— А я думаю, они дрочат.
— Они могут заниматься и тем и тем, — не отступала Ровена. — Я имею в виду — почему красоте обязательно быть платонической? Это чисто западный завис. Иудеохристианская традиция, которой у них нет. Понимаешь?
Мардж копалась в своей черной, из кожзаменителя сумке, которую оставляла в запертом кабинете Холи-о с Ровеной.
— Ты права, — не стала она спорить. — Иудеохристианская.
— Точно, — сказала Ровена. — В которой секс — это что-то унизительное.
— Помню, у меня в сумке была пачка сигарет, — сказала Мардж. — Абсолютно уверена, что была.
— О черт! — всполошилась Ровена и вернула Мардж ее сигареты.
— В следующий раз проси разрешения, — сказала Мардж. — Пожалуйста.
Она достала из сумки расческу и причесалась перед зеркалом. Хотя ей было всего тридцать, кое-где в ее темных волосах уже проглядывали седые нити. Это красиво, подумала она.
— Может случиться, — сказала она Ровене, — что тебе нужны будут деньги и захочется взять из выручки. Советую, не делай этого, не бери даже гроша. Потому что, если возьмешь хотя бы раз, эти люди заставят тебя горько пожалеть.
Ровена в замешательстве посмотрела на Мардж.
— Из-за какой-то сигаретки, которую я у тебя одолжила… — вздохнула Ровена. — До чего люди озлоблены. Просто непостижимо.
— Запомни, что я тебе сказала, — отрезала Мардж.
Выйдя из дамской комнаты, они увидели Холи-о и Стэнли-киномеханика, обходящих ряды кресел с осмотром, не оставил ли кто из зрителей каких-нибудь вещей. Стэнли обходил левую половину зала, Холи-о — правую. Холи-о открыл свою вечернюю пинту «Христианских братьев» и, держа бутылку бренди за горлышко, внимательно обследовал ветхий ковер. Иногда он даже становился на четвереньки. Он всегда осматривал все очень тщательно и ничего не пропускал: на прошлой неделе он нашел два бумажника, в которых была некоторая сумма денег, и пару странных черных перчаток. Стэнли-киномеханик никогда ничего не находил, и Мардж чувствовала, что он с радостью оставил бы всю возможную добычу Холи-о. Но Холи-о заставлял его обшаривать зал. Мардж было слышно, как Стэнли ворчит, что, мол, на полу ничего нет, кроме крышек от бутылок да пятен спермы.
— Так он еще и пьет? — шепотом спросила Ровена, вместе с Мардж наблюдая за ползающим по полу Холи-о. — Я думала, он больше по другим делам.
Мардж пожала плечами:
— Старая гвардия. Им все нипочем.
В этот вечер Холи-о не нашел ничего стоящего. Он проводил Стэнли до двери, постоял на пороге, беспокойно оглядывая улицу. Он опасался нападения индейцев.
Вот уже несколько недель, как в городах на побережье происходили стычки между индейцами и самоанцами, и Холи-о боялся, что в один прекрасный вечер индейцы поймают его, когда он будет возвращаться в гостиницу. Поэтому он предпочитал не ходить мимо бара «Третья база» и дожидался, пока за ним не приедут двое самоанцев, которые работали сторожами в «Энкаунтере».
Холи-о ждал самоанцев, Ровена — своего ухажера, и Мардж чувствовала, что тоже чего-то ждет. Они сидели в кабинете Холи-о под вырезанными из «Нешнл джиогрэфик» пейзажами американской части Самоа и фотографиями Холи-о в форме береговой охраны. Над дверью Холи-о прикрепил моментальный снимок жизнерадостной рыжеволосой женщины, постриженной под Элвиса Пресли, — это была фотография мисс Дауд, до прошлого года кассирши «Одеона». Какой-то помешанный «бродяга» убил мисс Дауд прямо в ее будке, и ее фото пугало и притягивало Ровену.
— Мне бы хотелось вообще не знать об этом, — сказала она Мардж и Холи-о.
Холи-о прикрыл глаза.
— А ты не думай об этом.
Но Ровена продолжала косить глазом на портрет цветущей мисс Дауд.
— Ой, — вздохнула она, — бывают же уроды, прости господи.
— Хиппи, — мрачно сказал Холи-о.
— Ну да! — возразила Мардж. — Может, это был просто какой-то парень с длинными волосами?
— Это был хиппи, — повторил Холи-о. — Я был там, мне ли не знать. Она умерла у меня на руках.
Мардж посмотрела на руки Холи-о в рукавах блестящего синего дакронового пиджака, они были короткие, но сильные. Интересно, каково это — умирать на таких руках? — подумала она.
— Хиппи-маньяк, — сказал Холи-о, глотнув бренди, чтобы успокоиться. — Это было даже не ограбление. Он убил ее просто ради смеха… А еще кричат: «Мир и любовь», — с горечью добавил он. — Подонки.
Ровена поморщилась:
— Нельзя всех обвинять из-за одного человека, Холи-о.
— Из-за одного?! — возмутился Холи-о. — А как насчет того психа в Йеллоустонском парке? У него были полные карманы обглоданных человеческих пальцев. Он пожирал свои жертвы, ублюдок.
— Как у вас, на Самоа, — сказала Мардж.
Холи-о сверкнул глубоко посаженными глазами:
— Вранье все это. Пусть бы только хоть один хиппи появился на Самоа. Хоть один. Ему бы там надрали задницу.
— Ты же знаешь, Холи-о, — сказала Ровена, — просто потому, что газеты или Эдгар Гувер говорят что-то там такое, это еще не становится правдой. Как история с Чарли Мэнсоном…
Холи-о аж затрясся. Было неразумно заводить его еще больше.
— Ладно, ладно, ты прав, — сказала Мардж, — хватит об этом.
Ровена снова отправилась в туалет. Холи-о с неприязнью посмотрел ей вслед.
— Слишком часто она ходит в туалет, — сказал он. — Думаешь, употребляет?
Мардж отрицательно покачала головой.
— Она мало что знает, — проворчал Холи-о. — Вот в прежние времена была настоящая богема. И часто это был по-настоящему образованный народ, люди искусства. Потом появились битники, люди, может, пониже уровнем. А теперь кругом эти поганые хиппи.
— Холи-о, — спросила Мардж, — ты, кажется, знаешь врача, который может выписать рецепт?
Холи-о помотал головой, словно говоря «нет».
— А что?
— Мне нужно немного дилаудида[32], если можешь достать.
— Зачем? Что-нибудь болит?
— Просто хочу попробовать.
— Попробовать? — Кажется, Холи-о такое желание показалось очень странным. — Ты что, Мардж, употребляешь?
— Просто я подумала, что хорошо бы забалдеть, — ответила Мардж.
— Забудь об этом, — сказал Холи-о. — Лучше уж гуляй налево. Мужу не обязательно все знать.
— Интересно попробовать дилаудид, — сказала Мардж. — Я могу достать долофин, но думаю, дилаудид позабористей.
— Долофин — это мерзость, — сказал Холи-о. — Это же метадон. Он тебя убьет. Героин и то лучше.
— Не хочу иметь дело с этими людьми. Во всяком случае, не сама.
— Чего их бояться? — засмеялся Холи-о. — Обыкновенные ребята.
Вместе с Ровеной, вернувшейся из туалета, они продолжали ждать, когда появятся те, кто должен был за ними прийти.
— Ну как, понравилось тебе в Нью-Йорке? — спросила Ровена Мардж. — Расскажи.
— Не помню, — ответила Мардж. — Я уж и забыла, что была в Нью-Йорке.
Кто-то вошел в вестибюль и негромко постучал в металлическую дверь; Холи-о осторожно открыл, держа наготове дубинку. Это был парень Ровены; они вместе с ней снимали квартиру на Ной-стрит. Звали его Фродо.
— Господи, ну и запашок тут у вас! — сказал Фродо Холи-о.
Ровена пошла ему навстречу.
— И впрямь пахнет, — подхватила она. — Я это первым делом замечаю, как прихожу.
Фродо хихикнул:
— Воняет как в зоопарке. Как в обезьяннике.
Холи-о насупил смуглый лоб.
— В другой раз, — сказал он Ровене, — дожидайся своего дружка на улице.
— Не хотел тебя обидеть, — сказал Фродо.
Когда они ушли, Мардж направилась к запасному выходу на автостоянку. Холи-о крикнул, чтобы она вернулась.
— Я могу дать тебе несколько доз, — предложил он. Посмотрел на нее, как на ребенка, и спросил: — В каком виде предпочитаешь?
— Не знаю. Наверно, таблетки.
— Ладно, Мардж, — добродушно сказал он.
У него все было с собой, в кармане. Он вытряхнул из пластиковой коробочки четыре таблетки ей на ладонь.
— Это будет стоить тебе двадцатку. Расплатишься в пятницу.
Он завысил цену, чтобы Мардж была у него в долгу.
— Дауд это любила, — сказал он. — Очень любила.
Голос у него стал низким, глаза блестели. Мардж, благодарно улыбаясь, смотрела на него. Это было совращение. Дурь породит некую сдержанную холодную близость; будут долгие нежные разговоры, и сопли, и светящиеся пузырьки, безмолвно поднимающиеся во тьме сознания.
— Она и девочек любила, да, Холи-о?
Холи-о улыбнулся:
— Любила, но что она любила по-настоящему, так это дилаудид.
Одиночество. Ему хотелось, чтобы вновь было так, как с Дауд.
Она поблагодарила его, и он предупредил, чтобы она не глотала все таблетки сразу и не принимала первую сейчас, поскольку ей нужно вести машину. Потом, как всегда, проводил ее до запасного выхода и дождался, когда она сядет за руль. Он каждый вечер, провожая ее, проявлял бдительность — оглядывался по сторонам и на пожарную лестницу, нависавшую над дверью, смотрел, не прячется ли кто за углом здания.
Потом, еще раз оглядев переулок, он махнул ей: можно выезжать на улицу. Когда она поравнялась с ним, он наклонился к окну машины.
— Вот увидишь, это хорошая дурь, — уверил он ее. — Людям, и не каким-нибудь там ненормальным, она действительно нравится. Сама же знаешь тунеядцев, которые стали делягами. Они первыми появляются утром на улице, потому что хотят заработать на дурь.
— И ты небось пользуешься случаем.
— Точно, — подтвердил Холи-о. — Ты права.
— Со мной по-другому, — сказала Мардж. — Я хочу попробовать из принципа.
Холи-о поспешил согласиться, что так оно и есть. Он кивнул на прощанье, и она поехала, спокойно, словно в Сан-Франциско и не было никаких индейцев. Она никогда не видела его таким счастливым.
Перед мостом она свернула на Мишшн-стрит. Машина у нее была желтый «форд» 1964 года выпуска, и Мардж очень ее любила, считая, что прекрасно в ней смотрится. Она знала, что, когда она за рулем, у нее очень респектабельный вид, — было нечто осенне-академическое в ней и ее машине, что даже могло вызвать ностальгию у тех, кому нравился 1964 год. Полицейские почти никогда ее не останавливали.