С рассветом начали выстраиваться в боевые порядки. Настроение было не вот чтобы бодрое, утром едва продрали глаза после вечерней попойки. Пока надевали доспехи, седлали коней, турки успели занять холм неподалёку от Никополя, и это стало первым неприятным сюрпризом. Однако никто не отчаивался. Побывавший не в одном десятке боёв шевалье Жан де Карруж сказал, что взбираться по склонам холмов ему не привыкать и он готов сделать это один или со всей армией. В первую атакующую линию во главе своих командиров встали французы и бургундцы. За ними на отдалении расположились венгры, немцы, госпитальеры и поляки. Сигизмунд просил задержать атаку первой линии, предлагая рассмотреть позиции врага при свете дня и уточнить его численность, но Филипп д’Артуа заявил, что не желает отдавать славу победителя трусливому королю венгров, поэтому никого не намерен ждать. Ангерран де Куси пытался удержать коннетабля, куда там! Кто же сможет удержать молодого, амбициозного и жаждущего подвигов рыцаря? Такие же ребята были и в его отряде, включая отца и Гуго.
Жан де Вьен поднял знамя Франции и дёрнул поводья, переводя коня с шага на рысь. За ним широким фронтом пошли отпрыски блестящих французских и бургундских родов, следом оруженосцы, сержанты. Впереди желанной целью маячили турецкие всадники. Их было много, но вооружённые луками они не выглядели опасными. Стрелы скользили по доспехам, отскакивали. Несколько дестриэ споткнулись, выбросив седоков, но основная масса перешла с рыси на галоп. Дружно опустились копья, топот смешался с треском ломающегося дерева, криками раненых, ржаньем лошадей. Турки попытались рассыпаться и уйти из-под таранного удара, но слишком поздно спохватились. Железная лавина накрыла их и разметала по полю. Почувствовав на губах вкус победы, рыцари двинулись дальше. Отступающий враг мельтешил перед глазами победным стимулом и мешал разглядеть, что там впереди, поэтому вторым сюрпризом за утро стали ряды турецкой пехоты, укрывшейся за густым частоколом вкопанных в землю кольев. Дестриэ, натыкаясь на колья, падали со вспоротыми животами, следующая волна поскальзывалась на кишках. Пришлось спешиваться и вынимать топоры и мечи. Одни принялись рубить колья, другие турок, и побеждая и тех и других, медленно начали подниматься вверх по склону.
Хватило часа, чтобы опрокинуть турецкую пехоту. Противник отступал, это вдохновляло. Ангерран де Куси и Жан де Вьен предлагали остановится и дождаться сильно отставшие силы крестоносцев под флагом короля Сигизмунда, но Филипп д’Артуа и маршал Бусико требовали продолжения. Большая часть рыцарей потеряла своих дестриэ и вынуждена была двигаться пешим порядком. Поднявшись на плато, вместо убегающих турок увидели свежие отряды сипахов[2]. Третий сюрприз за день. Кто-то подумал: не много ли? — и попятился вниз по склону, остальные замерли на месте. Сипахов было много. Они выстроились сплошной линией от края до края и выглядели совсем не дружелюбными. Лошади били копытами, копья угрожающе опущены. Пользуясь минутным затишьем, Ангерран де Куси попытался сформировать из разрозненных рыцарских отрядов некое защитное построение, но успел лишь сбить их в кучу поплотнее.
Под визги труб и бой барабанов сипахи сорвались с места и, набирая скорость, ринулись на сближение. Сначала полетели стрелы, от них отбивались как от назойливых мух. Ждали таранного удара, однако сипахи не решились бить во фронт. Они закружили вокруг рыцарей, продолжая заливать французов стрелами. Сержанты, экипированные хуже, начали падать. Отец велел Гуго встать к нему спиной, чтобы хоть немного прикрыть его собой.
Через полчаса подошли янычары, пробились сквозь копья передовой линии и пошла обоюдная рубка. Плотный строй рыцарей начал растягиваться, потом распадаться на отдельные фрагменты. Упал Жан де Вьен, рядом рухнул шевалье де Карруж, за ним Филипп де Бар, Одар де Шассерон. Надеялись, что подойдёт Сигизмунд с основными силами, но их перехватили у подножья холма подоспевшие турецкие резервы и дружина сербского князя Стефана. Поняв, что помощи не дождаться, рыцари стали сдаваться. Кто первым опустил свой меч, история умалчивает, но когда разоружили графа Невера, остальные так же сложили оружие. Янычары взяли пленных в кольцо и погнали к турецкому лагерю. Вскоре туда пригнали тех, кто оставался возле Сигизмунда. Уйти удалось немногим. Некоторые успел подняться на корабли дунайской флотилии, но всем места не хватило и большинство попросту утонули в Дунае.
Разгром был полный. Из пятнадцати-шестнадцати тысяч выжили не более четырёх. Около трёх тысяч оказались в плену. Из их числа отобрали три сотни самых родовитых рыцарей с целью получения выкупа, оставшихся раздели донага и связали по трое. День был жаркий, многие посмеивались над турками, пытавшихся поделить между собой одежду и доспехи, но потом нагих рыцарей стали подводить к помосту, на котором сидел Баязид, и резать. Резали неспеша: уши, носы, пальцы — и смеяться перестали. Палачи у турок были толковые, быстро помереть не позволяли. Граф Невер, Филипп д’Артуа, Ангерран де Куси стояли рядом с султаном и вынуждены были наблюдать за экзекуцией. В одном из приговорённых узнали Бусико. Невер опустился на колени, умоляя Баязида пощадить маршала. Пощадили. Остальных продолжили резать.
