…
Песня закончилась внезапно, без обычного проигрыша. Только что звучала музыка, и вдруг резко – обрыв и тишина. Зааплодировал сидящий рядом «новый русский», но другие посетители посмотрели на него неодобрительно, и он перестал хлопать в ладоши, хотя вряд ли стушевался.
Инга Бьярмуле чуть изменила позу, провела пальцами по грифу и вновь заиграла, технично перебирая струны:
Давно проржавели в траве удила —
Свидетели схваток и скачек,
И всё же стрелой остаётся стрела,
А плач погребальный – плачем.
Поплачем, оплачем и погребём,
Кто холм отыскать сумеет,
Но нож в спине остаётся ножом,
Даже когда истлеет.
А ангелы звёзды сжигают дотла,
Чтоб место расчистить новым,
И всё же стрелой остаётся стрела,
Победа останется словом…[5]
Гитара плакала в руках Инги, да и сама певица, казалось, не поёт, а оплакивает кого-то – близкого человека, потерянного недавно, ушедшего внезапно, без предупреждения, вот он жил и вот его нет, а мир каким был, таким и остался, и само существование этого человека было ничем иным, как слабым дуновением, оставшимся незамеченным за рёвом бури.
«Господи! – потрясённо подумал Айле. – Да это же форменная депрессия! Тут не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: в жизни Инги Бьярмуле что-то произошло. Знать бы, что именно…»
Но певица не давала повода для умозаключений – её песни будили сердце, а не разум, и вскоре даже такому упёртому капитану СГБ, каким считал себя Марк Айле, стало не до дедукции с индукцией.
Инга подряд исполнила два старых хита: «Тает лёд голубой» и «Августовскую колыбельную», а затем сразила публику новой и очень проникновенной песней, начинавшейся словами: «Кратковременный дождь… Ветер северо-западный…»
На этом выступление Бьярмуле кончилось, и она под оглушительный гром аплодисментов покинула эстраду. Её место тут же занял бородатый мрачный субъект, похожий на спустившегося с гор ваххабита, и, важно раскланявшись под поощрительный говор, с фальшивым надрывом затянул хриплым прокуренным голосом:
Нас на воле не ждут,
Нас на воле не помнят,
Нам на волю закрыты пути.
Мы умрём здесь и тут.
Видно, вольному воля —
Где придётся в могилу сойти.
И священник нам скажет:
«Вы грешили, ребята,
И за это гореть вам в аду!»
Мы ответим ему:
«Волноваться не надо!
Этот ад видим мы наяву».
И начальник нам скажет:
«Вы сидите за дело,
Вы забыли закон,
А закон – не дурак».
Мы ответим ему:
«Твой закон? Надоело!
Но не скажешь и ты, почему».
Мы привыкли к тому,
Что имён не имеем,
Что «колючка» и псы —
Наш последний удел.
Мы надеемся только,
Что когда-то прозреет
Тот, кто вольную жизнь
Превратил в беспредел…
Контраст между «ваххабитом», специализирующимся на псевдокриминальном шансоне, и утончённо-грустной Бьярмуле был столь разителен, что Марк Айле едва сдержал нервный смех. Но тут же заставил себя переключиться на соседей по столику, которые снова обсуждали Айна Бруммана…
Бизнесмену Ивановскому выступление биармской звезды тоже пришлось по вкусу. Однако всяческие телодвижения, с помощью которых он выражал свой восторг, совсем не помешали разведчику Виноградову вести украдкой наблюдение за старшим сыном президента.
Тот, кстати, сильных эмоций не выказывал – лишь один раз, на строфе: «Пар идёт от земли, как забыть мы могли, что весну нам не встретить вдвоём», черты лица его чуть исказились, над переносицей пролегла морщинка, но потом всё пришло в норму.
По поводу второго прибора на столе Бруммана капитан Виноградов не ошибся. Сойдя с эстрады, Инга под приветственные возгласы поклонников отправилась прямо к свободному стулу, стоящему напротив сына президента. По дороге ей вручили четыре букета, но она сразу отдала цветы официанту, чтобы он поискал для них подходящий сосуд.
– Видите? – зашептал на ухо Андрейчик. – Она весь вечер будет с Брумманом. Но это, как я говорил, ничего не значит. У них сплошь платонические отношения…
– Что ж, – сказал Ивановский, – есть повод для знакомства.
Щелчком пальцев он подозвал официанта, спросил небрежно:
– Какой в вашей забегаловке самый дорогой напиток?
Официант доложил:
– Арманьяк тридцатилетней выдержки.
– Перешлите бутылку от нашего столика госпоже Бьярмуле и господину Брумману.
– Будет исполнено.
Через минуту бутылка была принесена. Сын президента удивился, посмотрел на Ивановского, посмотрел на Андрейчика, удивился ещё больше и сделал приглашающий жест.
– Это господин Ивановский из Петербурга, – представил Андрейчик, когда они подошли к столику Бруммана. – Он владелец сети магазинов и заинтересован в приобретении продукции «Спирали».
– Очень приятно, – сказал Айн Брумман. – У вас, получается, чисто коммерческие интересы?..
