Точно, в бою! Надо попытаться прорваться сквозь толпу, а если не получится, то хотя бы прибить одного-двух говнюков, решивших устроить нам аутодафе.
— Щенок, — я присел перед мальчишкой на корточки. Он трясся, сжимая кулачки. — Слышишь меня? Как только эти подожгут хворост, рвёмся сквозь огонь к выходу. Ты, главное, схватись за мой пояс и не отпускай. Понял?
Он моргнул.
— Тогда поднимайся, затягивать с началом они не станут. Когда через огонь пойдём, ты глазки закрой и не дыши. Задержи дыхание, слышишь?
Он снова моргнул и ухватился за верёвку, опоясывающую мой плащ. Ну всё, приготовились. Баррикада из хвороста уже поднялась до половины моего роста, если полыхнёт всё разом, то прорваться через неё без серьёзных ожогов не получится, мои длинные каштановые волосы уж точно пострадают. Поэтому начинать надо, едва первый дымок потянется кверху.
Я перекрестился, сжал покрепче клевец.
— Готов, малыш?
— Готов, — пискнуло позади.
Прошла минута, две, хворост не загорался. Ещё три минуты… Они там передумали? Или затеяли что-то иное? Сомневаюсь. Ни за что не поверю, что разгорячённые эмоциями люди вдруг возьмут и откажутся от своих развлекательных мероприятий.
Однако поджигать хворост по-прежнему никто не спешил. Не звучали голоса, не сыпались угрозы. Реально передумали?
Пригнувшись, я подобрался к баррикаде вплотную и выглянул. Возле выхода из тупика никого не было. Толпа разошлась, словно никогда и не собиралась. Может стража разогнала?
— Планы меняются, — обернулся я к Щенку. — Оставайся пока здесь, я посмотрю, что на рынке творится.
Придерживаясь стены, я подошёл к выходу и выглянул из-за угла. Действительно, никого. Возле прилавков копошились наши недавние преследователи, убирая в повозки последний товар. Иногда кто-то да поглядывал в сторону Нищего угла, лица многих были недовольны. Ну ещё бы, их лишили любимого зрелища, вопрос: кто?
Я поманил Щенка и кивнул:
— Посмотри, ничего необычного не видишь?
Мальчишка осмотрелся и покачал головой.
— Нет, господин Вольгаст, ничего.
— Почему они тогда ушли?
— Не знаю. Ушли и хорошо. Может, и мы уйдём, пока они заняты?
Предложение дельное, но уже не актуальное. У меня сложилось твёрдое убеждение, что я могу пройти среди недавних преследователей прогулочным шагом, и никто слова против не скажет. Кажется, у меня появился тайный заступник, и он обладает такой властью, что никто ему перечить не смеет.
Я приобнял Щенка за плечи.
— Ладно, пойдём. Нос болит?
— Болит, господин.
— А какого беса там вообще произошло? Чего они на тебя набросились?
Он нахмурился и опустил голову.
— Украл чего-то? — догадался я. — Чего? Показывай.
— Я не успел. Хотел, но не успел. Там в корзине яблоки лежали, я хотел взять одно, — он вздохнул, — в каждую руку. А потом пожадничал и решил положить ещё за пазуху. Торговец заметил, кинулся за мной, я от него… Ну а дальше вы знаете.
— Понятно. Воришка, стало быть? А хвастал, что зарабатываешь.
С Суконного рынка мы свернули к Рытвине. Что бы ни происходило, я должен найти наёмников брата и выяснить, сколько их и планы на будущее. Откладывать на завтра нельзя. Кто знает, может уже сегодня ночью они задумали напасть на наш дом. Нужно постараться выяснить это сейчас.
— Я зарабатываю, господин, — вздохнул Щенок, глядя на меня с надеждой. — Так получилось. Очень хотелось есть.
— Мог зайти в любую забегаловку. Час назад я дал тебе два денье. Тут и матери твоей хватит и сёстрам.
— Так получилось, господин, — потупившись, повторил он.
Я не стал дальше терзать его нравоучениями.
— Ладно, где живёшь? Провожу тебя.
— Я сам дойду, господин.
— Дошёл уже, чуть нос не отрезали. Говори где, доведу до дома, заодно попрошу мать, чтоб не ругала. Влетит за нос-то?
Он молчал, и до меня стало доходить.
— И здесь тоже наврал? Нет у тебя никого. Ни матери, ни сестёр. Деньги-то куда дел?
— Заплатка отнял.
— Кто это?
— Воровской подмастерье. Прислуживает Жировику, поручения его выполняет, с учеников и прочих воров налог собирает. Я задолжал, вот он и отнял.
— А Жировик, это местный воровской начальник?
— Ага, главный в Рытвине. Без его позволения ничего сделать нельзя. Хозяин.
Понятно, местная ОПГ. Рытвинские. Не самая приятная новость за сегодняшний день. Если я сунусь в их владения и устрою разборки с наёмниками, мне могут за это предъявить. Хотя кто знает, какие законы у средневекового криминалитета, я подобными делами никогда не интересовался.
Солнце опустилось за крыши, и сразу похолодало. Мальчишка поёжился. Одет он был в старенькую полинявшую котту, залатанную на локтях и подоле, на ногах самодельные боты.
— Где обычно ночуешь?
Он пожал плечами.
— Когда можно, то в трактире Жировика. «Раздорка» называется. Там в подвале все наши собираются. Но за вход нужно что-то дать, вещь какую-то старую, пусть даже испорченную, или тряпку. В том подвальчике мастерская, в ней плохие вещи в хорошие переделывают, а потом продают.
