— Пардон, мон ами, — развёл я руками, — ошибся, виноват, больше не буду. Надо же глупость какую брякнул, спутал тебя с твоим другом.
Подошла улыбчивая девица, поставила перед Жировиком глиняный кувшин на две пинты и стакан, отдельно на тарелочке выложила фруктово-ягодный натюрморт. Пожелала bon appétit и ушла, вихляя задом, неплохим, надо отметить, задом. Заплатка взял кувшин и до краёв наполнил стакан розовым вином.
Жировик молча разглядывал меня, постукивая пальцем по столешнице, потом взял стакан и, не расплескав ни капли, осушил до дна. Заплатка тут же наполнил его снова.
— Хочу из тебя чучело сделать, — не вдаваясь в подробности, поделился планами на будущее Жировик. — Не люблю наглых и рыжих, такие хуже сарацин. Набью твою шкуру соломой и поставлю возле Вельских ворот, пусть народ любуется.
Судя по этому спичу, Жировик побывал в странах Магриба, иначе, где ещё он мог так близко узнать сарацин. Либо, как вариант, участвовал в битве при Никополе[1]. По возрасту вполне подходит. Сейчас ему под пятьдесят, ровесник Гуго, а тогда могло быть пятнадцать, самое время отправится в первый поход. Если он действительно принимал участие в той битве, то ему несказанно повезло, ибо почти все её участники пали смертью храбрых под ударами турецкой кавалерии.
И на этом биографические данные пахана рытвинских исчерпывались. Что было дальше, как всё сложилось, почему он докатился до жизни такой — хрен знает. Средневековая Европа не социальные сети, где каждый выкладывает о себе всю подноготную, да ещё снабжая её фотографиями. Нет, здесь за лишнее слово можно лишиться имущества, а то и жизни.
Собственно, мне подробности и не требовались, и без них было видно, что Жировик человек с амбициями, скрытный, злопамятный и умный. Даже если мы найдём сейчас общий язык и придём к соглашению, меня он не забудет: подловит и действительно сделает чучело. Хочу ли я стать чучелом? Однозначно нет. Я так прямо ему и сказал:
— Сейчас меня убить попробуешь или позже?
— Думаю над этим.
— Пока думаешь, я кое-что продемонстрирую.
Мгновенным движением я выхватил меч из ножен и приставил остриё к его горлу. Заплатка побледнел и отступил на шаг назад, Щенок восхищённо выдохнул, а я тем же движением вернул меч в ножны. Из посетителей никто ничего не заметил, все как чавкали, так и продолжали чавкать.
— Как тебе такое?
— Красиво, — улыбнулся Жировик. — Я про меч. Действительно достойная безделушка, не ошибся.
На лице не отразилось никаких эмоций. Сплошная холодность. Даже не вспотел падла, хотя не мог не понимать, что я способен убить его, не сходя с места. Я мог убить его уже второй раз, но по непонятным для нас обоих причинам до сих пор этого не сделал.
Но всё же Жировик оценил мой жест доброй воли.
— До первого снега. Я даю тебе время до первого снега. Живи, дыши, наслаждайся. А потом беги, иначе сделаю то, что обещал.
Он встал и ушёл, оставив недопитый кувшин на столе. Не расплатился. Надеюсь, трактирщик не включит его в мой счёт.
[1] Битва между турками и объединёнными силами крестоносцев в Северной Болгарии близ города Никополь, состоявшаяся 25 сентября 1396 года.
Глава 12
Не так я планировал встречу с Жировиком. Она должна была завершиться либо его смертью, либо взаимовыгодным договором. Но я снова не убил его, ничего не выяснил о Батисте и не заключил никакого договора. Раздолбай.
Я всё делаю не так, неправильно, как говорила Катя: туплю. И она права. Я тупил, когда влюбился в неё, тупил, когда верил ей и туплю снова, думая, что выберусь из всех этих средневековых передряг без посторонней помощи.
Впрочем, я готов просить помощь, но у кого? У меня ни связей, ни денег, одни только враги и проблемы. И никакого опыта в решении подобных задач. Всё на ощупь, словно в темноте, отсюда постоянные ошибки и балансирование на грани.
— Пацан, спроси трактирщика, сколько я должен за пиво.
Щенок живчиком метнулся к хозяину и тут же вернулся.
— Нисколько не должны, господин. Он очень рад, что вы являетесь другом господина д’Ожьё, поэтому сегодня он с вас плату не потребует.
— Какого господина?
— Д’Ожьё. Это второе имя Жировика. А может первое, я точно не знаю. Он использует его, когда хочет выглядеть обычным человеком. Но всё равно все знают, кто он на самом деле, и уважают.
Боятся, если уж говорить откровенно. Но дело не в этом. Знать бы заранее, что денег с меня не возьмут, заказал бы рыбу. Хоть поел бы нормально на халяву.
Я накинул плащ на плечи и направился к выходу.
Дождь пошёл на убыль, но прекращаться окончательно не спешил. По улицам текли ручьи, сточные канавы переполнились, и чтобы не утонуть в грязи приходилось жаться к домам, где местные жители выкладывали из битого камня и соломы жалкое подобие тротуара. Худо-бедно улицы были замощены лишь перед собором, на площади у королевской резиденции и там, где двигалась торжественная процессия во время коронации. Улицы, ведущие к моему дому, к таким местам не относились, поэтому Перрин, увидев меня, всплеснула руками:
— Бог мой, господин Вольгаст, как же вы извозились! Немедленно снимайте боты и плащ, я их почищу.
