики хлопотали над телами, обездвиженными миостагнатором.
— А заморозка? — не понял Алладин. Потом сообразил-таки: — Расколол орешек?!
— Ну, не я один… — скромно улыбнулся Костоправ. — Все работали в темпе вальса. И не до конца раскололи, ещё возиться и возиться придётся. Но заживо разлагаться не будут, гарантирую.
И объяснил: девочка-русалка, сама того не ведая, дала ключ к решению проблемы. Вернее, её лейкемия — ныне бесследно исчезнувшая. Но и жабры у русалочки уже не работают, находятся в процессе активного отторжения. Равно как и введённый сквозь Y-образный надрез имплантант… А остальным пленницам сейчас имитируют последствия лейкемии, активно снижают количество кровяных телец.
— Что за имплантант? — поинтересовался Лесник.
— Не уверен, но сдаётся мне, что источник имплантируемых тканей один — зарезанная тобой старуха. У неё, полное впечатление, постоянно изымали частицы гипофиза — и хоть бы что, заживало, как на собаке…
…Дело, можно сказать, закончено. Но Лесника (и не только его) не оставляло странное чувство: вся затея с русалками организована с одной целью — чтобы о ней стало известно Новой Инквизиции. Именно так отправляют в атаку обречённый полк, выявляя слабые и сильные места обороны противника.
Но кто, зачем, почему организовал такую хлопотную и дорогостоящую разведку боем? Всё равно что долго, кропотливо своими руками строить дом, а потом облить его бензином и поджечь — единственно с целью проверить, насколько оперативно работает пожарная команда.
Загадка…
Но Контора, как её мысленно ни ругай, думал Лесник, привыкла справляться с загадками, для того и создана. Расколет и эту… Хочется надеяться.
Странное дело — подобно всем бойцам, воюющим на передовой, Лесник думал о штабистах, не покидающих кабинетов, с долей лёгкого презрения. Однако презрение презрением, но оставалось подспудное ощущение — сверху виднее, взгляд из начальственных высей охватывает всё поле боя; там, наверху, получают куда более полный поток информации — и хотя бы вследствие этого могут находить ответы на кажущиеся неразрешимыми загадки, и принимать единственно верные стратегические решения…
Что им руководят люди, допускающие глобальные ошибки ничуть не реже прочих смертных, Лесник убедился много позже.
9
— Ну, Светлов, пора тебе становиться настоящим оперативником, — сказал Алладин. — Проявил себя в деле хорошо, верный след взял в одиночку, в лапах врага не дрогнул… Осталась «клятва на клинке» — и ты пёс Господа, солдат Инквизиции. А это своё братство внутри Конторы. Действуй!
Светлов медленно, заторможенными движениями взял протянутое ему оружие. Потянул за рукоять из ножен, уже догадываясь, что за клинок увидит. Но одно дело догадываться, другое — знать точно.
И когда лезвие Дыева ножа тускло сверкнуло на солнце — Александру стало по-настоящему плохо. Нет. Только не это… Мясницкая работа не для него…
— Бей в жабры, — холодно посоветовал Лесник. Лишь они с Алладином присутствовали свидетелями при этой сцене — как старшие по званию. Для ритуала клятвы требовался и третий свидетель, но Стриж где-то задерживался.
Опутанное сетью, скованное по рукам и ногам обнажённое тело скорчилось на земле. Тёмные волосы, не боящиеся воды, пропитались кровью искусанного агента, торчали слипшимися сосульками. Алладин решил, что пятерых пойманных сегодня русалок вполне достаточно — никто не рассчитывал захватить столько живьём. И шестой, особенно агрессивной, вполне можно пожертвовать.
Светлов медлил. Губы его дрожали.
— Действуй! — мягко понукал Алладин. — Работал ведь с Дыевым ножом на манекенах? Представь, что это манекен. Тут даже по точкам бить не надо, разок ткнул — и готово.
Подошёл Стриж, держа в руках несколько неуместный сейчас предмет — видеокамеру «SONY». И присоединился к уговорам:
— Давай, Саня, не тушуйся! — он повертел камеру и добавил со значением:
— У нас, знаешь ли, братство такое, что по блату не попадёшь, через кровь перешагнуть надо. Зато СВОИХ не выдаём, понимаешь? НИ-КОГ-ДА.
«Сейчас опять обделается», — подумал Лесник, наблюдая за Светловым.
Тот присел на корточки рядом с русалкой. Дыев нож дрожал в руке. А затем упал на траву.
Светлов распрямился, попытался что-то сказать:
— Я… н-н-не… — не договорил, закрыл лицо руками.
Лесник глядел на Алладина с любопытством. Как будет выкручиваться коллега? Любое правило, любой ритуал — формальность, обойти его при нужде недолго… Вот только нужен ли нам такой соратник, господа инквизиторы?
— Лесник, здесь все свои… — сказал Алладин негромко.
Больше ничего не добавил, но смотрел красноречиво.
Лесник кивнул. Поднял Дыев нож — брезгливо держась двумя пальцами за самый кончик рукояти. Касаться дерева, липкого от пота Светлова, не хотелось. Да и отпечатки его перекрывать своими незачем — клинок, покрытый запёкшейся кровью, будет до самой смерти новоявленного оперативника храниться в Конторе…
Он наклонился над тварью. Всматривался в глаза, пытаясь разглядеть проблеск разума… Но видел лишь взгляд смертельно опасного животного. Лесник не знал и не хотел гадать: способен ли пройти приступ агрессивного бешенства, а дамочка стать относительно вменяемой, вроде Матрёны-Инги Заславцевой? Или перед ним лежит отход производства, которому в любом случае предстояло отправиться на дно водоемчика под городом Сланцы, или в аналогичное укромное место?
Разницы никакой. Для пса Господа — никакой.
Пойми, если ты хоть что-то ещё способна понять, что у меня нет ненависти к тебе, ни малейшей… Ты такая, какая есть. Тебя сделали такой — тварью, жаждущей крови, жаждущей убивать. И меня, по большому счёту, СДЕЛАЛИ — чтобы убивать подобных тебе. Сегодня не повезло тебе. Когда-нибудь не повезёт мне. Умри с миром!
10
Кровь ударила высоким фонтаном, и хлестала на удивление долго.
11
Лесник швырнул окровавленный Дыев нож под ноги Александру.
— Стриж! Текст клятвы, живо! — крикнул Алладин. Затем растерянно взглянул на Лесника. — Чёрт, за всей суетой про псевдоним для Светлова не подумал…
Рабочие псевдонимы оперативники получали сразу после «клятвы на клинке» — после чего по имени-фамилии их называть переставали. Обычно псевдоним был напрямую связан с предшествовавшей клятве операцией. Андрей Урманцев, например, стал Лесником после акции в одном лесничестве под Красноярском, где работал обходчиком очень неприятный человек. Вернее, не совсем уже человек…
— Нет мыслей светлых? — спросил Алладин. — Насчёт псевдонима?
Губы Лесника искривились, словно он хотел сказать нехорошее слово. Но ничего не сказал. Молча развернулся и пошёл в сторону озера. Закатное, багрово-красное солнце ещё проглядывало сквозь деревья на дальнем западном берегу — и окрашивало воды Улима в кровавый цвет… Лесник шёл и думал, что Юзеф прав: их проклятую работу необходимо делать, но нельзя полюбить. Никому. Никогда. Даже такие вот Светловы любят лишь себя в роли инквизиторов… Если вообще способны кого-то любить…
Кто сказал, что мы псы Господни?
Мы волки, едва приручённые волки, и Господь давно о нас позабыл…