— Раньше ты был достаточно равнодушен к подобным празднествам.
Видимо, я опять вышел за рамки характера, но что поделать, побывать на турнире для меня было важнее.
— Взрослею, видимо.
— Не то время ты выбрал для взросления, — холодно проговорила мама. — Надень тёмную коту, мы идём к мессе.
— Месса никуда не денется, в церковь можно сходить завтра. А сегодня я иду на турнир.
Я быстро съел яйцо, сгрёб яблоки и бегом, пока мама не начала настаивать на своём, выбежал со двора. У дома напротив сидел оборвыш лет десяти. Увидев меня, проканючил без всякой надежды:
— Сеньор, дайте монетку. Есть хочется жуть как. Мамка третий день по трактирам шляется, а дома ещё две сестры и брат младший.
Развод так себе, для лохов, пацанчик пусть и выглядел бедно, но чисто. Я кинул ему яблоко. Профессиональный побирушка состоит недовольную рожицу, этот же от неожиданности вытаращил глаза и прижал яблоко к груди.
— Сеньор, спасибо! Господь благословит вас за ваше деяние.
И тенью скользнул в переулок. Действительно что ли голодный?
Вниз по улице я спустился до Фруктового ручья и вдоль крепостной стены в толпе таких же любителей турниров дошёл до ворот Флешембо. Это был главный въезд в город со стороны Парижа. На небольшой площадке перед барбаканом находился таможенный пост. Обычно здесь царили суета и неразбериха, но сегодня ввиду намечающихся праздников въезд в город торговым караванам был закрыт и народ легко двигался во всех направлениях.
Ещё на подходе я услышал треск ломающихся копий. Кто-то обиженно закричал, прибавляя шаг:
— Началось!
— Это оруженосцы развлекают толпу, — ответили ему со знанием дела. — Настоящие поединки начнутся позже.
Загудели трубы, раздалось ржание, топот, треск, аплодисменты.
Ристалище находилось на берегу реки сразу за барбаканом и представляло собой прямоугольник длинной чуть больше ста метров и шириной около семидесяти. Никакого барьера, разделяющего соперников во время поединка, не было — ровная площадка, посыпанная песком и соломой, и обведённая по границам невысоким дощатым ограждением. Со стороны поля возвышались трибуны, украшенные портьерами и гербовыми баннерами. Среди гербов я увидел знакомый Андреевский крест на жёлтом фоне. Вчерашний рыцарь-баннерет был среди участников, что, впрочем, не удивительно.
Трибуны имели в высоту четыре яруса, центральная была отведена для судей, членов городского совета и почётных гостей. Слева сидели дамы. Их трибуна в дополнении к разноцветным портьерам была украшена цветочными гирляндами. Дамы смеялись, махали платочками, шептались, между ними сновали слуги с подносами, предлагая вино и сладости. Справа от центральной ложи сидели мужчины. Им сладости не подавали, только вино, зато в изрядных количествах.
Поле за дорогой было заставлено шатрами. Лавируя между ними, я пробрался к ристалищу. По пути пришлось подвинуть в сторону пару несговорчивых буржуа, услышать в свой адрес нелестные замечания, получить несколько тычков в спину, зато удалось пробраться к ограждению. Участники турнира выстраивались у дальнего края ристалища за турнирными воротами, герольды готовились объявить о начале состязаний. Оруженосцы покидали площадку, одного прямо тут посвятили в рыцари. Молодой, моложе меня, он опустился на колено, а главный судья поднял над ним меч, произнёс формулу посвящения и обнял счастливчика. Одним рыцарем во Франции стало больше. Впрочем, во Франции ли? Реймс уже несколько лет входил в реестр земель, принадлежащих герцогу Бургундии.
Главный судья дал отмашку, загудели трубы, на ристалище выехали двое. Оба в боевых доспехах, на шлемах плюмаж из перьев, длинные накидки на плечах. Кони покрыты попонами, на одном с красно-белыми квадратами, на другом синяя с чёрными продольными полосами.
Насколько мне позволила понять память, это были зачинщик и защитник. Им предстояло открыть главную часть турнира — поединки конных рыцарей. Народ пришёл в волнение, того и гляди начнёт кричать: We will, we will rock you!
Всадники выехали на середину ристалища и остановились напротив центральной трибуны. Позади каждого встала свита из оруженосцев и конюхов. Главный судья кивнул герольду и тот объявил имена поединщиков.
— Дамы и господа, представляю вам зачинщика турнира сеньора Бетени! — он указал на рыцаря справа от себя, конь которого был укрыт красно-белой попоной. — Любимец дам, гроза лесных разбойников. Месяц тому назад на пути в Лотарингию он отправил в чистилище отряд живодёров[1]. Каждый раз, когда сеньор Бетени проезжает по улицам Реймса, вслед ему летят слова восхищения и воздушные поцелуи, ибо он — любимец дам, и ради них способен на безумства! Он трижды выбил из седла шевалье де Жимекура и заставил того заплатить огромный выкуп, который полностью отдал на нужды церкви…
Герольд говорил минут пять, и всё это время зрители слушали его, открыв рты; не часто им приходится слушать что-то ещё кроме проповеди. Следующие пять минут ушли на представление барона де Грандпре, и лишь после этого главный судья не без пафоса выкрикнул:
— Вызов брошен! Вызов принят! Да начнётся турнир!