Я послушно разулся. Хорошо, когда у тебя есть слуги. Раньше я не знал этого счастья, а теперь не представляю, как жить без них.
Отдав Перрин плащ, прошёл к камину. Он был холодный, мама не распорядилась протопить его. Я хотел крикнуть Гуго, но тот сам появился на пороге с охапкой дров.
— Как прошло? — спросил сержант, укладывая поленья в камин.
Я пожал плечами.
— Понятно, — он сунул трут между поленьями и ударил кремнем о кресало, высекая сноп искр. — Я сразу говорил, что это бессмысленно. Он угрожал вам?
— Сказал, если не уберусь из города до первого снега, то сделает из меня чучело, — медленно без энтузиазма проговорил я.
Гуго подул на трут, вспыхнул огонь, охватил сухое полено и потянулся вверх острыми язычками.
— Он сделает… если обещал. Пока вас не было, я с одним знакомцем поговорил. Сейчас он монах в монастыре Святого Ремигия, прежние грехи замаливает. Благочестивым стал, а когда-то мы вместе кабошьенов в Париже[1] вешали. Я спросил про Жировика, так он посоветовал с ним не связываться. Этот Жировик у мастера Батисты правая рука. Знакомец мой до того, как в монахи податься, полгода на Жировика работал. Так что, господин, лучше вам до первого снега из города уйти. Да и нам вместе с вами. Круто мы тесто замесили, только, боюсь, хлеб из него жёсткий получится, не прожуём.
Не замесили, а замесил. Я! Вещи надо называть своими именами, иначе никогда из детского возраста не выйду.
Я ударил кулаком по столу.
— У меня было две возможности убить его. Две! И что?
— Это бы ничего не изменило, господин. Дело не в Жировике, убьёте его, придёт другой. Дело в мастере Батисте. Надо было сразу дом продавать. Переселились бы в предместье или уехали в Бурже, как предлагала госпожа Полада.
— Умный ты слишком, — огрызнулся я. — Горазд чужим добром разбрасываться. Я родился здесь, вырос, каждую крысу в подвале по имени знаю. Мне проще умереть, чем продать.
— Ваше право, — вздохнул Гуго. — Только дом можно другой построить, или купить. А жизнь другую не купишь. Поверьте, господин, я много раз видел, как умирают люди, но ни разу не видел, чтоб воскрешались.
— Богохульство… — проговорил я уставшим голосом и протянул руки к огню. Тепло от ладоней перешло к плечам, потом к груди. Сквозь закрытые ставни слышалась капель. Дождь в Реймсе явление не редкое, особенно летом и осенью, а снег… В прошлом году первый снег выпал в ноябре, так что у меня два месяца. Два месяца, чтобы…
— Господин! — в зал вбежал Щенок. — У ворот городская стража. Много. С ними лейтенант. Он требует вас.
Чёрт, городская стража — это не к добру. Я резко поднялся.
— Гуго, узнай, что им нужно. И не пускай ни в коем случае. Я… Я сам к ним выйду…
— В этом нет необходимости, господин де Сенеген.
Сдвигая Щенка в сторону, в зал вошёл молодой мужчина в сюрко с гербом города Реймса. Мгновенно возникло понимание, что это и есть тот лейтенант. Лицо вроде бы знакомое, но где встречались не помню. Он вошёл один, сопровождавшие его солдаты остались во дворе. Сколько их, я не видел, но судя по производимому шуму, перекрывающему шум дождя, не меньше дюжины. Честь для меня, обычно больше трёх-четырёх человек не посылают. Да ещё лейтенанта. Для полного парада знаменосца и барабанщика не хватает.
По лестнице спускалась мама.
— Что вы забыли в моём доме, господин лейтенант?
Одной рукой мама держалась за перилла, вторую подняла к груди. В глазах и голосе холод, под его воздействием даже огонь в камине приуныл и начал затухать.
— Госпожа Полада, — лейтенант склонил голову. — Прошу прощения, но я к вам по долгу службы.
— Что же вы хотите от меня?
— Не от вас, госпожа Полада, — лейтенант кивнул в мою сторону. — Ваш сын. Мне нужен он.
Мама подошла ко мне и встала рядом. Я уже понимал, с какой целью явилась стража. Не думал, что они явятся так быстро, честно говоря, вообще не думал, что явятся, но мастер Батист давил на все рычаги. Может и прав Гуго, хрен с этими крысами, надо продать дом.
Лейтенант расправил плечи.
— Господин де Сенеген, старшина цеха каменщиков и штукатуров Жан Мишель от имени городского совет Реймса обвиняет вас в намеренном распространении ложных слухов о пожаре. Вы призываетесь к ответу, и потому должны проследовать за нами в капитульные тюрьмы, где в ближайшее время состоится суд.
— Насколько «в ближайшее»? Ночь приближается.
— Об этом вам сообщат магистраты из канцелярии прево господина Лушара.
Мама повернулась ко мне и взяла за плечи.
— Не спорь, ты должен пойти с этим человеком, сын. Тебе лишь сообщат, когда состоится суд, и после этого отпустят.
Я расстегнул пояс, обмотал его вокруг меча и протянул Гуго. Снял перстень с пальца, сунул ему в ладонь.