– Да, чисто коммерческие…
– Но вы, наверное, не знаете… Мой отец занимает довольно высокий пост в республиканской администрации. И я не могу принимать подарки – мало ли что подумают люди…
– Зато я могу принимать, – сварливо обронила Бьярмуле. – Садитесь, коль пришли.
Официант воспринял последнюю фразу как руководство к действию, приволок тяжёлые стулья, начал пересервировывать столик. Ивановский и Андрейчик сели. Инга, глядя на них из-под спадающей чёлки, поболтала в бокале арманьяк, потом предложила:
– Давайте выпьем, что ли?
– С удовольствием, – откликнулся бизнесмен Ивановский, а разведчик Виноградов вдруг сообразил: чёрт побери, да она же пьяна, пьяна в стельку!
Бьярмуле опрокинула в себя содержимое бокала и по-студенчески занюхала рукавом. Видно было, что ей совершенно безразлично, какой напиток ей наливают – благородный арманьяк или «палёную» водку, – мысли и переживания её были далеки и от этого зала, и от этого города, и от всего этого мира.
Брумман повернулся к Инге, и на лбу его снова обозначила себя морщинка.
– Я тебя умоляю, Инга! – просительно воззвал он.
– Не хочется скандала? – уточнила певица. – Не будет скандала. Зачем нам скандал? Поеду я домой, да?
– Да, – с видимым облегчением кивнул Брумман. – Артём тебя отвезёт.
– Не надо мне одолжений, – отрезала Бьярмуле. – И Артёма твоего мне не надо. И вообще морды мне ваши биармские надоели, ясно? Вот ты, – она ткнула пальцем в Ивановского, – ты ведь из Питера, так?
– Из Питера.
– Никого ты здесь не знаешь, и тебя никто не знает, так?
– Так.
– Вот и отвези меня домой.
– Кхм-м… – Ивановский многозначительно посмотрел на Бруммана.
– Окажите любезность даме, – разрешил тот устало.
Разведчику Виноградову очень не хотелось уходить от захватившего наживку «клиента», однако бизнесмен Ивановский должен был оставаться бизнесменом Ивановским – в любом другом случае вся игра теряла смысл.
– Прошу вас, – сказал он, вставая из-за стола.
Марк Айле, напряжённо следивший за развитием ситуации, выскочил из «Гамлета» с полуминутной задержкой. Увидев, что «новый русский» усаживает Ингу Бьярмуле в свой джип, капитан СГБ, не имевший служебной машины, попытался поймать такси. К счастью, это у него легко получилось, он сунул водителю под нос своё служебное удостоверение и распорядился следовать во-он за тем «чероки». Водитель бодро рванул с места, но тут же влетел в бампер «БМВ», выворачивающего с платной стоянки. После того, как автомобили замерли, вмявшись друг в друга, из «БМВ» вылез Артём – охранник Бруммана – и Марк понял, что предстоит долгий и утомительный разговор…
– …Остановите здесь, – попросила Инга.
Ивановский вдавил педаль тормоза, и джип остановился на улице, состоящей из отдельных домов, прячущихся за высокими заборами.
Разведчик Виноградов знал, что это Подгорная – целый район для местной элиты, город в городе, живущий по своим собственным законам, но диктующий свою политику всей республике. Однако питерский бизнесмен Ивановский, лишь недавно прибывший в Белогород, знать этого был не обязан, а потому спросил:
– Где мы?
– Это Подгорная, – сообщила Бьярмуле лениво.
Она извлекла из сумочки мундштук, вставила в него сигарету без фильтра, прикурила.
– А это мой дом, – она указала на небольшой кирпичный замок в готическом стиле с башенками и стрельчатыми окнами. – Но на чай с кофе не приглашу, не надейтесь…
– Я и не рассчитывал…
– Конечно, – кивнула Инга. – Продолжайте в том же духе.
Она уже не казалась такой пьяной, однако разведчик Виноградов подозревал, что это видимость, она пьяна, но умеет держаться, как то и подобает настоящей актрисе.
– Подгорная улица… – повторила Бьярмуле. – Знаете, э-э-э…
– Дмитрий, – подсказал бизнесмен Ивановский.
– Знаете, Дмитрий, на Подгорной живут двести семей… Всего лишь двести семей. Но каждый человек, живущий здесь, считает себя центром этой вселенной, а потому думает, будто бы может не считаться с другими… Здесь идеи имеют все возможности для осуществления… но, Боже, что это за идеи…
Ни Ивановский, ни Виноградов ничего не поняли. Но оба чувствовали томление от того, что время потрачено зря, – пьяная певичка сорвала продуманную операцию, сутки в итоге прочь, да ещё писать отчёт для Звягина, в котором придётся многословно оправдываться и просить разрешение на новый заход к Брумману.
– Сколько лет вы знаете Айна Бруммана? – внезапно спросила Бьярмуле.
Ивановский удивился.
– Вы не поняли, – сказал он, – я только что познакомился с Брумманом…
– В самом деле?.. И что же вы хотите от него получить?
«Опасный вопрос», – подумал разведчик Виноградов.