Выждав время и убедившись, что хвосты отсутствуют, я двинулся по боковой дороге к предместьям. По правую руку находилось турнирное поле. Трибуны и ограждение ристалища давно разобрали, убрали шатры, заделали ямы от конских копыт. Теперь на берегу Вели рабочие возводили новое строение. Если не ошибаюсь — эшафот. А рядом несколько виселиц. Видимо, отголоски недавнего суда. Большинство из тех, кто сидел со мной на скамье подсудимых, получили высшую меру наказания. Официальных объявлений о предстоящих казнях пока не было, но пройдёт ещё несколько дней и по городу снова пойдут глашатаи и под бодрую дробь барабанов возвестят о приближающемся действе. И попрёт народ на очередной праздник, и будет под вино и пирожки с требухой наслаждаться кровавым зрелищем.
А что вы хотите? Средневековье. Права человека ещё не изобрели, про гуманизм не слышали, толерантность не открыли. Так что можно смело позиционироваться с латентным садизмом — никто не осудит.
Вельские предместья походили на большую богатую деревню. Дома с фасада приличные, по большей части фахверковые. Крыши черепичные, на улицах поросята, куры, дети. Основное занятие населения — мелкое ремесло и услуги. Всё это без стеснения и навязчиво предлагалось проходившим и проезжающим по дороге на Суассон и Париж. Я выглядел достаточно презентабельно, и большинство торгашей считали своим долгом всучить мне что-либо начиная от мыла и заканчивая луковым супом. Молодой подмастерье-цирюльник острым взглядом выхватил меня из общего потока уцепился за локоть и принялся увещевать:
— Ваши волосы, господин, похожи на паклю, вы совсем ими не занимаетесь. Пойдёмте, у нас есть прекрасные настои из трав, которые наш мастер закупает в Южной Италии. Знаете, где находится Южная Италия? О, это страна благоденствия, что там только не растёт.
Сомневаюсь, что мои волосы походили на паклю, я мыл их вчера, да и травяные настои скорее всего состояли из луговой ромашки и васильков, сорванных на выпасе за домом, поэтому я сказал с усмешкой:
— Как думаешь, будь у меня деньги на цирюльника, стал бы я ходить пешком?
Он не сразу углядел в моём вопросе логику, и начал раскладывать на составляющие. Смешно было наблюдать за работой его мысли: молодой человек — хорошо одет — передвигается пешком, а не на лошади — значит, с деньгами проблемы. Когда вывод был сделан, подмастерье сморщился.
— Чего ж ты тогда скачешь тут, нищеброд! Время на тебя трачу, клиента упустил. Плати давай за него! Три денье!
А вот это уже вымогательство! Без разговоров и объяснений я вбил кулак ему в печень. Глаза полезли из орбит, рот раскрылся, колени подогнулись. На помощь дёрнулся второй подмастерье, сжимая в ладони ножницы. Я потянул клевец из-за пояса. Девица, торговавшая рядом дешёвыми кружевными лентами, вскрикнула. Люди вокруг начали оглядываться: что происходит?
Я прокрутил клевец запястьем — мой любимый жест устрашения — и подмастерье опустил ножницы. Но взгляд не отводил.
Подошёл мастер, оценил ситуацию, мой клевец, меч, настрой, и поклонился:
— Прошу прощения, сеньор, за моих учеников. Глупые ещё, что с них взять? — он отвесил полноценного леща тому, что с ножницами. — Хотите, побрею вас? Бесплатно, разумеется. На дороге до самого Суассона вы не встретите цирюльника лучше.
Бритьё мне не требовалось. Волосы на лице почти не росли, а с тем, что вырастало, безжалостно расправлялся Гуго. Я покачал головой, отказываясь, и спросил:
— До «Серой птицы» далеко идти?
Цирюльник переспросил, как будто не расслышал:
— До «Серой птицы»? Недалеко, сеньор, шагов триста. А вы почему спрашиваете? Дела у вас там али как?
— Не твоё дело.
— Ну да, конечно. Не моё. Только уж очень это шумное место, сеньор, лучше бы вам побриться и вернуться домой, — он помолчал. — Но если не хотите… Идите прямо. В конце будет каменный дом с бревенчатой надстройкой, на балке красная тряпка с силуэтом кукушки. Не ошибётесь.
Я не стал его благодарить, развернулся и пошёл дальше. Лишь отойдя шагов на двадцать, сунул клевец за пояс и оглянулся. Цирюльник что-то выговаривал подмастерьям, одаривая обоих лещами, наверное, ругал за топорную работу. Так им и надо.
Трактир я увидел задолго до того, как вышел к окраине. Большой некрасивый негостеприимный дом, тёмный, ставни закрыты, хотя сейчас самое время раскрыть и окна, и двери, пуская в помещение свежий воздух и свет. Однако несмотря на недружественный облик, двери постоянно хлопали, впуская и выпуская посетителей: мужчины, женщины, даже дети. Я постоял немного возле колодца, делая вид, что чищу одежду. Осмотрелся. Справа у загона стояли трое молодых мужчин. У каждого на поясе тесак и сумка. Глядя со стороны, можно подумать, что это пастухи. Вот только одеты почище, да и не ходят пастухи с тесаками, в лучшем случае нож и посох.
Слева через дорогу ещё двое. Сидели на лавке, кутались в плащи и пялились на прохожих. Один вцепился в меня глазами, сказал что-то напарнику, тот встал и направился к трактиру. Я двинулся наперерез. Возле дверей сошлись. Мужчина остановился, предоставляя мне возможность войти первому.
