Следующим обвиняемым, кто бы сомневался, стал горе-любовник, которому в пыточной примеряли испанские сапоги. Стоять без посторонней помощи он тоже не мог, но по внешним признакам можно было определить, что его не только обували. Одежда почернела от запёкшейся крови, лицо превратилось в маску, руки висели плетьми. Пальцы, предплечья раздроблены. Беднягу как минимум ещё несколько раз поднимали в пыточную, и даже если его оправдают, долго он не протянет.
— Вину не признал, — обернулся секретарь к прево.
Я уважительно качнул головой: мужик. Не уверен, что в подобной стойкости была необходимость, но всё равно молодец. С галёрки засвистели, признавая мужество подсудимого, и прево тут же застучал жезлом.
— Тишина! Иначе прикажу очистить зал. Секретарь, подайте протокол допроса.
Ему подали несколько листов бумаги, и пока прево изучал их, зрители продолжали выражать подсудимому уважение и поддержку. Если бы господин Лушар вдруг решил использовать практику римских колизеев и попросил присутствующих проголосовать, то все пальцы однозначно поднялись вверх.
Однако средневековые суды стояли на иных позициях и мнением зрителей не интересовались. Если человек оказался в суде, то он однозначно виновен, а судьям лишь оставалось решить степень виновности и вынести приговор. Поэтому ознакомившись с документом, прево переговорил с викарием Бонне, и выдал заключение:
— Дело не может быть рассмотрено, пока подсудимый не признается в содеянном, поэтому следственной канцелярии под руководством брата Ролана придётся продолжить допросы, с применением пыток высшей степени тяжести.
Удар жезлом, свист. Секретарь повысил голос, называя новое имя.
Я смотрел, слушал, размышлял. Это не суд — шоу. Лушар — ведущий, обвиняемые — приглашённые гости, в зале и на галёрке довольные зрители. Они будут довольны при любом приговоре, потому что пришли сюда за развлечением, а не за правосудием. Крик, шум, выброс эмоций. Кто-то из гостей им нравится, кого-то готовы отправить в топку, причём, в буквальном смысле. Ещё неделю после они будут обсуждать, что сказал судья, как отреагировал подсудимый. Кому сломали ноги, кого растянули на дыбе, а впереди главный праздник — приведение приговора в исполнение. Случалось это ещё реже, чем суд и рыцарские турниры, а потому привлекало больше внимания. О начале сообщалось заранее, чтобы каждый смог выкроить время и полюбоваться чужой смертью…
— Ведьма! — закричали с галёрки.
Я вздрогнул. Посреди зала стояла женщина. Лет пятьдесят, седая, лицо пожёвано оспой. Руки прижаты к груди и подрагивают. Следов пыток не видно, так что вряд ли её допрашивали, тем не менее, секретарь медленно проговорил:
— На предварительном следствии признавать вину отказалась.
— Я их лечила, — оглядываясь на него прошептала женщина.
— Так лечила, что все сдохли! — выкрикнули из зала. Галёрка отозвалась одобрительным гулом.
Обвинительный вердикт я прослушал, но судя по репликам не сложно было предположить, что эта женщина — знахарка, и обвиняли её в колдовстве. Обычная статья для средневековья.
— Значит, — прево изобразил задумчивость, — надо применить к обвиняемой дорос повышенной интенсивности. Господин викарий, что вы думаете на сей счёт?
— О, полностью согласен с вами, господин судья. Сильно усердствовать необязательно, а вот что-то лёгкое, например, кнут, или пару пальцев в тисках… Я считаю, это должно помочь. В конце концов, что для неё пара пальцев? Другие-то целы останутся.
— Так и поступим, — прево ударил жезлом. — Решение по делу Сельмы из Баварии откладывается до…
Секретарь вскинул руку.
— Э-э-э, господин судья, один момент. Аббат монастыря Святого Ремигия вышел к следствию с просьбой не применять к подсудимой пытки. Она была проверена на причастность к сделке с дьяволом и…
Секретарь просмотрел лист, перевернул, взял другой.
— И? — в один голос вопросили Лушар и Бонне.
— Ничего подобного зафиксировано не было.
— Кем проводилась проверка? — прево подался вперёд, всем видом показывая, что не согласен с мнением эксперта по выявлению в людях дьявольщины, и готовился жёстко его оспорить.
— Лично отцом Томмазо, господин судья.
Лушар вернулся в прежнее положение, желание что-либо оспаривать пропало.
— Что ж, отец Томмазо не может ошибаться, это лучший эксперт в вопросах экзорцизма. Если он не смог обнаружить вину этой женщины… Суд назначает ей две недели тюремного содержания на хлебе и воде.
Галёрка взорвалась.
— Сжечь ведьму! Сжечь! Сжечь! Сжечь!
— Ведьма! Будь она проклята! На костёр её!
Народ ожидал другого приговора. Не знаю, кто там сдох от её врачевания, но вряд ли она занималась лечением сильных мира сего. В подобном одеянии её бы ни в один приличный дом не пустили, а для приведения пациентов в горизонтальное положение с последующей отправкой на кладбище у обеспеченных граждан есть медики, обучавшиеся в Парижском или каком-либо ином университете.
