Я махнул рукой:
— Наверх! Быстро!
Мама, Перрин и Щенок начали подниматься. В окно попытался забраться ещё один латник, без особого напряга я вогнал острие меча ему в глаз. По ту сторону стены поднялся вой:
— Пьер убит! Пьер… Господин!
— Ломайте дверь! Где арбалетчики⁈
У них ещё и арбалетчики. Совсем замечательно.
По двери ударили чем-то тяжёлым, похоже, нашей тренировочной колодой, и я быстро поднялся на второй этаж. Щенок вынес мне из комнаты обувь и котту. Я оделся — встречать гостей голым как-то неприлично — и встал возле выхода с лестницы. Шум усилился. Сколько их там? Две, а то и три дюжины. Такую ораву вооружённых людей в одиночку не удержать, да и вдвоём с Гуго не удержали бы. Гуго жалко. Что с ним? Но больше всего я переживал за маму. Меня в лучшем случае зарубят, а её… Её должны пощадить. Кто бы чего не говорил, но она благородная дама, и если с ней что-то случится, этого губошлёпа Шлюмберже обвинят в недостойном отношении к женщине. Суд его так или иначе оправдает, но ни на один турнир уже не пустят. Для него это позор. Так что он сделает всё, чтобы пострадал только я. Однако в запале боя чего только не случается, тем более что простому латнику плевать на турниры, его так и так не допустят до участия.
Внизу послышался топот, крики стали ближе. То ли выломали дверь, то ли влезли через окно и открыли. Загрохотал переворачиваемый стол, посыпалась посуда. Часть атакующих направились на кухню, остальные полезли вверх. Лестница задрожала под их тяжестью. На меня уставился бородач, мигнул и заорал:
— Здесь он, здесь!
Лестница была узкая, и атаковать шлюмбержи могли исключительно по одному. Бородач выставил перед собой алебарду, места для замаха не было, и начал тыкать в меня острым концом, надеясь отогнать подальше и подняться на площадку. Облегчать ему задачу я не собирался. Хотите убить меня? Ради Бога. Но придётся потрудиться.
Я шагнул назад, вытягивая бородача на себя, и резко подался вперёд. Перехватил алебарду за древко, отвёл в сторону и провёл прицельный укол в голову. Снова попал в глаз. Тело бородача запрокинулось и упало на тех, кто подталкивал его снизу. Послышался грохот, нападающие покатились по ступеням.
Два-ноль, плюс у меня теперь есть алебарда. Я перехватил её поудобней. Следующий, кто попытается подняться, получит хороший удар в грудь.
Следующим оказался арбалетчик. Он перепрыгнул через кучу копошащихся внизу тел и поднялся до середины лестницы. Ждать, когда наведёт на меня арбалет и выстрелит, я не стал, размахнулся и метнул алебарду. Пика вошла, как и было обещано, в грудь, пробила кольчугу и отбросила его на первый этаж.
Три-ноль!
Но порадоваться своим достижениям я не успел, рядом в стену со скрежетом ткнулись два болта, оцарапали камни и с трезвоном отскочили мне под ноги. Я пригнулся, и пока арбалетчики перезаряжались, выглянул из-за балюстрады.
Вся армия Шлюмберже собралась возле лестницы и в зале. Так и есть, две дюжины, за вычетом троих. Двое валялись у первой ступени, третий должен быть на улице. Самого Шлюмберже я не увидел, но слышал голос:
— Бараны! Стадо баранов! Вы не можете взять одного. Одного! Этого тупого рыжего ублюдка, который и меч-то правильно держать не способен! Я плачу вам пять ливров в год. Каждому! Кормёжка, одежда, а вы… живёте за мой счёт! Бараны! Стадо безмозглых баранов! Убейте его уже наконец.
Дождавшись момента, когда он заткнётся, я крикнул:
— Шлюмберже, а сам убить меня не хочешь? Или ты только за слугами прятаться способен?
Если получится заговорить его, потянуть время, появится шанс продержаться. Мне надо всего-то минут двадцать. То, что вытворял сейчас Шлюмберже, даже по средневековым законам считалось беспределом. Скоро должна появиться городская стража и остановить его. А там уже будем думать, что делать дальше. Вот только как продержаться до их прихода? Младший Шлюмберже вспыльчивый, но не глупый, он прекрасно понимает, что если у меня есть двадцать минут, то и у него тоже только двадцать минут.
— Скоро сдохнешь, бастард! — выдал он ответ на моё предложение. — Ну, чего стоим? Вперёд, вперёд!
Арбалетчики перезарядились и снова начали выискивать меня. Хорошо, что лестница была не просто узкая, но и винтовая, целиться им было неудобно. Чтобы попасть наверняка, нужно было подобраться ко мне почти вплотную, но тогда возникала реальная возможность наткнуться рожей на меч, как это сделали уже двое их товарищей. Да ещё Щенок — молодец мальчишка — подтаскивал всё, что мог найти тяжёлого, и швырял в каждого, кто возникал в пределах видимости. Урона это не приносило, но отвлекало и позволяло мне действовать наглее.
