— Да я верю, верю, — остановил его депутат.
Приняв из рук в руки посылку, он ощутил, что у нее приличный вес, но ничего не сказал. Азербайджанец, уходя, приговаривал:
— Будэш снова у нас, жду в гости. Будэм жарить шашлык, вах.
На следующий день по пути домой Логинов попросил заехать по адресу Прохорова. Старик очень обрадовался посылке. Александр Васильевич быстро распрощался, договорившись, что вскоре они продолжат беседу о советских лагерях.
Неделя пролетела в подготовке отчета депутатской комиссии. Логинов был одним из главных составителей этого отчета, иногда засиживался до полуночи. Наконец отчет закончен, завтра его отпечатают.
В воскресенье, когда Александр Васильевич впервые отдыхал по-настоящему за всю неделю, пришел Прохоров.
— Здоров, Васильич, — бодро поздоровался старик, проходя в гостиную и усаживаясь на давно облюбованное кресло.
Логинова поразила панибратская фамильярность старика. Да и внешне он как-то изменился. Это уже был не тихий доброжелательный старичок, а уверенный в себе немолодой, но еще крепкий мужчина. Разительная перемена.
За время своего депутатства Логинов научился ничему не удивляться, вот и сейчас он хотел посмотреть, что будет дальше.
— Чай, Дмитрий Егорович, или сразу за работу?
Старик внимательно поглядел на депутата, потом улыбнулся и, подмигнув, сказал:
— Первым делом решаются дела финансовые, а затем можно и водочки выпить. А о тюрьме мы завсегда сможем поболтать. Тюрьма, она каменная, никуда не денется.
— Какие финансы? — не понял Логинов. Он подумал, что дедок все-таки решил потребовать плату за сотрудничество с депутатом. «Любопытно, сколько он попросит за свои консультации?»
Но вместо ответа Прохоров начал доставать из своего поношенного пиджака пачки денег в банковской упаковке. Одна, две, три… сложив их одну на другую, дедок хихикнул и, ткнув в них пальцем, сказал:
— Пятнадцать «штук», как одна копейка.
— Что это за деньги? — сурово спросил Логинов.
— Твоя «капуста», сокол ясный, — оскалился довольный собой старикан.
— Как моя? За что?
— Да за тот опиум, что ты мне притарабанил от Рустама. Твоя доля за десять килограммов. Заработал — получи.
Свет померк в глазах народного избранника. Первое, что он хотел, — вышвырнуть эти чертовы деньги в окно, а следом и старика.
— Я не возьму денег, — наконец дрожащим голосом произнес депутат.
— Твое право, — спокойно сказал старик, — но деньги твои и можешь поступать как захочешь.
Хотя… я на твоем месте эти деньги вложил бы в какую-то ценность. Депутатство твое не вечно, да и чернушную бредятину народу скоро надоест читать, вот и останешься ты без работы. А жить привык шикарно, не правда ли, Васильич?
— Я заявлю в милицию.
— И что ты скажешь? — грустно улыбнулся Прохоров. — Скажешь, что вор-рецидивист Прохор обманом уговорил тебя провезти посылку с наркотиками из Азербайджана, за что дал пятнадцать тысяч рублей. Так, что ли?
Логинов молчал, понимая, что именно это и собирался заявить в МВД.
— А я скажу, — Прохоров широко оскалился, — что ни о какой посылке понятия не имею, и Рустам так же скажет. И в гостинице никто не вспомнит про бумажную коробку. А вот ментам заявлю, что пятнадцать «штук» ты с меня вымогал за то, что устроил мне прописку у совершенно чужого человека, который сейчас лечится от алкоголизма. Участковый это подтвердит, будь уверен… Да, кстати, на взяточников депутатская неприкосновенность не будет распространяться. А шуму будет! Наверно, все газеты станут писать, да и в программе «Время» покажут. Семья у тебя идейная. И жена, и дети наверняка откажутся от мужа-взяточника, — измывался старик.
Логинов сел в кресло, обхватив руками лицо. Бывший историк прокрутил в памяти все события и понял, что стал жертвой чудовищной провокации. Теперь было два выхода (третий — добровольная сдача органам милиции с долгой отсидкой — вообще в его голову не вмещался). Первый — согласиться работать на этого бандита Прохора, второй — покончить с собой, но и тогда это не смоет позора с его имени, с его семьи. Остался только один выход. Логинов оторвал руки от лица и спросил:
— Что, теперь я буду вашим гонцом за наркотиками?
Дмитрий Егорович улыбнулся нежной отцовской улыбкой и негромко сказал:
— Зачем же мне золотую рыбку держать на посылках? Возить наркотики есть кому и без вас, уважаемый Александр Васильевич. А с вами мы будем сотрудничать только по конкретным делам, где вы со своим положением сможете нам оказать действительную помощь. Естественно, не бесплатно. И платить буду не в пример этой мелочи, — старик указал на пачки денег.
— Кто еще будет знать обо мне? — наконец спросил Логинов.