Это, конечно, сарказм, но средневековая медицина от правосудия ушла недалеко. Я же помню, я учился с будущими медиками. Если бы кто-то из моих бывших современников ознакомился с рецептурой некоторых лекарств или методичками по лечению различных болезней, он бы предпочёл сам себе сделать харакири, ибо это будет не так болезненно и по любому быстрее.
Так что зря народ наезжал на знахарку. Вполне возможно, ей попались неоперабельные случаи, и она в принципе не могла помочь. Такое бывает, увы, тем более что сам отец Томмазо проверял её на сговор с дьяволом и не нашёл к чему придраться. Я хорошо помнил этого человека — его руки на моей голове, взгляд, голос и страх, который пришлось испытать. В мистику я не верю, но если что-то подобное существует, то он точно разбирается в дьявольщине.
Прево застучал жезлом, требуя тишины. Народ не хотел прислушиваться к нему, но после того, как стража вышибла из зала несколько особо рьяных зрителей, крики пошли на убыль. Пока они не стихли окончательно, ко мне снова подбежал адвокат и шепнул:
— Готовы? Вы следующий.
И почти сразу секретарь громко проговорил:
— Бастард Вольгаст де Сенеген! Обвиняется в ложных сообщениях о пожаре, в результате чего многие граждане выбежали на улицу в неподобающем виде, а монахи ордена кармелитов весь остаток ночи на спали и молились, чтобы огонь не поглотил монастырь.
Секретарь протянул господину Лушару бумагу.
— Это общий иск к бастарду де Сенегену на сумму сто восемь ливров.
— Сколько⁈ — всхлипнул я от неожиданности. — Да вы там не ох… как много-то…
Сумма действительно оказалась чрезмерной. Сто восемь ливров! Прево Лушар смотрел на меня с умилением, и в глазах его читалось: я же предлагал тебе продать дом. Не захотел. Теперь получи. Но мне было плевать, что он там предлагал. Где я возьму столько денег? Сто восемь, мать их, французских ливров! Да мой дом вместе с конюшней и Лобастым столько не стоит. Сколько за него дадут? Два этажа, большой зал, кухня, две спальни, подвал, двор. Крыша под черепицей, запас дров в конюшне. Ну пусть шестьдесят ливров. Где я возьму ещё сорок восемь?
Я посмотрел на адвоката. Тот держал руки на уровне груди и похлопывал в ладошки, ожидая, когда ему предоставят слово. Вроде даже напевал что-то. Прево косился на него не по-доброму. Всё это судебное действо имело целью лишить меня собственности. Лушар человек мастера Батисты, и он сделает всё, чтобы порадовать патрона. Адвокат представлял интересы противников Батисты, к каковым, получается, относятся монахи монастыря Святого Ремигия. Я перекрестился: да поможет им бог.
— Позволите, господин судья? — вскинул руку адвокат.
Лушар минуту сверлил его взглядом, словно надеясь, что тот отступит, но адвокат сиял ярче полуденного солнца и никуда отступать не собирался. Галёрка угомонилась и замерла.
— Хотите что-то сказать?
— Да, да, да, да. Очень хочу, очень. По сути, для этого я сюда и прибыл, — адвокат говорил быстро, словно боясь опоздать куда-то. — У меня вопрос: кто видел, как господин де Сенеген кричал «пожар»?
Викарий Бонне закашлялся, а прево недоумённо развёл руками:
— Не понимаю вас. Что значит «кто видел»? Много кто видел. Свидетелей несколько десятков человек…
— И все они видели, как мой подзащитный господин де Сенеген бежал по улице и кричал «пожар»?
Лушар сузил глазки, не понимая, куда клонит адвокат. Ему не нравились вопросы, но тем не менее он был вынужден кивнуть:
— Видели. Многие видели. Старшина цеха каменщиков и штукатуров мастер Жан Мишель нашёл свидетелей, провёл опрос, тщательно записал показания и представил их суду. Они здесь, у секретаря. Мастер Мишель тоже здесь и может подтвердить мои слова. Так же на заседание нами вызвано несколько свидетелей. Всех, сами понимаете, вызвать возможности нет, их слишком много, но имена так же записаны и находятся у секретаря. Мы можем представить вам списки.
— Что вы, что вы, — адвокат снова начал похлопывать ладошками, — я ничуть не сомневаюсь в наличие таких списков и записей. Я весьма рад, что показания и имена свидетелей зафиксированы документально, и вы только что подтвердили это публично.
Лушар занервничал.
— Что вы имеете ввиду?
— О, всего лишь прямоту и честность нашего уважаемого суда. Могу я опросить свидетелей?
— Не уверен, что такое возможно.
— Согласно дополнению к Великому мартовскому ордонансу от тысяча триста пятьдесят седьмого года каждый адвокат в праве проводить опрос свидетелей, относящихся к рассматриваемому им делу, а также требовать предоставления всех документов…
— Великий мартовский ордонанс был отменён год спустя после подписания, — насмешливо перебил его викарий. — Вы отстали от жизни на семьдесят лет, почтенный.
И засмеялся, тряся вторым подбородком.
— Верно, ордонанс был отменён, — адвокат не выглядел удручённым. — Но не дополнение. Его статьи продолжают действовать на территории Франции, что подтверждается отдельными указами сначала короля Карла V, а потом и Карла VI.