— Поль, — снова подал голос беззубый, — а мальчонка-то, вишь, буйный. В кандалах, да ещё и укороченных, — и уже мне. — Чем заслужил такое уважение?
— Не знаю, — прохрипел я, — я вообще смирный по натуре, мухи не обижу.
— Оно и видно.
Поль покачал головой и выдохнул:
— Ладно, отпустите его. Посмотрим…
Что именно «посмотрим», он не сказал.
[1] Эпизод войны между арманьяками и бургиньонами, 1413 год, Париж.
[2] Полусферический шлем-каска, мог быть с забралом или без.
[3] Металлическое наголовье с высокой под конус тульей и узкими полями, иногда загнутыми по бокам вниз (бургундский вариант).
[4] Представительницы нерелигиозного движения, которые, однако, вели образ жизни близкий к монашескому.
[5] Строительные нормы и правила, в данном эпизоде — сарказм гг.
Глава 13
Я надеялся, что в первый же день меня отведут на предварительные слушанья, потрясут пальчиком и отправят домой до суда. Знания по юриспруденции показывали именно этот вариант. Но прошёл день, второй, третий, а картинка не менялась: всё те же стены, та же солома, сокамерники, вонь, крысы. Единственное изменение — от стены мне позволили переместиться в центр камеры. Не скажу, то воздух здесь был чище, но это первый шаг в сторону решётки.
Камера была большой, однако прилечь, вытянув ноги, получалось не всегда. Народу втюхали внутрь человек сто пятьдесят, как там на женской половине — не знаю. Гул от кашля, стонов и разговоров тянулся по коридору длинным нескончаемым раздражителем. Иногда он становился чуть оживлённее, что означало приём пищи. Кормили два раза в день. Заключённому полагалась плошка разваренного несолёного гороха и столько же воды. Два раза в день. Меню не менялось. Не удивительно, что все здесь такие худые. Впрочем, если есть родственники, способные и, главное, желающие, улучшить твой рацион, то можно было получить что-то более питательное. Таких счастливчиков было не много, и я оказался в их числе. Баландер под присмотром Квазимодо выкрикивал моё имя, и к традиционному гороху подавал кусок хлеба, луковицу и яблоко. Луковицу я отдавал Полю — своеобразная плата за спокойную жизнь. В первый день я пытался что-то продемонстрировать, показать характер, боевые навыки, но Поль наглядно как щенка ткнул меня в мою неправоту и научил основной житейской мудрости: чтобы не думать, что во сне тебя поимеют, заплати и спи спокойно.
Присматривал за арестантами Квазимодо. Наверх он поднимался редко, как поведал мой шепелявый друг, исключительно для выполнения другой своей обязанности — палача. В этом деле наш тюремщик не знал конкуренции, настоящий виртуоз. Но казни случались не часто, лишь после судебных сессий, которые за редким исключением проходили дважды в месяц. Остальное время Квазимодо посвящал арестантам. Он прогуливался по коридору, мог часами сидеть на полу, скрестив ноги по-турецки, и следить за камерной жизнью. Если что-то происходило — драки, споры, прочая ересь — никогда не вмешивался. Хоть убивайте друг друга, ему будет по. Следил за нашей жизнью как за реалити-шоу по телевизору. И всё время улыбался.
Но такое случалось лишь вечером и ночью. А с утра приходила стража, называли имена, собирали колонну человек пять-шесть и уводили на второй этаж в пыточную. Через некоторое время начинали звучать вопли. До подвала они доносились в приглушённом виде, но это лишь подчёркивало интенсивность проводимых наверху бесед. После таких процедур некоторых собеседников страже приходилось тащить на себе и швырять на пол камеры. Их отволакивали вглубь. Они стонали или лежали в забытьи, всем своим состоянием демонстрируя, как важно отвечать на вопросы, которые тебе задают.
Я делал вид, что меня это не касается. Валялся или пытался прогуливаться по камере, потряхивая кандалами, — хоть какая-то музыка. Если удавалось найти чистую соломину, совал её в рот и перекатывал из одного угла в другой, и так несколько часов кряду. Многие арестанты занимались тем же, чем и я. Впрочем, были и другие занятия. У решётки в дальнем углу Поль организовал казино. На интерес не играли, из игр предпочитали кости и шахматы. Многие проигрывали свою пайку или обноски, считавшиеся здесь одеждой. Меня пытались вовлечь, но я неизменно показывал средний палец. Что означает сей жест, народ не понимал, но и без объяснений становилось ясно, что я отказываюсь. В казино иногда заглядывал Квазимодо, словно канал переключал с домашнего на спортивный. Сам никогда не играл, но периодически делал ставки на победителя. Если его ставка выигрывала, смеялся и хлопал в ладоши, если проигрывала, огорчался искренно как ребёнок.
Вообще, было интересно наблюдать за местной жизнью. Сидельцы делились на два вида: те, которые ждали суда, и те, которые дождались. Тем, которые дождались, было проще. Наверх их не водили, просто отсиживали положенный срок, кому сколько присудили. Тюремная канцелярия работала чётко в рамках закона, я даже видел, как одного арестанта освободили. Пришли и сказали: свободен. Он обрадовался и пополз на карачках к лестнице. На карачках — потому что ног лишился в процессе следствия. Мой шепелявый доброжелатель списал это на примерку испанской обуви.
