— Да тише ты! Там всё слышно, перебудишь всех! Что ты орёшь?..
— Вот я и говорю — раз дети из призраков стали живыми, то и в глобальных масштабах тоже самое происходит! Откуда мы знаем, может наша Анна тоже из оживших умерших, а? Мы её, между прочим, встретили позже детей! Анна — живой мертвец. Звучит мощно.
— Что ты бредишь, а? Ну что ты бредишь, Илья?!
— Да ладно… это шутка юмора такая…
— Х…ня это, а не шутка!
— Не кипятись. Это гипотеза… не перебивай, пожалуйста!.. это была всего лишь гипотеза, поняла? Дети отличаются от Анны, если ты, конечно, заметила. Она-то — обычная, живая. А наши малыши — вроде пса. То нормальные, то спят на ходу. Иной раз и вообще сквозь тебя смотрят. Кондрат-квадрат самый бойкий, но зато из всей группы единственный, кто имени своего не помнит.
— Ну… не знаю…
— И самое интересное — они Анну помнят. Смутно, но помнят!
— И чего?
Илья достал вторую сигарету. Мёрси машинально щёлкнула зажигалкой. Илья затянулся, достал из нагрудного кармана плоскую бутылочку коньяка «Дагестанский» и сделал мощный глоток. Мотая головой, он протянул коньяк Мёрси. Она взяла нагретую его теплом бутылку, но пить не стала. Илья поднял с широких железных поручней уже початый «Байкал» со свинченной заранее крышечкой, и торопливо глотнул.
— Вот горло продрало — не по-детски! — сиплым голосом сказал он и закашлялся. Мёрси осторожно постучала его по спине.
— И чего теперь, Илья? — снова спросила она. — Выводы ты какие сделал?
— Не знаю, красавица! — сказал он. — Пока не знаю. В принципе — какая к чёрту разница? Как вы сидите здесь, — обслуживаете малышню и меня вместе с ними, — так и будете сидеть. Есть призраки, нет призраков… один хрен — говно убирать надо, воду таскать надо, жратву приносить надо… и так далее. До бесконечности.
Мёрси вздохнула. Что верно, то верно… радостной их жизнь не назовёшь. Мамашка как-то сказала, мол, заводить детей, всё равно, что заводить домашних животных — радостных минут раз-два и обчёлся, а всё остальное время занимают хлопоты и заботы. «Машка-Маринка! Детей рожают для того, чтобы, чем старше становишься, тем больше у тебя было проблем и меньше помощи!» — подытожила она.
Наговорила… тоже мне, прямо анархо-большевичка какая-то!
А сама иногда ночью проснётся, тихонько зайдёт к Мёрси в комнату и украдкой по голове погладит и в щёчку поцелует, как в те времена, когда Мёрси ещё и Мёрси не была, а была просто Машенькой-Мариночкой, дочкой-мандариночкой, дочкой сладенькой, умницей маминой.
А Мёрси делает вид, что спала и ничего не знает… и надо бы, наверное, что-то сказать, да язык не поворачивается. Днём-то только и делают, что лаются, как собаки…
— Другое дело, что если людей становится больше — надо как-то помощь искать. Вместе сбиваться.
— Не работает же ничего! Костёр и тот не видать из-за тумана!
— Колокола, Мёрси, колокола. «Вечерний звон, вечерний звон, как много дум наводит он!», — поняла?
— Блин… я и не подумала. Слышь, Илья, это же гениальная идея! Надо всем рассказать!..
— Погоди, радость моя…
— Я не твоя радость… — мгновенно надулась Мёрси.
— Ты — услада моего взора и радость любого счастливчика, кому ты отдашь свою загадочную душу и прекрасное тело, — послушно сказал Илья.
Мёрси хмыкнула и невольно улыбнулась.
— Илья, а почему ты не хочешь Анне с Сашей об этом сказать?
— Понимаешь, Маринка, где гарантия того, что те, кто сейчас в тумане оживает — хорошие люди?..
Мёрси обдало холодом.
…Мё-о-орси-и-и… сука… сделай мне мине-е-ет…
…мертвая потрескавшаяся рожа…
…он тянет к ней скрюченные пальцы и шепчет: «П…зда!»…
…он воняет…
Конечно, некому утешить их тем, что, мол, не волнуйтесь, на звон колоколов откликнутся только добрые и участливые люди… ещё недавно бродившие смутными призраками в сером тумане…
Вот, ведь, гадство какое, а? Такая, казалось, идея хорошая… и опять с изъяном!
— Ну-ну, Мёрси, не вешай нос. Пошли, а то нам сейчас от Анны попадёт, что мы по три сигареты за раз курим.
Засыпая, Мёрси представила себе, как по улицам Екатеринбурга бродят, как пьяные, просыпающиеся, медленно приходящие в себя бывшие призраки… и окровавленный Волкодав, натянувший на себя кое-как штаны, вглядывается в туман одним глазом. Вот он тупо натыкается на стену… поворачивается и идёт в противоположном направлении… на звуки колоколов.
А утром, Илья, невыспавшийся и уже начинающий заболевать, хмуро прошептал ей:
— В следующий раз, когда будешь мне сниться — веди себя, пожалуйста, прилично.
Мёрси густо покраснела и ничего не сказав, убежала вниз, на кухню, помогать Анне готовить детям завтрак. Прыгая по ступенькам, она удивлялась самой себе. С чего бы это она «изображает здесь Цветочек Аленький», как говаривала мамашка? Она, Мёрси, собственноручно надевавшая Волкодаву, всегда млевшему от этого, презервативы…
Ей самой это никогда не нравилось, кстати.
