— Ладно, разберёмся. Ты чего крался-то?
— Я нашёл её.
— Кого?
— Марго.
Он помолчал, ожидая похвалы за оперативность, но дождался лишь моих нахмуренных бровей и продолжил:
— Она живёт в бегинаже[1] на улице Дев Господних. Это почти у самой городской стены. Дом как у вас, только выход прямо на улицу. Места хуже не придумаешь, но чисто, бегинки сами убирают мусор и вывозят на пустырь ручными тележками. У Марго отдельная комната, потому что она много тратит на общее житьё. Могла бы стать настоятельницей, но не хочет. И вообще, она глупая, — безапелляционно заявил Щенок в конце.
— Глупая?
— Конечно! Перед ней такие мужчины стелются, могла бы во дворце жить, а выбрала курятник.
— Ты откуда знаешь?
— Слушать умею. И ещё, господин, если хотите встретиться с ней, то помните, там всюду топтуны Жировика пасутся. Я видел троих. И слуги дю Валя тоже там, и слуги Шлюмберже. Задирают прохожих, одного в кровь избили, и между собой собачатся.
А вот это хорошая новость. Теперь я точно был уверен, что должен встретиться с девчонкой, и не только ради благодарности, а из хулиганских побуждений. Позлить Жировика, дю Валя, всю остальную шелупонь. Пусть беснуются, ревнуют, брызжут слюной. Особенно Жировик. Любовь затуманивает мозги, делает мужика рассеянным, заставляет ошибаться. И вот когда Жировик ошибётся, я окажусь от него на расстоянии вытянутой руки.
Но исполнить свой план сразу я не мог, сначала следовало долечится. Утром пришла лекарка. Это была та самая женщина, которую я видел на суде в капитульных тюрьмах. Сельма, кажется. Выглядела она чуть лучше, но лицо всё также со следами оспы, а глаза по коровьи грустные. Седые волосы, прикрытые белой шапочкой, жидкими венчиками свисали до плеч, и она постоянно заправляла их за уши. На суде её обвиняли в смерти пациентов. Не знаю, от чего она их лечила, но я себя чувствовал хорошо, без претензий. Все мои домашние, даже мама, встречали её с уважением, а Перрин угощала глинтвейном.
Сельма размотала бинты, осмотрела рану. Я тоже глянул краем глаза. Болт, похоже, угодил меж рёбер и лишь сломал их, а не выломал, и разорвал кожу. Лекарка аккуратно сшила лоскуты, получился тройной шрам. Сейчас он выглядел болезненно некрасиво, но пройдёт время, месяц-два, и я смогу хвастаться им перед женщинами. Под их жеманные вздохи я буду горделиво-непринуждённо рассказывать, какой я герой, как ловко разделался с пятью разбойниками, и лишь последний умирая всадил-таки в меня пулю, пардон, арбалетный болт.
Но это в будущем, а сегодня я хотел, чтобы рана побыстрее зажила. Сельма наложила мазь, замотала и велела не тревожить рану, если хочу быстрее поправится. Я хотел, поэтому целыми днями лежал в постели, читая доступную литературу, и лишь вечерами спускался в зал, чтобы посидеть с мамой у камина и поиграть с Щенком в шахматы. Иногда Гуго по просьбе мамы рассказывал о моём отце, как они воевали, как брали приступом города, как ходили в лобовую атаку на английских рыцарей.
Первый их поход оказался на редкость удачным. Это был благословенный тысяча триста девяносто шестой год от рождества христова. За два года до этого турки блокировали Константинополь, и Генуэзская и Венецианская республики, обеспокоенные тем, что с падением города торговый путь в Чёрное море окажется для них закрыт, нашептали римскому папе Бонифацию IX, что неплохо бы поставить нехристей на место и организовать новый крестовый поход. Папе мысль понравилась, тем более что это могло поднять его престиж в христианском мире, переживающим на тот момент раскол — Великую схизму. Бонифаций лелеял надежду укрепить свою власть против власти Авиньонского папы и заручится поддержкой сильных европейских монархий. Как ни странно, его призыв был услышан и, казалось бы, вечные противники Англия и Франция приняли решение отправить войска для очередного освобождения Гроба Господня.
Главным моторчиком предстоящего мероприятия стала Бургундия. Именно она сыграла основную роль в организации войска и его поддержки: артиллерия, логистика, щедрая оплата. Благодаря этому удалось собрать около двух тысяч тяжеловооружённых всадников и тысяч шесть пехоты. На первый взгляд не так уж и много, тем более что прибывшее в столицу Бургундии венгерское посольство сообщило, что армия турок на Балканах составляет не менее сорока тысяч бойцов. Однако в пути к крестоносцам присоединились рыцари-госпитальеры, тевтоны, польские дружины, центральноевропейские баталии и боевые копья южногерманских баронов. Армия получилась разношёрстная, наглая и недисциплинированная, зато высокая духом и буквально рвущаяся в бой. Возглавил её сын и наследник герцога Бургундии Жан Бесстрашный, правда, Бесстрашным он стал по итогам похода, а пока всего лишь именовался как граф Невер. Однако из-за плеча этого всего лишь графа выглядывали короли Англии, Франции и герцог Бургундии, силой своей не уступавший ни одному из европейских монархов. Так что любые разговоры о молодости или несостоятельности Жана пресекались на корню. К тому же в помощь молодому бургундцу были направлены лучшие полководцы Франции: Ангерран де Куси, коннетабль Филипп д’Артуа, маршал Жан Ле Менгр Бусико и адмирал Жан де Вьен.
