— Обыщи его.
Меня обыскали, забрали клевец, стилет, сняли поясную сумку, бросили на стол. Нищий толкнул меня на середину зала, а сам принялся рассматривать добычу. По выражению лица было понятно: рассчитывал на большее.
— Что ж ты такой бедный, — проговорил он на растяг. — У Сисилы зубов больше, чем у тебя серебра.
Я прикрыл ладонью перстень и развернул его камнем внутрь. Удивительно, что его не заметили сразу, уж он точно стоит больше, чем всё барахло в этом трактире вместе с трактирщицей.
— Откуда серебро у бедного монаха?
— Ты не монах. Посмотри на себя: волосы до плеч, вместо рясы рубаха. Кому голову дуришь? Только дурак тебя за монаха примет. Но одежда хорошая, словно на меня шили. Заберу себе.
— Если только с трупа.
— Надо будет, с трупа сниму. Думаешь, не доводилось?
Наверняка доводилось, и не раз. Но просто так я себя всё равно раздеть не позволю.
Котта на спине промокла от пота. Вашу ж мать, так вляпаться! Какого хера я вообще сюда запёрся? Это настоящий притон — воровская малина. Здесь все свои и все заодно. Надо было на улице оставаться, присматривать за выходом, а лучше бы сидел дома, караулил ворота на пару с Гуго. Нет, вспомнил про инициативу. У кого инициатива, тот и побеждает. Победил, Дима Стригин?
А этот нищий явно в авторитете, вон как на него смотрят. Не ясно только для чего старичком-дурачком прикидывался, да ещё на собственном пороге. Голос подделывал, рожу сажей мазал. Не меня же пас, три часа назад я и знать не знал, что припрусь в это болото.
А братец мой Мартин… Стоп, я знаю, куда он направился! В наш дом.
Я задышал громко и часто, пот потёк по лицу ручьями. Мартин, четверо кабанов, два подсвинка-наёмника. Итого семь. А дома один лишь Гуго. Даже если он сидит и ждёт нападения, в одиночку всё равно не справится.
— Поплыл? — усмехнулся нищий, увидев, как я потею. — Только не обоссысь, не люблю обоссанное носить.
Огоньки ламп трепыхнулись от новой порции смеха.
— Слушай, — усилием воли я успокоил сердцебиение и тряхнул головой, веером разбрасывая вокруг себя пот. — Давай договоримся… Как к тебе обращаться?
Смех стал клокочущим, как будто я брякнул великую глупость. Нахрапистый вскочил с табуретки и, указывая на меня пальцем, завопил:
— Жировик, он даже не знает кто ты такой!
Так это и есть Жировик, пахан рытвинских? Неувязочка. Если он в курсе дел Мартина, то договариваться с ним бесполезно. Скажу, кто я, и он сделает всё, чтобы меня не выпустить, тем более живым. А если Мартин просто нанял громил, тогда шанс договориться имеется.
— Жировик, значит? Замечательно. Давай так, Жировик, ты меня отпускаешь…
Я сделал шаг к нему.
— Раздевайся и уходи, — под общий хохот развёл руками пахан. — Ты мне не нужен, а вот одежонка твоя пригодится. Сам носить не стану, Сисиле подарю.
— На Сисилу не налезет, — подхватывая его стиль общения, сказал я. — Проще купить холстину и обмотать её с ног до головы, а иначе по швам разойдётся.
Трактирщица схватила кружку и запустила в меня.
— Не тебе надо мной зубы скалить, крыса вонючая!
Я перехватил кружку в полёте, сжал её обеими руками.
— Осторожно, разобьётся. А она, между прочим, денег стоит.
— За денье десяток. Мне не жаль, хошь ещё одну брошу?
— Да, ты уж поосторожнее с Сисилой, — кивнул Жировик. — Это она мне позволяет над собой подшучивать, а ты для неё таракан. Вместо кружки нож прилететь может.
Я усмехнулся:
— День у меня сегодня неудачный. Сначала бесов изгоняли, потом сжечь пытались, теперь вот трактир. И это ещё не конец, так что хочешь ты или нет, но я отсюда выйду. Сейчас по городу семь поросят гуляют, и мне их надо на вертел насадить.
Пока я говорил, трактир вздрагивал от очередных порций смеха, словно я стендап-комик и вышел на сцену повеселить публику. Ничего весёлого в своих сегодняшних неурядицах я не видел, но если им хочется смеяться — пусть, главное, я сблизился с Жировиком настолько, что мог дотянуться до него.
— Слышали, братья? — хохотал он. — Хочу я или нет, но этот гусь выйдет…
Договорить он не успел. Николай Львович обучал нас не только фехтованию. По его мнению, поединок заключается не столько в умении владения оружием, сколько в способности использовать всё, что есть под рукой. В ход должны идти пальцы, ноги, голова, довороты корпусом, песок в глаза, насмешки, оскорбление. В драке правил нет. Схватил нож, бей ножом, схватил полено, бей поленом, нащупал болевую точку в менталитете — жми не останавливаясь пока противник корчится не начнёт, короче, что есть, то и используй.
Я всадил кулак Жировику в печень, тут же дёрнул его за волосы, задирая голову вверх, сгрёб со стола клевец и приставил клювом к горлу. Неловкое движение — и только ошмётки полетят. Подхватившимся с мест ворам крикнул:
— Тихо, суки! Какая падла дёрнется, хлебать вашему пахану кровавую тюрю. Мы сейчас уйдём, и если всё будет нормально, никто не пострадает. Даю слово. Ты, — кивнул я катале, — хватай светильник, дорогу будешь освещать.