Президент вышел из душевой кабинки и снял с никелированного кольца-вешалки мохнатое колючее полотенце. «Хорошо после бани! Особенно первые полгода!» — вспомнился ему старый анекдот. Президент хмыкнул и стал растираться. Всё-таки замечательно, что он курить бросил. Сразу легче стало. Это с одной стороны. А с другой — как чего случится, так моментально тянет достать сигарету и затянуться поглубже. Иногда он ловил себя на том, что в такие минуты машинально похлопывает по карманам, отыскивая пачку.
— Закуришь тут, Василий Иванович! Всю дивизию порубали! — пробормотал он. — Такие дела.
Дела шли, прямо скажем, неважно. Казалось бы, ну чего людям надо? Чернобыль и тот не вызвал такого резонанса! Сейчас-то чего всполошились? Ну, явление, ну, непонятное пока… и что? Психологи отвечали, что Чернобыль укладывался в рамки техногенной катастрофы… к которой, если и приплетёшь Сатану или Иисуса, то только сбоку. Да и то для подавляющего большинства людей это будет шито белыми нитками. Опять же, Чернобыльская катастрофа была интуитивно понятна каждому — взорвалось и загадило радиацией. Точка. Сейчас же от всего екатеринбургского Пришествия отчётливо несло мистикой.
— Понимаете, — говорил президенту его «серый кардинал», — большинство народа, как у нас, так и по всей планете, малограмотны. Как говорил Салтыков-Щедрин: «Не заботясь о будущем, не вспоминая о прошлом и не ведая настоящего, глуповцы слонялись из угла в угол, окутанные мраком времён». Поэтому на любое сложное явление мы всегда готовим для них примитивные и простые, как полено, объяснения. Сталин в этом отношении был гениальным пиарщиком-мистификатором! Козни врагов народа. Происки империалистических кругов. Жидо-масонский заговор. Республика в кольце врагов. Десять сталинских ударов. Иисус Ленин и Иуда Троцкий. Нет таких крепостей, которых не могли бы взять большевики…
— И долго ты так будешь перечислять? — кисло спросил президент. — Это ты у себя в управлении ликбез проводи, а не мне мозги пудри.
— Прошу прощения, увлёкся. Итак, явление, названное Пришествием не может быть объяснено в одном-двух предложениях, входящих в набор клише, привычных любому обывателю. При Сталине заявили бы что-нибудь вроде того, что проклятые недобитые буржуи напустили на большевиков чуму с аэростатов, перекрыли бы все ходы-выходы и произвели дополнительный набор в армию. Какое-то время это бы действовало. Кстати, одно время мы почти уложились в рамки клише…
— Попытка контакта, — буркнул президент.
— Так точно! Однако нам не повезло. Пришествие наложилось на глобальный экономический кризис, а также, как ни странно, на тягу населения к постапокалиптической тематике.
— Чего?
— Это банальный эскапизм, всегда проявляющийся в моменты серьёзных кризисов. В последние три-пять лет всех потянуло на мрачные истории.
— А я могу тебе сказать — почему, — заявил президент. — И даже очень запросто. Аналитики хреновы… психологи! Что здесь понимать? Образ врага лелеяли? Лелеяли. Экономический спад замалчивали? Замалчивали. Всё один к одному, как в годы холодной войны. Тогда хиппи да панки с диссидентами плодились, сейчас те же яйца, только в профиль. Коллективное бессознательное телевизором не придушишь, вот что я вам всем неустанно талдычу!
— Именно об этом, но только в научных терминах, и говорят наши аналитики, — мягко сказал «серый кардинал».
Впрочем, всё это семечки. Сейчас самым главным был неожиданный взрыв религиозного фанатизма. Вся планета в ужасе глядела на лица, проявлявшиеся на поверхностях «арок». Знаки и символы, мелькавшие огненными потёками лавы, расшифровке не поддавались. Да и сам кокон, разросшийся до колоссального паука, если смотреть на снимки из космоса, никак не успокаивал взгляд. Очень трудно было поверить, что внутри этой штуки находятся головастые друзья маленького Инопланетянина. Ах, как это было бы здорово! Пятилетняя зарёванная Дрю Бэрримор держится за корявенькую ручонку печального пришельца, который смотрит на кокон и жалобно скрипит: «Home!»…
Ан нет.
Тошнит от одного только взгляда… не говоря уж о том, что все наперебой рассказывают — подойти к проклятому циклопическому «пауку» и не свихнуться от беспричинного ужаса могут совсем немногие. И ладно бы это были, скажем, безгрешные души — тогда было бы понятно, что Церковь с её осторожными намёками на Апокалипсис права. Мол, слейте воду и завернитесь в саван — «история прекратила течение своё»! Но, к примеру, Коваленко на святого и безгрешного никак не похож… а держится нормально. Да если бы только он!
Впрочем, это опять же ничего не доказывает и ни о чём не говорит.
Маги и колдуны с экстрасенсами и народными целителями дружно оживились. Вот у кого чёс пошёл! Так и стригут банкноты. «Мечут золото и в груды загребают изумруды…» А у кокона никого из них нет — ссут, поди, засранцы, чтоб им пусто было! А может, Коваленко не пускает. Впрочем, передали как-то слух о том, что он посадил чудом прорвавшегося к нему не то Верховного Шамана Атлантиды, не то Сатанинского Архимандрита Рязанского, не то и вовсе Главу Юпитерианской Церкви Равноапостольного Пророка И Второго Христа Митрофана Голожопова в танк и повёз к кокону. Чем, мол, чёрт не шутит — авось колдун скажет чего путного?