Отец мог не идти в поход, ибо был вассалом короля, а тот прямых указаний не давал, но слишком уж почётным считалось предстоящее дело, да и молодость… Недавно ему исполнилось восемнадцать, а его боевому товарищу Гуго только-только стукнуло семнадцать. Оба были полны сил, надежд и решимости. Молодой сеньор де Сенеген и его верный оруженосец, до сих пор не побывавшие ни в одном серьёзном сражении, намеревались стать покорителями мира.
В Венгрии к армии присоединился король Сигизмунд. Кто-то потом утверждал, что численность его отрядов едва ли не превышала численность крестоносцев, однако Гуго с усмешкой покачал головой: тысяча тяжёлых всадников плюс лёгкой валашской кавалерии россыпью. Сообщения, что Генри Болингброк, будущий король Генрих IV, присоединился к войску с тремя тысячами английских рыцарей, оказались слухами. Если и прибыл кто-то с острова для участия в походе, то лишь небольшая группа шотландцев. Всего набралось тысяч пятнадцать, ничто в сравнении с предыдущими походами, но высокий боевой дух и уверенность в собственных силах с лихвой покрывали разницу в численности.
Во дворце венгерского короля в течение несколько дней велись переговоры по поводу предстоящей компании. Сигизмунд предлагал оставаться в пределах Венгерского королевства, ждать, когда подойдут турецкие силы, чтобы дать им бой на месте. Лишь разгромив турок можно было двигаться к Константинополю. После этого сняв блокаду турецкого флота можно было начинать переправу на азиатский берег Босфора, а дальше путь на Палестину лежал открытый.
Короля не поддержали и даже высмеяли. Разведка обшарила округу, но нигде не обнаружила ни одного турка. Это восприняли как трусость султана Баязида и утром следующего дня при поддержке дунайской флотилии выступили на Оршову. Там переправились на правый берег Дуная и двинулись к Видину. Ещё недавно это была столица болгарского царя Ивана Срацимира, а теперь там сидел турецкий гарнизон. При подходе крестоносцев, население открыло ворота и город пал. Турок как гирлянды развесили на стенах.
Следующим городом на пути стал Оряхово. Его атаковали с налёта, совершив ночной марш-бросок. Отряд французских рыцарей вышел к городским стенам на рассвете, когда турки собирались разрушить мост. Вспоминая этот момент, Гуго рассмеялся. Он взмахнул рукой, показывая, как снёс голову турку, бежавшего к городским воротам, а потом проделал тоже самое со вторым. Увы, но дальше атака застопорилась, мост турки не разрушили, но ворота закрыть успели. Следующей ночью, несколько десятков смельчаков, в том числе и отец с Гуго, взобрались на стену, а утром, когда Сигизмунд пытался о чём-то договориться с делегацией жителей, взяли башню, открыли ворота — и началась резня. Об этом Гуго рассказывал не охотно, упомянув лишь, что часть населения вывели, а город сожгли.
После этого взяли ещё две или три небольших крепости и вышли, наконец, к Никополю.
Город располагался на высоком каменистом холме, брать его штурмом, значит, нести серьёзные потери, поэтому решили организовать осаду. Дунайская флотилия блокировала порт, армия перекрыла ворота и встала лагерем с восточной стороны. Время проводили за вином и костями, проигрывая друг другу щедрые подношения графа Невера. Со всех сторон стекались маркитанты, проститутки. Со скуки начали задираться с венграми, с валахами. Тевтонские рыцари подрались с поляками, баварцы припомнили какие-то обиды швейцарцам.
Через неделю поползли слухи о приближении турецкой армии. В них не верили, ибо успели свыкнуться с мыслью, что враг слишком труслив, чтоб осмелиться напасть на крестоносцев. Маршал Бусико пообещал отрезать уши любому, кто будет повторять эти слухи. Однако Сигизмунд, а за ним и Ангерран де Куси отправили разведчиков к Тырнову. Вернувшись, разведка подтвердила, что турки приближаются. Де Куси собрал отряд из пятисот рыцарей и пятисот конных лучников и двинулся навстречу противнику. Столкнувшись с передовыми турецкими отрядами, он изрядно пощипал их и под покровом темноты вернулся в лагерь.
В шатре графа Невера состоялся военный совет, обсуждали предстоящую битву. Филипп д’Артуа предложил выставить в первой линии атаки всю рыцарскую армаду, а пехоту и лёгкую кавалерию распределить по флангам. Его поддержали, хотя Сигизмунд пытался оспорить решение. Он утверждал, что турецкий авангард будет состоять из лёгкой кавалерии и пехоты, вооружённых луками. Это делалось для того, чтобы измотать противника, посечь стрелами, а потом отступить к основным силам. Тактика известная и достаточно эффективная, поэтому вперёд нужно ставить не рыцарей, а лёгкую валашскую конницу и трансильванцев. Они неплохо знакомы с турками и научились бить их.
Сигизмунда осмеяли, и даже обычно осторожный Ангерран де Куси не согласился с его предложением. По опыту прошлых сражений было известно, что турки не имели сил, способных сдержать мощный фронтальный удар тяжёлой кавалерии, и уже не важно, сколько лучников они выставят впереди и сколько пехоты окажется на дороге, всех их перемелют в труху копыта боевых дестриэ.