— Новый сеньор Сенеген вернётся, — проговорила она тихо, но твёрдо. — У него большие связи в свите герцога Филиппа, а настоятель монастыря францисканцев родной брат его матери. Это важный человек, к нему прислушиваются в городском совете. Одно его слово может погубить нас.
Я смотрел на неё и кивал: мама, мама. Мама! Господи, я снова могу назвать кого-то мамой. Не знаю, что стало с тем, чьё тело я занял, может, он сейчас там, откуда прибыл я, может, исчез безвозвратно — это его проблемы. А я как будто встретился с прошлым, впрочем, это и есть прошлое.
Я опустился на колено, прижался щекой к руке матери. Как приятно чувствовать её тепло…
— Собирай вещи, Вольгаст, мы отправляемся в Бурже, — она поцеловала меня в лоб. — Запряжём в повозку Лобастого. Он неказист, но вынослив. Я скопила двадцать семь ливров, на первое время хватит. Я постараюсь связаться с королевским прево, объясню ситуацию. Он обязан войти в наше положение и решить вопрос с Мартином. А потом мы обязательно вернёмся в свой дом.
В Бурже? Значит, мы во Франции. Время, как я предположил раньше, четырнадцатый-пятнадцатый век. Что ещё?
Моя новая память начала барахлить. После резкого выброса она вдруг превратилась в скупого рыцаря и выдавала информацию крупицами, да и то в основном из личной жизни. Отец мой не просто умер, он был убит на дороге недалеко от Ретеля. Тело с несколькими ножевыми ранами обнаружили в канаве. Подозрение пало на слуг, потому что никого из них не нашли. При отце была крупная сумма, около шестидесяти ливров, на которые он собирался приобрести хорошего жеребца у кастеляна замка Ретель и заняться разведением де́стриэ[2]. Деньги, разумеется, тоже не нашли, и это стало ещё одной причиной свалить вину на слуг. Смущали лишь два обстоятельства. Первое: единственный смертельный удар был нанесён в шею под подбородок — небольшая круглая ранка, каковую оставляет кинжал милосердия: узкий стилет трёхгранного сечения длинной около тридцати сантиметров. Такой есть у многих, кто так или иначе имеет отношение к оружию, и у меня в том числе, а вот у слуг вряд ли. Второе: за несколько дней до убийства отец отчитал Мартина — вот как зовут моего бровастого старшего братца — и пригрозил вычеркнуть из завещания. Предметом спора стало отношение к происходившим в стране событиям. Отец целиком и полностью был на стороне короля Франции Карла VII, в то время как Мартин обеими руками топил за англичан и бургундцев.
Ага, Карл VII, новая зацепка. Значит, на дворе первая половина пятнадцатого века. Дофин Карл стал седьмым после смерти своего папы Карла VI Безумного, это, если не ошибаюсь, тысяча четыреста двадцать второй год. Короноваться он не смог, потому что англичане и бургундцы захватили Реймс — место коронации французских королей — и до тысячи четыреста двадцать девятого года именовался буржским корольком, пока Орлеанская дева, бесподобная Жанна д’Арк, не вернула Реймс в королевский домен. Лишь после этого Карл смог пройти обряд помазания и стать наконец-то полноправным правителем Франции. Вопрос в том, вернула Жанна Реймс или ещё нет? Память на этот счёт молчала, так что вряд ли вернула, ибо такое событие, как коронация, обязано быть незабываемым при любых раскладах.
Но вернёмся к близкородственным связям. Ссора между отцом и Мартином носила более чем серьёзный характер, отец не просто угрожал убрать бровастого из завещания, он реально намеревался сделать это. Наследником должен был стать я, но перед этим отцу предстояло подписать несколько документов у нотариуса городского совета Реймса. Однако не успел, был убит. Убийство списали на пропавших слуг, но ни я, ни мама не сомневались, кто был если не исполнителем, то, как минимум, заказчиком преступления.
Кстати, очередная зацепка: городской совет Реймса.
Мы в Реймсе, в том самом, где до сих пор не произошла коронация Карла VII.
В голове начали всплывать названия кварталов, улиц, церквей. Всё пока достаточно смутно, но в отличие от буквальной пустоты, которая охватывала меня несколько минут назад, это действовало успокаивающе и позволяло адаптироваться к окружающей обстановке.
— Сын, ты слышишь меня? Ступай собирать вещи.
— Да, мама…
Я поднялся на второй этаж в свою комнату. Убранство недорогое: узкая деревянная кровать, полки. Рассчитывал увидеть оружейную стойку с рыцарскими доспехами или хотя бы бригантиной, но нашёл только поношенный гамбезон[3] белого цвета прошитый толстыми нитками. Бросил его на кровать, осмотрел полки. Взял шерстяной плащ, стопку белья. Всё это пригодится в дороге. Осмотрел себя. На мне была длинная до колен красно-белая рубаха-котта, напоминающая тунику со шнуровкой вместо пуговиц и с пришивными рукавами. Вместо привычных штанов — шоссы, нечто вроде облегающих трико, как и полагается по средневековой моде. На ногах полусапожки с вытянутыми и задранными вверх носами. На вид — зажиточный горожанин или богатый ремесленник, и только кожаный пояс с медными бляхами и длинным мечом не позволяли увидеть во мне простолюдина.
