Я поискал глазами свободное местечко, нашёл одно, начал пробираться. Дорогу заступил здоровяк. В руке та самая дубинка, которую Щенок обозвал биллем-о-правах.
— Монах, ты чё позабыл здесь? Проповедовать пришёл?
— Проповедей мне в монастыре хватает, сейчас бы кружечку пива за ради смягчения горла, если пропустишь, брат мой, — смиренным голосом проговорил я.
— Кружечку? Ну проходи, раз кружечку. Эй, Сисила, тут монах пивка запросил, обслужи.
Он отошел, а я, добравшись до места, осторожно присел на край свободного табурета. Соседи о чём-то спорили, прикладываясь к глиняным кружкам, стучали кулаками по столешнице. Играли в кости. Прислушиваясь к игрокам и поглядывая за их действиями, я постепенно разобрался с правилами. В кружку бросали семь кубиков, встряхивали и высыпали на стол. Один кубик с самым большим значением оставляли, остальные снова складывали в кружку, встряхивали, высыпали — и так до тех пор, пока все кубики поочередно не оставались на столешнице. Побеждал тот, у кого в итоге набиралась самая большая сумма. Он забирал банк.
— Хошь сыграть, монах? — предложил нахрапистый мужичонка, бросая на стол монету. — Ставь денье и присоединяйся.
Я перекрестился.
— Орденский устав запрещает азартные игры.
— Что ж это за орден, который по трактирам шляться не запрещает, а в кости перекинуться — шиш. А?
Он встряхнул кружкой и высыпал кубики на стол, и тут же забыл про меня:
— Ага, шестёра! Видели? В зачёт пойдёт. Ща и остальные к ей прискачут.
Возле стола остановилась похожая на раздувшуюся жабу женщина. Седые волосы прикрыты серой шапочкой, во рту один зуб, да тот гнилой. Видимо, та самая Сисила.
— Ты что ли пива просил? На, — она поставила передо мной кружку, и сложила руки на груди уставившись на меня маслянистыми глазами.
Я снова перекрестился. Изображать монаха, так до конца.
— Благодарю тебя, добрая женщина.
— Благодарить Бога будешь, а мне денье достаточно.
Я сунул руку в поясную сумку, вынул монету и положил на край стола. По хилым улыбочкам соседей догадался, что сделал что-то не то, но что именно, никто просвещать меня не торопился. Сисила забрала деньги и качающейся походкой старого матроса удалилась.
Я пригубил пиво и поперхнулся. На вкус — болотная жижа. Хотелось бы сказать крепче, да боюсь, слов таких ещё не придумали. Передёрнул плечами, брезгливо поморщился.
— Что, монах, не по нутру пивко Сисилы? — подмигнул нахрапистый. — Ну да, к нему привычка должна быть. Зато после кружечки в голове блажь, в теле лёгкость, и любая баба красоткой кажется. Я ещё малость хряпну и вон ту сисястую поимею.
Он кивком указал на девку, клокочущую смехом возле лестницы. Минуту назад она спустилась сверху с пьяненьким клиентом и собиралась подняться вновь, но уже с другим.
— И ты тож не стесняйся, монашек. Девка не нравится? Другие есть. Глянь сколь их ходит. Пользуйся, если деньжата в кошеле звенят. Звенят у тебя деньжата, монашек? — он подбросил в ладони кубик. — А коли на девок пост, так сыграть можно, а? Тоже удовольствие.
Мне ни девки не нравились, ни пиво, ни игры, да и сам он, если честно. Я приподнял голову и начал осматривать зал. Освещение, конечно, аховое, но если присмотреться, то лица разглядеть можно. За столами сидели в основном мужчины, хотя женщины тоже присутствовали, и не только проститутки. Две в дальнем углу вполне могли сойти за монахинь, только вели себя слишком развязно, не ошибусь, если предположу, что это мошенницы, обманом собирающие подаяния на строительство какого-нибудь храма, на достройку башен того же Нотр-Дам-де-Реймс. На столе у них стояло блюдо с курицей, фрукты, хлеб, кувшин с вином. Одна развалилась на стуле, вытянув ноги в проход… Ничего так ноги, длинные, ровные. Она как будто специально задрала подол, мол, любуйтесь. И многие любовались. Но, как ни странно, никто не подходил и не напрашивался в компанию. С виду совсем молоденькая, лет, может быть, семнадцать. Из-под апостольника выбивались чёрные локоны, а лицо… Я бы назвал его ангельским: пухлые губки, щёчки. Только взгляд: спокойный, уверенный, циничный. Даже боюсь подумать, какие мысли могут бродить в голове женщины с таким взглядом. Он прожигал — сквозь полумрак, через весь зал, задел меня лишь краем, и всё равно я почувствовал жжение. С таким взглядом лучше не сталкиваться.
Я отвернулся и стал разглядывать компанию возле лестницы. Боком ко мне сидел здоровяк с биллем, тот самый, с которым я столкнулся в проходе, рядом мужчина в плаще. Он слишком низко опустил голову, я не видел лица, да и свет лампы ложился так, что хрен что увидишь. Ещё трое сидели спиной к залу, но, похоже, от первого здоровяка ничем не отличались, тоже с биллями-о-правах и с претензиями на вседозволенность.
— Ну так сыграешь, нет? — снова начал приставать нахрапистый. Никак ему неймётся. — День сегодня не задался, не ложатся кости по делу. Может у тя лягут, монашек? Не ссы, новичкам всегда везёт. Возьмёшь куш, аббата своего порадуешь. Есть чё на кон поставить? Можешь плащик заложить. Тут в подвале скупщики, два су легко за такой дадут.