Меня вдруг осенило.
— «Раздорка» говоришь? А на двери этой «Раздорки» есть какой-нибудь знак отличительный?
— Да. Как вы догадались, господин? На ней перечёркнутый круг. Жировик этим знаком всё своё помечает, и людей тоже. Вот здесь, — мальчишка указал на левое запястье. — Если увидите у кого такой круг, знайте, он в банде Жировика. Не связывайтесь с ними, господин Вольгаст. Оберут до нитки, а то и убьют. У каждого длинный тонкий нож, как спица.
— Такой?
Я вытащил стилет, и Щенок закивал:
— Да, да, такой, только попроще. У вас вон какой хороший, а у этих с деревянной рукояткой, да и лезвия с щербинами.
Получается, наёмники поселились в трактире местного пахана. Связаны они как-то между собой или это случайность?
— Господин, вот она Рытвина. А вон по той улочке можно добраться до «Раздорки». Главное, не сворачивать никуда.
Мы вышли на широкую улицу, за которой начинался очередной городской квартал. От предыдущего его отделяла неглубокая канава, по дну которой медленно сочилась зловонная вязкая жижа. Кругом мусор, отходы, двухэтажные дома из саманного кирпича, разбитая мостовая. Все кварталы, примыкавшие к городской стене, считались небезопасными, обыватели в таких местах старались не задерживаться, тем более после сумерек. Сейчас уже начинало темнеть, неподалёку сбились в кучку несколько человек в длинных плащах. Один из них, с длинными висячими усами, уставился на мальчишку, перевёл взгляд на меня и хмыкнул.
— Ночные сборщики, — понизив голос, поведал Щенок. — Так называют тех, кто ночью обирает прохожих. Далеко от Рытвины они не отходят, можно нарваться на стражу, а те миловать не станут. В лучшем случае отведут в капитульную тюрьму, а то и просто прибьют.
— Или конкуренты завалят.
— Кто? — не понял Щенок.
— Сборщики из других банд.
— А… Нет, для такого есть другие, их называют кабанами. Прут напролом, никого не бояться. У Жировика таких столько… — он растопырил пальцы на обеих руках. — Но если потребуется для дела, то Жировик ещё призовёт. Кабанам хорошо платят. У них и оружье другое: тесаки и билль-о-правах.
— Это ещё что за чудо?
— О, это такая дубина, у которой на конце железный шар и пика длинной в локоть, можно и бить, и колоть.
Сборщики над чем-то захохотали, усатый снова посмотрел на нас.
— Помнишь, где я живу?
— Помню, господин.
— Беги туда, скажи, что я велел накормить тебя и подлечить. А когда вернусь, решим, что дальше делать.
— А вы?
— А у меня тут дело.
— Опасно тут дела решать.
— Спасибо за заботу, буду вести себя осторожно. Беги.
Мальчишка бросился назад к рынку, а я надвинул на голову капюшон на лицо и быстрым шагом направился к указанному Щенком проулку. Перепрыгнув через канаву, заметил краем глаза, как двое сборщиков отделились от кучки и направились за мной. Держались на расстоянии, чтобы не спугнуть жертву прежде времени. На что они рассчитывали? Что человек издалека похожий на монаха имеет при себе полный кошель серебра? В поясной сумке у меня действительно лежало несколько денье, и ещё перстень на пальце. Не его ли заметили сборщики?
Глава 8
Улочка была настолько узкой, что со встречными прохожими приходилось сталкиваться плечами. Шёл я быстро, дорогу не уступал, прохожие разлетались как кегли. Позади раздавались проклятья, но сейчас они меня интересовали менее всего. Под ногами чавкала грязь, местами превращавшаяся в настоящее болото, и тогда приходилось жаться к стене, где добрые люди сделал отмостки их камней. Сборщики отстали, а скорее всего их целью был не я и они свернули куда-то в сторону.
Через десять минут я добрался до небольшой площади. Посередине возвышался колодец, и к нему как путеводные нити тянулись со всех сторон переулки. Женщины набирали воду, старик-нищий, сидевший враскорячку неподалёку, хихикая, говорил пошлости. Женщины отшучивались, видимо, сквернословие нищего было для них обыденным делом.
— Ух ты, а это ещё кто? — переключился нищий на меня. — Чистенький какой, наверно, сладенький. Попробовать бы.
— А кулака отведать не желаешь? — без злобы ответил я.
— И голосок, чисто родник. Жаль, что не девка. Чё позабыл в наших краях, молоденький?
Не знаю, с чего он решил, что я молоденький, лицо по-прежнему скрывал капюшон, а голос… Нормальный у меня голос, взрослый.
— «Раздорку» ищу, дорогу покажешь?
— Монету дашь, покажу.
— Я тебе монетный двор?
— Тогда не покажу.
— Ну и сиди тут как дурак, я и без тебя найду.
Долго искать не пришлось. Слева от нищего находилась та самая дверь с перечёркнутым кругом, других указателей не было. Место только для своих, для тех, кто посвящён. Зайти и потом сказать, что дверью ошибся, не получится.
Я зашёл. Большое просторное помещение с давящим потолком, вдоль стен несколько столов, справа от входа лестница на второй этаж и проход на кухню. Окон нет, на высоких подставках жировые лампы. Воздух спёртый, вонючий, звуки сплошь смех, крики и хлопки. Народу много, и никто не молчал. Из общей какофонии удалось вычленить: ах ты кишка навозная! Надеюсь, это не мне.