Арбалетчики сделали ещё одну попытку продырявить меня болтами. Щенок сбросил на них тюфяк, я воспользовался замешательством, спустился на несколько ступеней и сильными рубящими ударами привёл арбалеты в негодность. На одном повредил деревянную дугу, на втором разрубил тетиву. Очередной алебардист полез ко мне через головы арбалетчиков, попытался зацепить крюком за ногу. Я отпрыгнул, наступил на древко сверху и, дотянувшись, уколол алебардиста в руку. Рана лёгкая, но болезненная, можно считать, что и этот вышел из строя. Хотя это вряд ли спасёт меня, внизу топталось ещё два десятка шлюмбержей. Возиться со мной им надоело, они выломали дверь и прикрываясь ей как павезой[1] двинулись вверх. Один толкал дверь перед собой, ещё один из-за его спины выставил алебарду.
Что делать дальше, я не понимал. Можно подняться на чердак, разобрать черепицу и попробовать уйти по крыше на соседнее здание. Но тогда мама и слуги точно станут крайними. Разозлённый Шлюмберже, не думая о последствиях, прикажет перебить их. Что остаётся? Сдаться? Двадцать минут уже прошли, городская стража не появлялась. Учитывая, что Шлюмберже-старший является главой городского совета, вряд ли она вообще появится. Папа с сыном вполне могли договориться меж собой и заранее уведомить капитана стражи, что на странные звуки в районе Мельничной улицы быстро реагировать не стоит. Вот он и не реагирует.
Щенок протянул клевец. Я покачал головой: это не поможет. Будь на мне хороший латный доспех, я бы ещё попробовал сблизиться с противником в тесной рукопашной схватке, а в обычной котте, это всё равно что броситься сверху на копья.
— Пацан, вали отсюда.
— Куда?
— Куда можешь. Мама…
Мама стояла в дверях своей комнаты. Как всегда спокойная, уверенная. Наверное, следовало послушать её тогда и уехать в королевский домен, всё сейчас было бы по-другому.
— Вольгаст, зайди в комнату. Я встану на пороге. Они не посмеют тронуть меня.
Посмеют. Им нужен я, и для этого они перешагнут через любую преграду.
— Мама, я не буду прятаться за вашей спиной. Перрин, уведи госпожу и закрой дверь.
— Вольгаст!
— Мама, вы же не хотите видеть того, что сейчас произойдёт?
Она поняла, что я хотел сказать. Наверное, если бы она не была такая сильная, то начала истерить или пытаться силой втащить меня в комнату. Вместо этого она прошла к лестнице. На мой жест удержать её, лишь махнула рукой.
Алебардисты успели подняться на верхнюю площадку. Увидев женщину, остановились.
— Скажите своему господину, что я буду говорить с ним, — негромко произнесла она.
Мама сильно рисковала, вставая на пути разгорячённых сражением и кровью наёмников. В таком состоянии не смотрят, кто перед тобой: женщина, старик, ребёнок — рубят всех и лишь потом разбираются. Я встал, перекрывая её собой. В случае чего успею оттолкнуть и принять алебарды на себя.
Один наёмник подался вперёд, его схватили сзади за плечо и отдёрнули. И сразу голос:
— Господин, тут женщина.
Несколько секунд тишины, потом Шлюмберже заорал:
— Бараны, я же сказал: женщину не трогать!
— Она здесь, у лестницы. Хочет говорить с вами.
Снова тишина.
— А ублюдок где?
— Тоже здесь.
— Эй, Сенеген, если выйдешь, клянусь, никто больше не пострадает! Слышишь меня?
Я сглотнул: очень хорошее предложение. Никто больше, значит, никто, кроме меня.
— Слышу! Только пусть твои спустятся вниз.
Шлюмберже скомандовал:
— Эй, все во двор. Быстро!
Алебардисты бросили дверь и начали пятиться. Я выждал минуту, и повернулся к маме.
— Ждите здесь.
— Вольгаст!
— Мама, если вы желаете мне добра, ждите здесь. Вас он всё равно не послушает, а мне одному будет проще договориться.
Мы оба понимали, что договориться с Шлюмберже не получится, не для того он напал, чтобы договариваться. Я даже предположу, что нападение связано не с пострадавшими от моих рук слугами, это лишь предлог. Каким-то образом он узнал, что я был с Марго. Кто нашептал ему об этом, не важно, но результат вполне закономерен. Ревность. И есть только один способ избавиться от неё.
Не выпуская меча, я спустился вниз и вышел во двор. Банда шлюмбержей стояла полукругом, направив на меня оружие. Хозяин нервно топтался у стены, похлопывая кулаком по раскрытой ладони. На нём было красное сюрко, из-под которого выглядывали края кольчуги, на поясе меч, кинжал. Паж позади держал салад[2], оруженосец лет пятнадцати сжимал в руках щит-экю. Шлюмберже вряд ли был старше меня, но уже рыцарь, и везде и всегда демонстрировал свой статус.
Я поискал взглядом Гуго, вернее, его тело. Возле ограды лежали трое шлюмбержей. Один ещё шевелился, тот, которому я пробил грудь алебардой, но судя по характеру ранения, шевелиться ему осталось недолго. Гуго среди них не было, возможно, тело сержанта валяется на улице. Он первым встретил у ворот непрошенных гостей, и получил первый удар.
— А-а-а-а! — заискрился Шлюмберже, когда я вышел из дома. — Вот и ты, бастард, — и без предисловий приказал. — Убить его!
Спускаясь по лестнице, я рассчитывал на поговорить, обсудить проблемы, протянуть дополнительных пять-десять минут. Должна же когда-то появиться эта грёбаная городская стража… Ну, на нет и суда нет, не повезло, или наоборот, вдруг получится вернуться назад в родной двадцать первый век. Хотя я уже начал привыкать к Средневековью…