— Не похож ты на крота, — скривился паренёк.
— Похож, не похож — ты свои старые патены на мой двор не забрасывай. Вали в свою ямку!
Чужак ухватил Щенка за грудки, потянул на себя, замахнулся. Гуго резко выхватил из-за пояса стилет и метнул. Лезвие смачно вонзилось в столб, чужак отпрянул.
Я оценил бросок.
— Неплохо. Научишь?
— Здесь нет ничего сложного, господин, и ничего секретного. Научу.
Мы подошли к воротам. Чужак не убегал, лишь отпрыгнул назад и смотрел на меня сквозь прищур. С виду лет семнадцать, но уже с отпечатком жизненного опыта на лице и во взгляде. Волосы всклокоченные, грязный, поцарапанный. Если бы я не забрал Щенка с улицы, лет через пять тот стал бы таким же.
— Ты Сенеген? — спросил пацан.
Я вздохнул, а Гуго ответил, выдёргивая стилет:
— Для тебя — господин де Сенеген.
— Он мне не господин. Я вольный человек, ни под кого не ложусь, ясно?
— Ясно. Значит, если я всажу в тебя стилет, то никто с меня вергельд[2] не потребует?
Паренёк засопел, потом решил не продолжать тему, слишком скользкая, и сказал, причмокивая:
— Баклер на разговор тебя тянет.
— Какой ещё разговор?
— Не знаю. Моё дело передать, что велено.
— Велено? А говорил, что ни под кого не ложишься.
Он засопел сильнее, и я смилостивился:
— Ладно, не потей. Где встреча?
— Как стемнеет, жду тебя возле источника.
До темноты оставалось часов семь. Чтобы не терять время попусту, я попросил Гуго показать, как бросать ножи, уж очень загорелся этой идеей. Мы вытащили из конюшни старую колоду, которую мама давно требовала порубить на дрова, и поставили стоймя к стене. Гуго несколько раз метнул стилет, подробно объясняя каждое движение, вплоть до поворота ног и положения головы.
— Лучшая дистанция — пять-шесть шагов, — наставнически заговорил он. — На таком расстояния противник увернуться не сможет, каким бы проворным ни был…
Я повернулся к воротам, до них было точно больше пяти шагов, причём, раза в два.
— Не смотрите туда, — хмыкнул Гуго. — Надо много тренироваться, чтобы бросать так далеко. И ещё, господин Вольгаст, если уж решили заняться этим, то не ограничивайте себя. Стилет не всегда может оказаться под рукой, а вот тесаки, топоры, даже простой камень или деревянный башмак всегда рядом.
Хороший совет. Я попросил Щенка принести с кухни все ножи, топоры и под присмотром Гуго начал всё это швырять в колоду. Именно швырять, потому что ничто из швыряемого в колоду не воткнулось. Щенок посмеивался, прикрываясь рукавом, а Гуго, наоборот, удовлетворённо кивал:
— Так, господин, так. Руку чуть доводите, и не опускайте нож ниже линии прицеливания. Ваш большой палец должен указывать на цель.
А потом вышла Перрин и забрала весь наш тренировочный инвентарь, мотивируя свои действия необходимостью готовить ужин. Хотя что там готовить: варёные яйца и чечевичная похлёбка.
После ужина я отправился к месту встречи с посланцем Баклера. Гуго пытался навязать мне своё общество, но по устоявшейся традиции я оставил его дома. Возле источника, несмотря на приближающуюся темноту, кучились повозки с бочками. Среди повозок я заметил две монастырских. Монахи-бенедиктинцы в рыжих рясах смиренно стояли в конце очереди и на предложения пройти вперёд отвечали вежливым отказом.
Я отошёл к серому двухэтажному зданию казармы, вплотную примыкающей к городской стене. Огни не горели, окна закрыты ставнями. Стражник в сюрко с гербом Реймса делая вид, что охраняет покой товарищей, стоял в обнимку с алебардой и тоскливым взглядом смотрел на затухающий горизонт. В своё время мне удалось послужить пехотинцем родной стране, и скажу не таясь, что прекрасно понимаю, что кроется за такими взглядами. Я бы назвал это тоской по свободе. Вроде бы не заперт, не заключён, но внутреннее ощущение несвободы гнетёт так, что выть хочется…
— Ты уже здесь?
Посланец Баклера вынырнул откуда-то со стороны, словно из тени вышел. Посмотрел влево, вправо, глянул на фигуру стража, застывшего на фоне заката, и щёлкнул пальцами:
— Ну чё, идём? Время самое то. Ждут тебя уже.
— Ну идём, — кивнул я.
Он повёл меня не к воротам Флешембо, а по улице вдоль городской стены в центральную часть города. Странный путь. Баклер предупреждал, что там охотничьи угодья Жировика, и лучше туда не лезть. Я сбавил шаг, по паренёк тотчас оскалился:
— Не ссы, Сенеген, всё по-делу. Баклер шепнул, что ты слизняк глотаешь…
— Чего глотаю?
— Ну, типа, знаешь, что там… опасно. Но говорю не ссы, всё уплочено.
Уплочено — это хорошо, но торопиться всё равно не стоило. Прибавлять шаг я не стал, и посланник несколько раз оглядывался, подбадривая меня словечками из своего лексикона. Судя по ухмылке, некоторые из этих словечек считались среди воров обидными, и я имел полное право сломать ему нос. Может быть, я так и сделаю по окончании встречи.