— Только я, — спокойно произнес Прохор, но, видя недовольство в глазах вербуемого депутата, добавил: — Конечно, кое о чем может догадываться и Рустам. Но он — калач тертый и знает, что значит распускать язык. Ведь человек смертен иногда внезапно, — спокойно, по-будничному закончил Прохор, а Александр Васильевич понял: последняя фраза касалась не только Гусейнова, но и его…
После ухода гостя Логинов долго сидел за столом и не отрываясь смотрел на пачки денег. Мозг его лихорадочно анализировал сложившуюся ситуацию, искал выход или хотя бы какое-то объяснение случившемуся. Неожиданно перед глазами вспыхнул твердый синий переплет книги об истории американской мафии. Когда же он ее читал? Да несколько лет назад. Тогда еще никто толком и не знал таких слов, как «рэкет», «киднеппинг», а теперь их знает весь Союз, и не только эти слова. Помнится, прочитав книгу, он подумал: «Лихие они ребята, да и условия жизни у них другие». Теперь условия одинаковые или почти одинаковые. Почему бы не рискнуть? А книгу можно использовать как учебное пособие для начинающего мафиози.
Александр Васильевич спрятал деньги в шкаф, а сам стал быстро собираться, решив сегодня же отправиться в Обнинск повидать семью, а заодно привезти в Москву нужную книжку.
«Мы еще посмотрим, Прохор, — подумал депутат, запирая входную дверь, — кто будет главенствовать: бандит с природной хваткой хищника или образованный человек с нужным багажом знаний и влиятельным окружением…»
Отец Рената Тафулина был известным на всю Казань фарцовщиком, трижды судимым. Но примером для старшего сына не стал: не хотелось Ренату за год королевской жизни платить годами каторжного труда. «Жить надо шикарно и безбоязненно», — считал он.
Военную службу Ренат проходил в Москве. Столица поразила его своими размерами, огромными проспектами, высоченными многоэтажками, магазинами, изобилующими товарами. «Вот этот город по мне», — решил тогда Тафулин.
После демобилизации Ренат устроился по своей военной специальности каменщиком в одно из московских СМУ, получил прописку, место в общежитии, аванс. После этого он смог лишь доработать до получки, и был таков. Тяжелый физический труд не его стезя. Он быстро отыскал себе занятие по вкусу. Сперва стоял на «отрыве» в команде наперсточников, потом сам научился крутить наперстки. Освоив это занятие, решил отделиться. Дав отступного бригадиру, создал свою команду. Тогда у него впервые появились приличные деньги. Тафулин снял большую квартиру, оформил фиктивный брак с пропиской. А уже после того, как стал стопроцентным москвичом, развернулся по-настоящему. Договорился с кем надо о разрастании своего предприятия. Создав еще несколько команд, запустил наперсточников в поезда пригородного сообщения. Но вскоре наперсточный бум стал затихать.
Однако в эпоху умирающего социализма люди без дела не могли сидеть. Валютный ажиотаж породил новые «рабочие места» менял и кидал. Ренат, не забывая отстегивать в общак, переквалифицировал своих людей. Первое время они больше занимались обменом. Доходы небольшие по сравнению с киданием. В ход пошли переделанные доллары (к мелким банкнотам пририсовывались нули — один, иногда два), потом «куклы» — пачки нарезанной бумаги. И, наконец, лохов ловили просто на «шухер», когда меняла на крик «менты» убегал с банкнотами лоха. Это был настоящий бизнес, правда, иногда кидалы попадались, но Ренат помогал их семьям, «подогревая» тех деньгами. Чтобы люди не распускали на допросах языки, они должны были знать, что о них заботятся. Эта тактика всегда окупалась, но жизнь не стоит на месте. И когда дела «товарищества» были на пике достижений, в уже купленной Тафулиным квартире раздался телефонный звонок.
— Да, слушаю, — подняв трубку, сказал Ренат и тут же услышал хрипловатый голос:
— Шустрик, это я.
Ренат сразу узнал интонацию Альберта Фромана — казахского немца, неоднократно судимого за квартирные кражи. Человек педантичный, образованный и бесстрашный, он был в воровском мире немалым авторитетом. А за ненависть к стукачам носил прозвище Фашист. Фроман был правой рукой Прохора, которому принадлежал район, где действовали люди Тафулина. Именно Фашист прозвал Рената Шустриком. Если он позвонил — значит, это серьезно.
— Я узнал вас, — как можно почтительней сказал Тафулин.
— Вот и хорошо. — Голос Фашиста звучал ровно, и каждое слово произносилось слегка растянуто, с правильно поставленным ударением. — Ты как, свободен? Надо потолковать.
— Когда? — не задумываясь спросил Ренат, мысленно прокручивая один вопрос: «Не наступил ли я где-то Прохору на любимую мозоль?» Нет, никаких грехов он за собой не чувствовал.
— Сейчас.
— Жду.
Ждать пришлось недолго, через пять минут в дверь позвонили. Фашист пришел один, без свиты охранников. Здоровенный детина под метр девяносто ростом, с угрюмым лицом инквизитора.
— Здравствуй, Шустрик, — сказал Фашист, протягивая загрубевшую ладонь с заскорузлыми мозолями. В сравнении с его ладонью, привыкшей к орудиям лесоповального труда, ладонь бывшего наперсточника была нежной и мягкой.
— Что-нибудь выпьете? — спросил Ренат, глядя, как гость раздевается в прихожей.
— Рюмку «Хеннесси», если у тебя есть, — произнес Фроман, оглядывая гостиную большой четырехкомнатной квартиры. Дорогая английская мебель, толстый персидский ковер на полу с ярким сочным орнаментом, стены увешаны картинами в позолоченных массивных рамах, и тут же, под картиной, на передвижной тумбе японская видеодвойка, рядом с диваном центр с горко