Внутри трактир ничем не отличался от всех прочих заведений подобного типа, и совсем не шумный, если только под словом «шумный» цирюльник имел ввиду что-то другое. Столы выстроились двумя рядами вдоль прохода, две девицы сновали между ними, подавая посетителям миски с едой и забирая грязные. Я прошёл в серёдку, сел за стол, за которым обедала компания кровельщиков. Поедая луковый суп и запивая его вином, они решали, сколько черепицы нужно, чтобы перекрыть крышу какого-то Шеро.
Подошла разносчица.
— Что господину подать? Отец готовит превосходный луковый суп с гренками и тёртым сыром. А ещё есть пироги с ливером, красное вино, белое вино, пиво.
— Мне бы Коклюша повидать, — глядя ей в глаза, сказал я.
Девица вздрогнула и выпрямилась. Несколько секунд она думала, что ответить, потом затрясла головой:
— Я не знаю никого с таким именем.
Знает, иначе бы не испугалась, а кровельщики не прекратили бы стучать ложками о миски, прислушиваясь к моим словам.
Подошёл мужчина, с которым мы столкнулись возле дверей.
— Всё в порядке, милая, — приобнял он разносчицу за плечи. — Будь добра, принеси кувшинчик белого, — и повернулся к кровельщикам. — Друзья, а вас я попрошу пересесть за другие столы. Извиняйте, как говорится, за неудобства, обед для вас сегодня бесплатный.
Он говорил уверенно, по-хозяйски, да и выглядел как хозяин. В мочке левого уха покачивались серьга. Церковь запрещала изменять тело, созданное по образу и подобию, и на серьги давным-давно был наложен запрет. Если он посмел ослушаться, значит, не простой разбойник.
Я спросил:
— Ты Коклюш?
— А кто спрашивает?
— Тебе должны были весточку передать от Поля.
— Какого ещё Поля?
— Поля Кукушки, он сейчас в капитульных тюрьмах отдыхает.
— Слышал это имя, не помню только где.
Я раздражённо хлопнул по столешнице, посетители за соседними столами вздрогнули.
— Ты передо мной носом не хлюпай. Если ты не Коклюш, то пошёл нахер. Я только с Коклюшем разговаривать стану.
С улицы вошли двое пастухов и встали у двери, перекрывая выход. Ещё один появился возле кухонной перегородки, следом выкатился толстый мужик в поварском фартуке и с вертелом. Этих наверняка девица-разносчица предупредила. Оба настороженные и готовые драться.
Я поднялся. Что за непонятки? Посетители притихли, стали тише чавкать, на меня оглядываются, пастухи за тесаки взялись. Какую весточку Поль им передал? Чтоб завалили меня? Но к чему такие сложности, он и в тюрьме мог это сделать. Щелчок пальцами, и меня бы втихаря придушили. Или это как бы подарок Жировику? Дескать, прими и прости, давай жить дружно. Но зная Жировика, возьмусь утверждать, что он этому не обрадуется. Не смотря на все свои дурные наклонности, он человек слова, сказал до первого снега, значит, до первого снега. Да и не нужна ему помощь, он сам меня убить хочет, так что подобные инициативы только по инициаторам ударят.
Человек с серьгой заговорил тихо и быстро:
— Ладно, не суетись. Сядь. Я тебя первый раз вижу. Чем докажешь, что ты от Поля?
Подошла девица и, глядя на меня с опаской, поставила на стол кувшин, стаканы, спросила дрожащим голоском, надо ли ещё чего, и поспешно вернулась на кухню.
Я сел полубоком к залу, чтобы видеть всех разом.
— Я тебе ничего не должен доказывать. Поль сказал, что пошлёт человека к Коклюшу, предупредит. Тот всё узнает, подготовит…
— Что подготовит?
— Если ты не Коклюш, то не твоё собачье дело что. Время на тебя тратить я больше не намерен, убирай своих кукушат от выхода, а то я и сквозь них пройти могу. Уразумел? А Коклюшу скажи, что Полю это не понравится.
Человек грудью навалился на столешницу и зашептал:
— Коклюша четыре дня тому назад грохнули. И человечка, который к нему от Поля шёл, тоже грохнули. Обоих разом. Понял? Так что о чём они говорили, я не ведаю. Может о тебе, может ещё о ком. Вчера отправили весть Полю, ждём ответа. А до тех пор каждый, кто вот так приходит… — он разлил вино, взял свой стакан и залпом выпил. — Такой, стало быть, расклад, братец.
Я взял второй стакан, выпил. Грохнули? Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, или как в подобных случаях говорят во Франции? Это рушит все мои планы. Хочешь, не хочешь, но я уже свыкся с мыслью, что Жировика надо подловить и отправить к пращурам. На улице середина сентября, времени до первого снега остаётся мало. Когда в Небесной канцелярии расчухаются и посыпят землю беленьким? Надо либо бежать, либо как-то менять ситуацию в свою пользу.
— Имя у тебя есть? — спросил мужчина, по новой разливая вино по стаканам.
— Ага, есть… — кивнул я рассеяно. — Вольгаст де Сенеген.
Собеседник мой сглотнул.
— Как? Так ты тот самый… Тот самый, который Жировика…
— Тот самый, да. Но давай не об этом. Ты кто будешь?
Он смотрел на меня, словно хотел обнять. Совершенно того не желая, я навёл шороху в местном бандитском сообществе и заработал авторитет.