Мы прошли через пустырь, заваленный бытовыми отходами. Возле некоторых куч горели костры, сидели люди. Мы лавировали меж ними. Женщины, дети, старики, собаки. Свора пегих шавок сунулась ко мне, подняла лай. Одна напористая псина подобралась слишком близко, вцепилась в плащ. Я бездумно рубанул её мечом, располовинив примерно посередине. Собаки рванули прочь с визгом, а от костров ринулись люди, хватая ещё бьющееся в агонии тельце. Для кого-то оно сегодня послужит ужином.
Я сорвал пучок сухой травы, обтёр клинок. Посланник посмотрел на меня из-под бровей, и пояснил, хоть я не спрашивал:
— Тут уже недалеко.
Пустырь вплотную подступал к неровной линии домов; невысокие, пришибленный, только церковь чуть дальше выглядела прилично. За церковью линии улиц выравнивались, хотя грязь и нищета никуда не делись. Посланник остановился перед дверью, над которой на чёрной балке висело обглоданное полотнище. Небольшой светильничек позволил разглядеть кособокую пивную кружку.
— Трактир что ли? — спросил я.
— А если и трактир, то чё?
— Ни чё. Заходи первый.
Внутри я рассчитывал столкнутся с пьяным обществом, вонью, воплями, смехом шлюх и все прочим, что обычно сопровождает содом с гоморрой…
Ожидания не обманули. Дешёвое вино лилось рекой, а шлюхи гоготали громче, чем в «Раздорке». Баклер сидел в дальнем углу в компании своих людей. Лица злобные и серьёзные, хотя стол был заставлен кружками, кувшинами, мисками, казалось бы, пей, жри, радуйся, но, видимо, Баклер получил весточку от Поля, и не просто получил, а уже к чему-то готовился.
Я подошёл, глава кукушат кивнул на свободный стул, подвинул кружку.
— Пришла весть от Поля. Знаешь, что он задумал?
— Знаю.
— Тогда тянуть не будем. Мы давно все норки Жировика засветили, правда, он особо и не прячется. Кто ж в Реймсе осмелится на него пасть раскрыть? У него на соседней улочке подружка обитает. Кишка вынюхал, — Баклер глазами указал на моего сопровождающего, — что Жировик к ней сегодня заглянет…
— От кого вынюхал? — спросил я.
— От Заплатки, — обгладывая свиное рёбрышко хихикнул Кишка.
— Вы друзья что ли?
— Я вор свободный, с кем хочу, с тем дружбу вожу. Предложил вчера Заплатке торговца одного обнести на улице Мясников, а Заплатка сказал, что не может, что Жировик к Рыжей Лоле собирается. Я сначала думал, вчера, а вчера он не пошёл, значит, сегодня.
Я посмотрел на Баклера.
— Предлагаешь сейчас его валить?
— Подождём малость. Вина глотни, свининки пожуй. Я топтуна к дому Лолы послал, как только Жировик придёт, сразу и направимся.
— А если не придёт?
— Значит так и будем до утра вино пить и свинину жрать.
Вино было ничуть не лучше того, которым Баклер угощал меня в «Серой птице», а свинина слишком жирная, но я всё равно съел несколько кусков и запил остывшим бульоном. Над столом кружили мухи, садились на хлеб, на мясо, их не гоняли и, может быть, поэтому они были такие большие и наглые.
Я приглядывался к людям Баклера. Двое худощавых мужчин опасного типа, один моего возраста, второй постарше. Каждый раз сталкиваясь со мной глазами, они мрачнели и словно спрашивали: чё смотришь, благородный? Вряд ли они видели во мне то же, что я в них. Судя по изображению в зеркале, я выглядел моложе и чище, наверняка, каждый из них считал, что при необходимости прихлопнет меня как одну из многочисленных мух на столе. И никто не пытался проанализировать, каким образом я заработал репутацию бедового парня, осмелившегося прикоснуться клевцом к яйцам Жировика.
Один спросил, швыряя на пол недоеденный кусок:
— Убивать-то хоть доводилось?
— Бывало.
— Хлипкий ты какой-то. Как ты вообще к Жировику подобраться смог?
— Показать?
Я приподнялся со стула. Если этот любопытный кукушонок попробует встать, приласкаю его кружкой. Она тяжёлая, хватит, чтобы отправить в нокаут.
— Ты осторожней, Чика, — остановил его Кишка. — Знаешь как он мечом чертит?
— А ты видел?
— Ага, и сделал он это левой рукой. Располовинил псину на пустыре за то, что лаяла, прям как ты щас.
— Псину? — усмехнулся Чика. — И чё? Я теперь бояться должен?
— Решай сам, — пожал плечами Кишка.
Чика принялся всем видом показываться, что он меня не боится, однако и нарываться не хотел. Кто знает, на что я действительно способен? Хмыкнул и потянулся за пивом.
К столу подошёл пожилой топтун, склонился к Баклеру и заговорил негромко:
— На месте. С ним шестеро, как обычно. Четверо внутрь зашли, двое снаружи.
Баклер достал из поясной сумки несколько мелких монет, бросил небрежно на стол и кивнул в сторону выхода:
— Хватит сидеть, двинулись. Кишка, оставайся.
— Вот ещё! Чтоб я пропустил такое зрелище? Ни в жисть, — воришка поспешно приложился к кувшинчику с вином, поперхнулся и закашлялся, вытирая рот ладонью. — Я с вами. Постою в сторонке, позырю.
На улице накрапывал дождик. Холодная морось освежила полыхавшее жаром после трактирного угара лицо, дышать стало легче. Я накинул на голову капюшон и пошагал за Баклером. Вместе с Кишкой нас было пятеро. Кишка бесполезен, остальные натуральные головорезы по типу кабанов. Из оружия тесаки и ножи, жаль, что не прихватили пару арбалетов, но в уличных разборках такими не пользовались — западло. У бандитов тоже есть кодекс чести.