В трактире зависла тишина, смеяться никому больше не хотелось. Нахрапистый взял со стола светильник и молча направился к двери.
[1] Французская средневековая пинта — около 0,930 мл.
Глава 9
На улице Жировик хватанул ртом свежего воздуха и задышал более-менее ровно, отходя от болевого шока. Я продолжал держать его за волосы, а клевец переместил от горла к промежности и предупредил:
— Если не хочешь петь фальцетом, веди себя правильно.
Пока шли до границы квартала, он не издал ни звука и не сделал ни одного лишнего движения, только нахрапистый чертыхался вполголоса, периодически спотыкаясь. Он прикрывал ладонью огонёк светильника и больше смотрел на него, чем под ноги. Перед канавой остановились. Рытвина осталась позади. Я велел катале отойти, наклонился к Жировику и проговорил в ухо:
— На этом наше знакомство заканчивается. Ты подловил меня, я тебя. Квиты.
Жировик в долгу не остался.
— Совет тебе добрый на прощанье: сиди в своей норе, не высовывайся. Высунешься — и ты покойник. Уяснил, молодой?
— Не порть себе карму, в смысле, не наговори лишнего перед расставанием, а то я испугаюсь и не сдержу слово.
Он кивнул:
— Мы услышали друг друга.
С моей стороны было бы правильным грохнуть его прямо здесь, потому что нутром чую, общение наше сегодняшним вечером не ограничится. Жировик будет искать меня, и найдёт, и чем следующая встреча обернётся хрен его знает. Но именно сейчас, в данный момент, я не был готов ставить красную точку на человеческой жизни. Ну не готов! Возможно, потом я об этом пожалею, а пока пусть идёт нахер.
— Ступай, дорогой друг.
Он шагнул назад, замер на секунду, глядя мне в глаза, и отступил в темноту проулка. Я перепрыгнул через канаву и побежал. В голове билась одна мысль: мама! Я трижды дурак, что оставил её. Инициатор недоразвитый! Если с ней что-то случилось, если Мартин, этот сучонок недобитый… Сколько им идти? Не торопясь, с оглядкой, да ещё по ночному городу — около часа. Заходить в дом сразу не станут, сначала понаблюдают, убедятся, что рядом никого нет, всё тихо, и только потом кто-нибудь перелезет через забор, откроет ворота. Это ещё минут пятнадцать. Сколько прошло с тех пор, как они вышли из трактира? Пускай, полчаса…
Должен успеть. Предыдущий пользователь тела знал город неплохо, жил здесь с рождения, и я бежал, ориентируясь на церковные кресты и остроконечные башни монастырей, без труда узнаваемые на фоне звёздного неба. На бегу прислушивался к каждому звуку и если слышал что-то, замирал, прижимаясь к стене. Ночью по городу разрешалось передвигаться исключительно при свете факела или лампы, иначе наткнувшись на стражу можно было угодить в капитульную тюрьму.
Недалеко от дома перешёл с бега на шаг. Глубоко вдохнул, медленно выдохнул, снова вдохнул. Дыхание восстановилось, я перехватил клевец в левую руку, потянулся за стилетом. Чёрт, оставил в трактире, как и поясную сумку со всем содержимым. Ладно, пусть Жировик подавится, сейчас важно другое. Впереди проступили очертания нашего дома. Ворота закрыты. Успел! Но значит Мартин и компания где-то рядом.
Я остановился, затаил дыхание. Шагах в двадцати кто-то негромко кашлянул, потом хриплый голос произнёс:
— Пусть твой лезет.
И тут же Мартин:
— Ты. Открывай ворота.
От стены отделился человек, пересёк улицу и, подпрыгнув, ухватился за край забора. Подтянулся, переворот… Я напрягся, ожидая, когда скрипнут створы. Мама говорила Гуго, чтоб смазал петли, но тот не торопился выполнять её требование.
Минута, две…
— Он уснул там? Эй, давай ты.
— Погоди, — остановил его всё тот же хриплый голос. — Они не спят. Ждут нас.
— И что?
— В другой раз придём, когда не будут ждать.
— У меня времени нет. Меня Батист за горло держит, я должен ему.
— А я подыхать ради двух ливров не собираюсь. Сколько людей за воротами? Если они охрану наняли…
— Не наняли, у них денег нет. Вечером только мальчишка какой-то с окровавленной мордой пришёл, и всё. А братец мой свалил и до си пор не вернулся. Опять, наверное, на кладбище с такими же недомерками вино хлещет. В доме только две старухи, старик и ребёнок.
Хриплый молчал, и Мартин выложил дополнительный аргумент:
— Ещё два ливра сверху.
— Сатана тебе в глотку, Сенеген. Ладно… Но если обманешь…
— Когда я тебя обманывал, Орли? Всегда расплачивался честно. Ты только про братца моего не забудь. Кончите этих, дождитесь, когда он вернётся. И сделайте так, будто он их всех, а потом сам…
— Повесился, ага, — хихикнул кто-то невидимый.
Придерживаясь стены, я подобрался ближе. К торцу соседнего дома был пристроен торговый прилавок. Насколько я знаю, симпатичная зеленщица продавала здесь зелень и овощи, но сейчас вместо неё за прилавком стояли Мартин и кабаны. Они сливались в одно большое чёрное пятно, и только разговор выдавал их.