Я вынул меч из ножен, перехватил рукоять обеими руками, сделал несколько круговых движений. Шагнул вперёд, развернулся, поднял над головой, медленно провернулся вокруг своей оси и ударил по полке сверху вниз. Сталь легко разрубила дерево. Удар получился сильный, но в руке при этом не ощущалось никаких вибраций. Прекрасное оружие, настоящий бастард. Тонкий клинок длиной около метра с протяжённым рикассо[4], вес килограмма полтора или чуть меньше. Крестовина плавно изогнута к лезвиям, рукоять предназначена для полноценного двуручного хвата, навершие в виде сплюснутой полусферы создаёт идеальный баланс. Мой прежний меч, которым я рубился на турнирах, с этим не идёт ни в какое сравнение. Во-первых, клинок был толще и тяжелее, чтобы противник чувствовал на себе удары, и он их чувствовал, можно не сомневаться. Во-вторых, это была банальная арматура, только иной формы, пусть даже из хорошей стали и хорошо прокованная. А здесь… Я не разбираюсь в сталях и прочем, лишь читал статьи умных людей, и согласно им в руке я держал настоящее чудо оружейного дела. Булат, дамаск, харалуг — не могу сказать точно, но это в любом случае подлинное искусство.
Я вернул меч в ножны, и тут же вытянул снова, но уже левой рукой, нанося рубящий удар по диагонали вверх. В завершающей фазе сменил хват на двойной, довернул кистью и с шагом вперёд рубанул сверху вниз по очередной полке. На пол посыпались вещи, щепки. Я отступил, споткнулся об кровать и упал на тюфяк, широко раскинув руки.
На шум в комнату заглянула мама.
— Вольгаст?
— Всё в порядке. Опробовал меч.
— Дом — не место для игр с оружием.
Она покачала головой и ушла. Я поднялся, осмотрел лезвие. Заметил несколько неглубоких зазубрин на сильной части клинка и на рикассо, всё это можно поправить при шлифовке. Хороший меч, очень хороший. И очень дорогой, пятьдесят или даже шестьдесят ливров. Если он висит у меня на поясе, значит, его подарил отец.
Но с какой целью? Предыдущий владелец тела — как бы цинично это не звучало — был средненьким фехтовальщиком, те двое наёмников знали это, поэтому и решились на драку со мной. Однако внутреннее наполнение, так сказать, поменялось и оказалось им не по зубам. Даром что ли последние два года я занимал первые места на всех турнирах? Как дальше пойдут дела на этом поприще, не знаю. Реальный бой, где должна литься кровь, сильно отличается от исторической реконструкции, и не факт, что я решусь нанести удар, способный повлечь гибель человека… Впрочем, почему не решусь? Я в другом времени, здесь другие законы, иные реалии. Нам угрожают: мне и моей маме. В полицию не пожалуешься, поэтому у меня есть полное право защищаться. Я, в конце концов, дворянин, пусть и бастард, и никто не смеет мне указывать, что я могу делать, а что не могу.
Я вернул меч в ножны и вышел из комнаты. Мама стояла у лестницы и объясняла служанке, какие вещи необходимо взять с собой в дорогу. Служанка, полная тётка с грустным лицом, жена того старика, который стоял во дворе с топором. Он и она единственные наши слуги. Конюшня одновременно является флигелем, в котором они проживают. Детей нет, вернее, есть сын, но он сгинул где-то во Фландрии, будучи наёмником герцога Бургундии. Оба нам преданы. Старик когда-то был сержантом[5] отца, сопровождал его во всех походах. Зовут их Гуго и Перрин.
— Положи в короб муку и чечевицу. И не забудь набрать свежей воды, бурдюк в кладовой в подвале. Промой его предварительно. Одежду заверни в покрывало и свяжи в узел.
Служанка слушала маму в пол уха, её интересовало другое.
— А как же мы с Гуго, госпожа?
— Разумеется, вы отправитесь с нами.
Толстушка посветлела лицом.
— Мы остаёмся, — сказал я.
— Что?
— Это наш дом, мама, мы остаёмся, — повторил я и, не дожидаясь, когда меня завалят вопросами, спустился на первый этаж.
Через открытую дверь увидел, как Гуго выводит из конюшни мула.
— Гуго, веди его назад.
— Но госпожа велела…
— Я сказал: назад. Третий раз повторять не стану.
Старик послушно повёл мула обратно в конюшню.
— И возвращайся, — крикнул я ему в спину. — Ты мне нужен.
Стало быть, остаёмся, что ж. Мартин, этот бровастый сукин сын, обязательно вернётся, поэтому надо продумать, что делать в случае нападения. Мой дом моя крепость. Двор маленький, с волейбольную площадку, большая армия на неё не развернётся, да и какой смысл разворачивать большую армию против четырёх человек, двое из которых женщины, а ещё один старик и недалёкий юноша? С трёх сторон кирпичные постройки и только впереди каменная ограда высотой метра два. По центру деревянные ворота; не сказать, чтобы хлипкие, но вряд ли нападающие притащат с собою таран. Впрочем, это препятствие легко преодолимо. Через ограду можно перелезть по всей её длине, это могут сделать человек пять одновременно. Вдвоём с Гуго мы их не удержим… Хотя почему не удержим? Гуго бывший сержант, а это серьёзные ребята в плане владения оружием. Мама сказала, у неё есть деньги, можно нанять е