Отцу и Гуго повезло. К вечеру, когда подошла их очередь вставать перед султаном, тому надоело кровавое развлечение, и он отменил последние казни. Потом два года тюрьмы, ожидание выкупа. Слава Богу, король Карл VI не стал размениваться по мелочам и выбирать, кто благородный, кто нет, и выплатил двести тысяч ливров за всех скопом. Именно поэтому Гуго считал, что первый их поход оказался удачным.
[1] Общежитие бегинок, полумонашеского ордена женщин средневековой Европы. Могли жить сообща или отдельно, принимать или не принимать монашеских обетов, уходить, возвращаться. Одна из целей — помощь обездоленным женщинам, проституткам, больным. Часто находились под запретом церкви из-за своих еретических проповедей.
[2] Тяжеловооружённая кавалерия Османской империи, приблизительно, аналог, рыцарской конницы европейских держав по форме комплектования.
Глава 19
Я долго думал над его рассказом. Он как урок: выучишь — может быть, повезёт, не выучишь — неизвестно как всё сложится. Но помнить, чтобы не совершать чужих ошибок, надо точно. Будет время и возможность, попрошу его рассказать о битве при Азенкуре. Там тоже объединённые силы бургундцев и французов выясняли отношения с англичанами. Конец известен, и англичане в отношении с пленными рыцарями уподобились туркам, однако вопрос не в этом, а в тех промахах, которые были совершены проигравшей стороной. Для меня это своеобразный опыт; не личный, но от того не менее познавательный.
Через неделю Сельма позволила мне тренироваться. Не вот чтобы я сразу кинулся махать мечом, а начал делать это потихоньку, без резких движений, с перекурами. Лишь когда возникло осмысление, что силы возвращаются, а боль в рёбрах больше не беспокоит, я понял, что выздоровел окончательно. На дворе давно стоял октябрь, ветер ворошил листву во дворе, зелень со стола исчезла, пожалуй, скоро первый снег.
Да, время первого снега приближалось, но больше я его не боялся. Угроза Жировика отныне не висела надо мной Дамокловым мечом. То, что мы совершили с Баклером, выходило за все красные, фиолетовые и прочие линии, и если Жировик на это не ответил, не пришёл в мой дом, не вытащил меня из постели и не распял на воротах, вообще никак себя не проявил, значит, не так уж он и всемогущ. Есть предел его влиянию, и этот предел — монастырь Святого Ремигия. Два монашеских ордена — бенедиктинцы и доминиканцы — походу, плотно взяли надо мной шефство. Я пока не решил радоваться этому или бояться, но в любом случае, первый снег может выпадать, таять, снова выпадать, а Жировик пускай идёт нахер, ибо мне на него похер.
Меня начало заполнять ощущение безопасности. Не то, чтобы я чувствовал себя бессмертным, просто напасть средь бела дня Жировик теперь вряд ли осмелиться, да и среди ночи тоже. Кишка у него тонка! Стало быть, пришла пора подёргать пахана рытвинских за уши, а заодно познакомиться с Марго и получить от неё ответы на некоторые вопросы. Жировику обязательно сообщат, что мы разговаривали, и он ох как взбесится.
Воодушевившись этой идеей, я отправился на улицу Дев Господних. Взял меч, клевец и Щенка. Мальчишка знал в лицо всех топтунов Жировика и слуг дю Валя, поэтому мог пригодиться. Гуго тоже не захотел оставаться дома и, прихватив фальшион, увязался за мной. Я не стал отказывать старику. Мы шли туда, где было много недобрых вооружённых людей, и лишний меч точно не помешает.
Серьёзные мужчины стали появляться за сотню шагов до бегинажа. По двое, по трое, закутанные в плащи. Они никуда не спешили, просто стояли, поглядывали на прохожих, кого-то останавливали, требовали разъяснений: кто такой, откуда?
Мы остановились у прилавка сапожника, сделали вид, что рассматриваем обувь. Бегинаж находился дальше по улице через два дома. Возле него вдоль стены расположилось ещё человек десять не менее серьёзных мужчин. Они были явно не из одной группировки. Щенок, прикрываясь мной, принялся комментировать:
— Вон те четверо в коричневых плащах слуги Шлюмберже. Остальные от дю Валя. В прошлый раз они едва не разодрались. Вышла мадам аббатиса и обругала их. Сказала, что возьмёт мокрую тряпку и отхлещет. Они, конечно, не испугались, начали смеяться, но вести себя стали скромнее. А вон там, видите, поближе к нам? Это топтуны Жировика. И вот там, за бегинажем, тоже они.
Щенок указывал на выходы из проулков, в них стояли такие же серьёзные мужчины, только одетые на порядок хуже. Мне стало смешно: детский сад какой-то. Толпы мартовских котов окружили кошку и караулят. Не хватает только вожаков.
— А хозяева этих товарищей часто появляются? — спросил я.
— Не могу сказать наверняка, господин. Я был здесь всего два раза, и расспросить некого. Местные либо бояться, либо подкуплены. Я вам скажу: ни Шлюмберже, ни дю Валь денег не жалеют. Видите, бабка в окне торчит? Будьте уверены, она за нами поглядывает и в случае чего сообщит кому надо.