Наконец-то. Рыцари разъехались по разным концам площадки, оруженосцы подали копья, взмах флагом — и две бронированных машины медленно набирая скорость, двинулись навстречу друг к другу. Я привык к тому, что рыцари сходятся в поединке вдоль барьера, отчего путь их всегда понятен и предсказуем, как полёт пули. Здесь барьера не было, и каждый участник выбирал направление к цели, ориентируясь на текущую позицию противника. Если честно, так намного интересней. Барьер не позволял ударить соперника ниже пояса или в коня, являясь дополнительной защитой, а сейчас бей, куда пожелаешь, как в настоящем бою.
К сожалению, зачинщик с защитником ничего серьёзного не продемонстрировали. Две варёных курицы. Столкновение было так себе, копья даже не согнулись, а лишь скользнули по щитам, да и то по кромке. То ли договорняк, то ли просто показательное выступление. Зрители неодобрительно загудели, на площадку полетели огрызки яблок.
Следующая пара выглядела лучше. Оба всадника были в подобии турнирных доспехов и выглядели как тяжёлые неповоротливые куклы. Такие доспехи по весу превосходили боевой едва ли не вдвое, килограмм сорок-сорок пять. Особо в нём не поворочаешься, зато риск получения травмы практически исключён — чистый спорт. Они сошлись с грохотом. Копья не преломились, но обоих рыцарей отбросило назад. Зрители взвыли. Повторять заезд к всеобщему негодованию всадники не стали. Вскинули руки, поклонились дамам и убыли в направлении турнирных врат.
На ристалище выехала следующая пара. В первом я сразу узнал своего вчерашнего недоброжелателя, такой же ядовито-жёлтый и наглый. Герольд, указывая на него, прокричал:
— Рыцарь-баннерет Ив дю Валь, знаменосец герцога Бургундии Филиппа Доброго! На турнире в Дижоне он выбил из седла графа Валансьена и заслужил славу победителя. В Бургундии он по праву считается лучшим.
Толпа молчала. Это было естественно, ибо бургундцев в Шампани никогда не любили, тем более что большинство жителей Реймса и окрестностей по-прежнему поддерживали не Генриха, а короля Карла, опять же чтоб не быть солидарными с Бургундией.
— Слева от меня, — проложил герольд, — молодой и отчаянный Луи-Филипп Шлюмберже! Рыцарь, на плечах которого лежит благословение покровителя города нашего святомученника епископа Никасия! Он сын главы городского совета сеньора Шлюмберже, победитель двух последних турниров. Месяц назад в Труа он сбил шлем с головы шевалье де Монтю, и сломал семь из восьми копий об остальных участников турнира!
А вот теперь зрители взвыли. От воплей всколыхнулись знамёна над трибунами и свились в кольца облака в небе. Хорошо, что птицы не летали, а то бы попадали сверху на головы.
Пока народ заряжал эмоциями воздух, я разглядывал поединщиков. Ив дю Валь был облачён в боевой доспех, лишь вместо привычного щита-экю слуга позади него сжимал в руках квадратный тарч[2]. Левую ногу прикрывали дополнительные щитки. Конь — крупный гнедой жеребец, явно предназначенный для сражений и турниров, а не для скачек. Голова и грудь защищены стальными латами, туловище закрыто попоной с бахромой по кайме. Всё это стоило немалых денег, сколько не скажу, но вполне сопоставимо с годовым доходом синьории моего отца.
Второй рыцарь был укомплектован не хуже. На голове горшковый шлем с нашлемной фигурой в виде питчей головы, тарч, конская защита и, что самое главное, — мощная поддержка зрителей. Судьи и привилегированные гости приветливо улыбались, высокородные дамы визжали от восторга, махали платочками, и я начал сомневаться, что их любимцем был именно сеньор Бетени. Этот Шлюмберже однозначно местная звезда, турнирный боец номер один, кумир молодёжи и наверняка недурён собой, а по-иному дамскую реакцию на него объяснить невозможно.
Представление завершилось, рыцари разъехались. Слуги закрепили ремнями щиты, подали копья, герольд вскинул над головой флаг и повернулся к главному судье. Толпа замерла. Стало слышно, как течёт вода в реке, прожужжала муха.
Судья кивнул, герольд взмахнул флагом.
Баннерет вбил шпоры в бока гнедого, тот оттолкнулся задними ногами, словно отпружинил, мгновенно переходя с места в галоп. Вот это и называется дестриэ — мощный спурт со старта! Аж дыхание перехватило. Я сжал кулаки и мысленно стал подбадривать: давай, давай… Жеребец под сынком главы городского совета качеством и сноровкой сопернику не уступал, ушёл вперёд рывком, и на полпути оба сшиблись. Треск сломанных копий отозвался мурашками по всему телу, в небо полетели щепки. По толпе прокатился протяжный гул восхищения. Шлюмберже-младший опрокинулся на спину, но тут же выпрямился, отбросил обломок копья и, понукая жеребца, помчался на разворот. Дю Валь снова ударил гнедого шпорами, долетел до края ристалища, развернувшись, подхватил из рук оруженосца новое копьё и рванул на соперника.
Дю Видаль оказался быстрее. Конь его уже выходил на прямую, в то время как Шлюмберже только-только поворачивал. Ко второй сшибке он не успел набрать скорость и нацелить копьё. Удар дю Валя пришёлся ему в грудь. Толпа ахнула, словно это её ударили. Шлюмберже скосило, он выронил поводья, но из седла не вылетел, ухватился за высокую переднюю луку.