На пятый или шестой день заключения Поль поманил меня пальцем.
— Сенеген!
Он сидел, прислонившись спиной к решётке, и жевал сухую рыбину. Я подошёл, он кивнул на место рядом.
— Устраивайся.
Я присел. Что ни говори, а воздух здесь действительно был чище, я уже научился разбираться в его оттенках. Да и вид лучше. Напротив в женской половине хватало пусть и грязных, но симпатичных мордашек, которые не могли не вносить определённого ощущения радости.
— Чё звал?
Честно говоря, было неприятно, что какой-то оборвыш помыкает мной как дворовой псиной. Понятно, что он местный смотрящий, авторитет, одно его слово — и меня затопчут… Ах, гордыня. Уймись, не погуби меня прежде времени.
Поль отломил от рыбины голову и бросил в сторону, к ней тут же сунулись несколько доходяг, завязалась потасовка, сопровождаемая злобным сопением.
— Смотрю я на тебя, Сенеген, смотрю. Сколько дней уже смотрю, — он оторвал рёбрышки, бросил туда же, куда и голову. — Держишься ты смело, прям рыцарь, а ведь всё одно боишься, угадал? Страшно… Всем страшно под пытку идти.
К чему он это, на вшивость проверяет? Конечно, я боялся. Трясся как корова перед забоем. Воображение у меня всегда работало будь здоров, с лёгкостью представляя, через что проходят люди, которых уводили в следственный зал. Щипцы, крючья, дыба. Бр-р-р-р… В следственной практике средневековья пытки — нормальный и единственный способ добыть правдивую информацию. А если ты не знаешь чего-то, то тебе любезно намекнут, что говорить. Но самое интересное, просто так никто пытать не станет, это всегда происходит по решению суда, ибо только суд имеет право дать разрешение на пытку, если подозреваемый отказывается признавать вину. Меня пока не допрашивали, так что пытать не имеют право. Но я всё равно боялся.
— А ты сразу сознайся во всём, в чём попросят, — не дождавшись моего ответа, посоветовал Поль. — Так проще, поверь. И целым будешь. Видел того безногого? Сюда на своих заходил. Сначала отказывался признаваться, а как сапожки напялили, сразу со всем согласился. Только что толку? Ног-то уже не вернёшь. Понимаешь, о чём я?
— А тебе что за печаль о моих ногах?
Поль вздохнул:
— Молодой ты, сильный. Жалко. Вот так же выползешь на коленях, а то и ещё без чего… Как ответ перед Жировиком держать будешь?
Неожиданно. Вот уж не думал, что Жировик и здесь выплывет.
Я перехватил кандалы. Накинуть цепь на шею Поля и сдавить покрепче, пока он что-нибудь похожее со мной не сотворил.
— Не бойся. — Поль заметил моё движение, но реагировать не стал, продолжая спокойно жевать рыбу. — Я Жировику не друг. Не воюю с ним, потому что кишка тонка, но и не дружу, и под руку его никогда не встану. А ты… — он посмотрел на меня с долей зависти. — Ты его разозлил. Рассказывали мне, как ты его за яйца зацепил. Дурак, что сразу не убил, теперь он от тебя не отстанет.
— Чучело обещал сделать, — признался я.
— Сделает, — кивнул Поль. — Не было случая, чтоб он слово своё не сдержал. Но здесь тебя никто не тронет, обещаю. Если только магистраты накинуться, так что делай, как говорю: ни отчего не отказывайся, со всем соглашайся. Тебя за что засадили?
— Ночью на улице кричал «пожар».
— А ты кричал?
— Кричал.
— Вот и не отказывайся. За такое только штраф дадут.
Что мне дадут и как вести себя, я и без его подсказок знал, ничего нового по этому поводу не услышал. Вопрос в другом: чего он за свои советы хочет? Не альтруист же он в самом деле.
— А как на волю выйдешь… — продолжил Поль. — Предместья за Вельскими воротами знаешь?
— Видел издалека, — неопределённо ответил я.
— Трактир там есть «Серая птица». Если по дороге от Суассона ехать, так он самый первый. Скажи хозяину, что от меня. Хозяина Коклюшем кличут…
— Зачем мне это?
— Он подскажет, где Жировика встретить, чтоб встрече вашей не помешал никто. А дальше сам решай, как быть. Я одно лишь скажу: если хочешь ходить не оглядываясь, Жировика завалить надо.
Я широко улыбнулся.
— Понял. Моими руками от конкурента избавиться решил. Дай-ка угадаю: ты сам здесь от него прячешься, ага? Ждёшь, когда его кто-то другой прикончит, а потом выйдешь и Рытвину под себя нагнёшь.
— Ну а если и так? — Поль догрыз рыбину и швырнул остатки доходягам. — Тебе по-любому что-то делать надо, иначе он тебя самого нагнёт. Чучело, говоришь? Вот и станешь чучелом. А я тебе совет дельный даю и помощь оказываю. Пойми, Сенеген, выбора у тебя нет. Можешь, конечно, убежать, но он всё равно достанет, не простит. А заодно и близких твоих. Понимаешь о чём я?
Понимаю. Сука, конечно, этот Поль, давит на самое больное. Но чего хочешь говори, а он со всех сторон прав. Одним мной Жировик не накушается.
— А почему своих людей не пошлёшь?