Два су, то бишь, двадцать четыре денье за плащ из чистой шерсти?
— Смеёшься, любезный? Ради него пять овец обрили, а ты — два су.
— Так ведь ношеный уже. Да и где ты его сейчас продашь? Вечер уже.
Он нацелился на мой плащ так, словно тот уже не мой, словно я уже продал его, а деньги проиграл.
— Чего пристал? — сквозь зубы прошипел я. — Сказали же: устав запрещает.
— А чё пришёл тогда? Сидишь, не пьёшь, не играешь, по сторонам смотришь. Подозрительно как-то. Выслеживаешь кого-то? Кого? — он поставил на стол кулаки. — Я ведь могу кабанов кликнуть, они тебя живо выпотрошат, не посмотрят, что святошка.
Вот же тварина. Понятно, что намеренно в игру затягивает, банальный катала, играть с ним — дело заранее проигрышное. Но если откажусь, он реально позовёт кабанов. Те наверняка в доле, поднимется шум. Если наёмники здесь, они меня быстро срисуют, сообразят, что их выследили. Короче…
— Ладно, хочешь сыграть, давай сыграем. Могу пиво своё поставить на кон. Сколько у вас вход, денье? Оно как раз денье стоит.
Нахрапистый заржал, дружки смех подхватили.
— Ну ты скажешь, монашек! За такую парашу — денье. Слышали? Да за денье шесть пинт[1] положено. Шесть! А не одну. Кинула тебя Сисила, а ты и повёлся! — но тут же смилостивился. — Любит тебя Бог тебя, монашек. Так и быть, ставь на кон своё пойло.
Он подвинул ко мне стакан с кубиками.
— Кидай. И смотри, против твоей кружки я ставлю три денье. Три! Видишь, удача на твоей стороне, за пинту мочи — целых три денье.
— А что остальные поставят? — разыгрывая простачка, спросил я.
— Зачем нам остальные, монашек? Вдвоём сразимся, как на турнире. Ты и я, лоб в лоб, будто рыцари настоящие. Кидай уже.
Я потряс стаканчик и выбросил кубики на стол. Результат меня не беспокоил, первые два-три кона я выиграю. Стратегия мошенников, что в Средневековье, что в двадцать первом веке одна и та же: заманить, заинтересовать, дать почувствовать деньги и раздеть донага. Так что полчаса спокойствия я себе купил, дальше, если наёмники не объявятся… не знаю, что делать. Не детектив я, не разбираюсь в таких вопросах. Либо придётся искать их в другом месте, либо возвращаться в дом, не спать ночами, ждать нападения.
— Ты выиграл, выиграл, монашек! — радостно оскалился нахрапистый. — Имею право отыграться. Смотри, ещё три денье ставлю. Давай, метай кости. Удачливый, удачливый монашек.
Компания под лестницей зашевелилась. Здоровяк встал с табурета, перехватил поудобнее билль и направился к выходу. Следом поднялся мужчина в плаще, лампа осветила лицо.
Мартин!
Я уронил стакан с кубиками.
— Эй, осторожно! Руки дрожат от счастья? Бывает. Ну ни чё, я сегодня добрый, позволю перебросить…
Нахрапистый продолжал что-то говорить, совал мне в руку стакан с костями, а я следил за Мартином. В компании громил он вышел из трактира, дверь хлопнула. Сдерживая нетерпение, я выждал минуту и встал.
— Погодь, монашек, — схватил меня за рукав нахрапистый. — Куда собрался?
Я оттолкнул его.
— Да отвали ты.
Толчок оказался слишком сильный. Нахрапистый слетел с табурета, неплохо приложившись затылком об пол.
— Сука, ты… ты на кого руку поднял?
Это послужило сигналом его приятелям. Они вскочили, в руке одного блеснул стилет. Изображать монаха нужды больше не было. Я стряхнул с головы капюшон, схватил кружку с пойлом и запустил её в голову любителя ножей.
— А ну назад дебилы малохольные!
Они попятились, нахрапистый, лёжа на полу, прохрипел:
— Что ж ты за монах такой?
— Какой есть, — не стал вдаваться я в подробности и, поглядывая на притихший в одночасье зал, вышел на улицу.
Стемнело настолько, что в трёх шагах хрен что увидишь. На небе только звёзды, но толку от них ноль. Нищий по-прежнему сидел возле двери. Дав время глазам привыкнуть к темноте, я сумел разглядеть его силуэт.
— Старый, сейчас компания вышла. Видел, куда направились?
— Ты, чё ли, молодой? — узнал он меня по голосу. — Видел, а как же. Только ты цену мою знаешь — денье. А иначе иди сам их ищи.
— С такими запросами ты богаче короля быть должен, — выдохнул я, но монету в поясной сумке нащупал. — Вот твоя плата, держи.
— Так в руку подай что ли. Я ж пощупать её должен.
Я сунул монету ему в ладонь.
— Щупай…
Нищий схватил меня за грудки, дёрнул на себя и одновременно сунул стилет к горлу. Я всем существом прочувствовал его холодное тонкое остриё.
— Не дёргайся, чистенький. Дыши ровно, и может быть тогда я тебя не обижу.
Голос уже не дребезжащий, а сила явно не старческая. Не отводя стилет от горла, он поднялся и толкнул меня к двери.
— Шагай.
Когда я вошёл в трактир, воздух содрогнулся от хохота. Согласен, глупо получилось. Уходил героем, а вернулся… Нищий не сразу понял, что вызвало смех, но к нему подскочила Сисила и громко в подробностях обсказала, что только что произошло. Нищий слушал, кивал, ухмылялся, потом кивнул кому-то: