Юнец, который говорил с нью-йоркским акцентом, спросил пива и выпил, проглотив таблетку. Изжеванную зубочистку выплюнул на стойку. Увидев, что Хикс сверлит его глазами, он спросил:
— Ты что-то сказал, кэп?
Хикс ничего не ответил, и юнец смерил его быстрым одобрительным взглядом сверху донизу.
Чертов салага. Хиксу казалось, что, будь он чуть пьянее, чувствуй себя еще более одиноким и на взводе, он мог бы к парню и подкатиться. От такой возможности, пусть и отдаленной, ему стало тошно.
— Смотрел вчера вечером бокс? Это же просто бойня была, скажи? — Юнец придвинулся ближе. — Вот что я тебе скажу: единственный способ пустить ниггеру кровь — это примотать бритву к перчатке.
Хикс решил, что парень чокнутый. В принципе, он всегда был не прочь накостылять чокнутому.
— Я из Нью-Йорка, — сказал парень. — А ты давно там был?
Хикс допил пиво.
— Никто тебя не спрашивал, откуда ты. Отвали.
— Ну ты даешь! — сказал сопляк. Он как будто вовсе не был обескуражен.
Сейчас будет драчка, подумал Хикс. Ему не терпелось начать мордобой.
Парнишка изучающе посмотрел на него, словно не зная, на что решиться.
— Ты — потрясный ублюдок, да?
Хикс пожал плечами и встал, пальцы правой сжались в кулак.
— Кто я?
Парнишка быстро, по-нью-йоркски, залопотал:
— Я сказал, потрясный ублюдок, в смысле — жутко крутой, умеешь постоять за себя. Я бы не стал к тебе заводиться. — Он вытянул ладонь, словно загораживаясь от удара.
— А я уж подумал, что заводишься.
— Да что ты, кэп, нет-нет, извини. Я бы угостил тебя пивом и пилюлей, но у меня ни шиша. Это мой последний четвертак, честно.
— Не нужно мне твое пиво, салага.
— Брось. Не обзывай меня так.
— Не нужно мне твое пиво, салага.
— Ладно, — сказал парнишка, — как хочешь.
А Хикс так рассчитывал его побить. Но оба — и он, и парень — понимали, насколько он пьян и что нужно быть осторожным. Особенно злило Хикса то, что нужно быть осторожным.
— Слышь, кэп, — сказал парнишка, — хочешь помочь мне почистить одного пижона?
Хикс уставился на него.
— Я должен встретиться с этим педиком. Старик, он упакован что надо: костюмчик за пять сотен, всякие там перстни, «ролекс», кредитки. Ну как?
Парень подвинулся ближе.
— Я бы и один смог, но этот пижон — здоровый как черт. Если нас будет двое, да еще у одного нож, — никаких проблем.
Хикс заглянул ему в глаза. Они были почти небесной голубизны, с амфетаминной краснинкой в уголках и с длинными черными ресницами. Говоря, он большим пальцем почесывал подбородок, прикрывая другими пальцами свою заячью губу. Хикс еще не встречал человека, от которого бы так несло, как от этого парня.
— Это еврей с телевидения, трусливый педик. Мы покажем ему нож, старик, и он в штаны наделает.
— Ты, верно, шутишь, — сказал Хикс.
Это было почти забавно. Может, и в самом деле забавно.
Парнишка извлек сигарету из кармана рубашки, не доставая всю пачку. У него были все повадки салаги.
— Я серьезно, — сказал парень. — Ну что, согласен? Ярость Хикса утихла. Он в изумлении смотрел на парня.
— Мы вдвоем, старик, — что скажешь?
— Возьми себе пива, — ответил Хикс.
Тот улыбнулся. Если б он улыбнулся на мгновение раньше, Хикс разнес бы ему череп. Но теперь у Хикса пропало желание бить его. Парнишка был сам себе трип, сам себе тайное знание. Таких людей просто нельзя бить. Они святые.
— А с ножом — это ты? — спросил Хикс.
Парнишка глянул вниз, на свою ногу, и зажмурился чуть ли не в чувственном предвкушении.
Хикс пнул его по лодыжке. Башмак стукнулся о что-то большое и твердое под брючиной.
— Что у тебя там за хреновина?
Юнец скромно улыбнулся:
— Штык.
Хикс захохотал и хлопнул ладонью по стойке:
— Хреновато у тебя, парень, с самоуважением.
— Черта с два! — возразил юнец. — С самоуважением у меня все офигенно, потому и таскаю железяку.
— У тебя имя есть?
— Джои, — ответил юнец. — Одна девчонка с Лонг-Айленда звала меня Бродвейский Джо[39], потому что я очень похож на Джо Немета.
— Прекрасно, — сказал Хикс. — Меня можешь звать Кэп. Мне это нравится.
— Идет, — кивнул Джои. — Сделаем так: я позвоню ему. Он устроился в том мотеле, у яхтенной пристани. Я войду первым, ладно? Потом впущу тебя. Пижон выпьет, и мы дождемся, пока он закосеет. Слушай, ты уверен, что хочешь пойти?
— Уверен, — ответил Хикс. — Ненавижу таких ублюдков. Дай мне его номер. Я позвоню и спрошу тебя. Вроде того, что у меня для тебя есть какое-то там сообщение. Ты мне скажешь по телефону: в другой, мол, раз, но я буду настаивать. Ты извинишься перед ним, скажешь, что я должен зайти, но ты быстро избавишься от меня. Сыграй роль.
Бродвейский Джо как будто задумался, потом сказал:
— Ладно. Так и сделаем.
Пока Джои звонил, Хикс переписал номер и заказал себе еще выпивку.
— Готово, Кэп, пошли на дело.
— Я подожду здесь, — сказал Хикс. — Позвоню тебе отсюда. Я на машине, так что буду на месте через пару минут.
— Нет, едем вместе. Позвонить можешь там, из какого-нибудь кабака.
— Не собираюсь засвечивать машину. Пойдешь туда один, а уж с добычей смоемся на его машине. В любом случае не хочу болтаться там лишнее время.
— Хорошо, — сказал юнец. Опять улыбнулся Хиксу и ткнул его пальцем в ширинку. — До скорого. Надеюсь, не подведешь?
— Ни за что, — уверил его Хикс.
Когда Бродвейский Джо ушел, Хикс направился в туалет. Возвращаясь, он понял, что ему очень трудно будет найти дорогу в ХСМЛ. Немного погодя он снова встал и позвонил по номеру, который взял у юнца.
— Привет, — сказал он.
— Кто говорит?
— Это Кэп, милашка. У твоего бойфренда, Бродвейского Джо, с собой штык. И он собирается этим штыком сделать с тобой кое-что нехорошее. Он как раз уже идет, думает надрать тебе задницу.
— Надрать, говоришь?
— Это совсем не так весело, как звучит, — пояснил Хикс.
После задумчивой паузы человек на том конце провода сказал, что он ничуть не удивлен.
— А сам-то ты, — спросил он, — кто такой?
Хикс почувствовал себя оскорбленным.
— Я — отличный парень, — ответил он. — Добропорядочный гражданин. Вот кто я такой.
— Расскажи мне немного о себе, — попросил голос в трубке. — Ты — здоровый мужик?
Хикс вздохнул. Он был совершенно пьян.
— Здоровенный, — сказал он. — Настоящий громила.
— Я знаю, как можно повеселиться. Ты честно поступил. Почему бы тебе не прийти ко мне, наведем немного страху на нашего юного друга?
Хикс повесил трубку и вернулся к бару. Над стойкой, чего он раньше не заметил, висела надпись: «Сегодня первый день оставшейся тебе жизни».
— В точку попал, — сказал Хикс бармену.
Бармен, желчный старик, обернулся и, скривившись, посмотрел на надпись:
— Это не я. Она тут была.
Когда Хикс вышел, бармен снял надпись. Не стоило раздражать посетителей.
На улице было холодно, висел туман.
— Некуда-то мне податься, — вслух сказал Хикс.
Он пошел вперед, оглядываясь через плечо. Не успел он далеко отойти от бара, как заметил приближавшийся попутный городской автобус и заставил себя рвануть на угол, к остановке. Войдя в автобус, он подумал, что, когда бежал к остановке, кажется, видел Бродвейского Джо не то в переулке, не то в подъезде, не то дальше по улице. Слишком он был пьян, чтобы сказать точно.
Он стоял рядом с нервным водителем, нашаривая в карманах мелочь; отсчитав наконец деньги на билет, он понял, что автобус уже доставил его назад, к площади Джека Лондона, откуда рукой подать до отделения ХСМЛ. Он сунул мелочь обратно в карман и, обменявшись враждебными взглядами с водителем, осторожно, чтобы не загреметь вниз, вышел из автобуса.
Поднявшись в свою комнату, он залепил пластырем глазок в двери и зарядил свой кольт тридцать восьмого калибра. Но прежде сунул в барабан один патрон и крутанул его. Трижды повторил процедуру, и каждый раз патрон вставал точно против ствола. Он не мог решить, хороший это знак или плохой.
Проснувшись на утро с мерзким привкусом во рту и больной головой, он увидал на столе револьвер, лежавший среди рассыпанных патронов, разодранной целлофановой обертки и коробки из-под патронов. Ему стало очень стыдно вчерашней своей глупости. Безрассудство и Бесконтрольность в чистом виде.
Последние часы перед рассветом Мардж снились кошмары. Каждый кошмар кончался тем, что она просыпалась от сильнейшей невральной вспышки, осознавала, что у нее раскалывается голова, и снова проваливалась в сон. Но назвать это состояние сном было трудно.
И кошмары, все как один, были ужасные. То Джейни стояла, покачиваясь, на карнизе, позади нее дождливо-серый нью-йоркский горизонт, водонапорные башни, грязный кирпич стен. То какой-то сумасшедший монах с окровавленным яблоком в руке. То что-то страшное, виднеющееся среди деревьев. И в каждом кошмаре фигурировала головная боль.
Она встала и тенью бродила по квартире; все валилось из рук. Кофе убежал и пригорел на плите. Блюдце разбилось. Еще остались две таблетки дилаудида, но она проглотила таблетку перкодана.
Ожидая, пока он подействует, Мардж выпила кофе, отдающий пригорелым. Когда почувствовала, что приходит в норму, почитала Джейни детские стишки. На глянцевом развороте книги была изображена старушка, которая жила-была в дырявом башмаке; многочисленные дети старушки качались на шнурках, высовывались из дырочек для шнурков, кишели на полях страницы в своих альпийских платьицах и кожаных портах на помочах. Их было, наверно, с полсотни. Пятьдесят детей. Джейни захотела узнать, как зовут каждого из них.
— Эту зовут Линда. Эту — Джейни, как тебя. Это Фриц. Сэм. Элизабет.
Мардж чуть не плакала.
— Я не знаю, как зовут всех, милая. Ну откуда мне знать, как их всех зовут?
— У-у, — захныкала Джейни.