— Ну-ну, — сказал Хикс.
Высунув от усердия кончик языка, она ввела иглу себе в ляжку, легла на спину и передала ему шприц.
Он сидел рядом и следил за ней, пока она не заулыбалась.
— Как, лучше?
— Издеваешься?
Он оставил ее дремать на берегу речушки, бросил мешок со всем арсеналом в углу коридора и вернулся к пиву.
— За муки, на кои мы осуждены! — провозгласил Дитер, поднимая стакан. — Да продлятся они!
— Вижу, тебе весело, Дитер.
Дитер посмотрел на сумку, которую Хикс поставил в ногах:
— А в сумке у тебя небось веселый порошок?
— В сумке его до фига, — сказал Хикс. — Хочу вот толкнуть.
— Поэтому ты и приехал?
— Нам сели на хвост. Надо избавиться от товара.
— Я думал, ты хочешь пожить у нас.
— Так как, приятель?
— Не здесь. И не с моей помощью.
Хикс посмотрел Дитеру в глаза:
— Нет? Но ведь Гиббс был здесь недавно. Кейджелл сказал мне.
Кейджелл поднял голову от «Острова сокровищ»:
— Гиббс привозил грибы для фиесты. Это единственный наркотик, какой теперь здесь у нас бывает.
— Тебя никто не спрашивал, — сказал сыну Дитер. — Иди настрой свою гитару.
Кейджелл отбросил книгу и вышел в главную дверь.
— Гиббс привозил грибы для фиесты. Это единственный наркотик, какой теперь здесь у нас бывает.
— Дитер, друг, все, что от тебя требуется, — это позвонить кое-каким людям.
— Я больше не звоню никаким людям.
— Слушай, — сказал Хикс, — я обязательно должен разобраться с этим товаром. После всего, что было…
Он рассказал Дитеру о Конверсе и Мардж и о том, что произошло. Дитер подошел к холодильнику, достал еще кувшин вина.
— Завидую твоей энергии.
— Мне показали цель, — сказал Хикс. — Я взял и пошел. Может, на следующий год все повторю опять.
— А потом еще и еще, так и будет продолжаться. Сплошная суета и никакой награды. Надо было тебе у нас остаться.
— Да, — кивнул Хикс, — рыбалка в тот раз была отличная, ничего не скажешь. Теперь я, чтобы уснуть, не овец считаю, а мысленно сижу там и опять ужу, раз за разом. Как Хемингуэй. — Он потер ладонями лицо и встал. — Я совсем мертвый, приятель. Надо бы упасть задрыхнуть.
— Ну так иди упади, — сказал Дитер. — Сам знаешь где.
В заводи, на берегу которой сидела Мардж, рыба была чуть ли не ручная. Она пощипывала Мардж руки и доверчиво заплывала в подставленные ладони, однако мгновенно отплывала при малейшей попытке поймать ее, оставляя на поверхности воды переливающуюся солнечными бликами рябь. Мардж сидела, играя с рыбой под сводом вечности и тишины, к которым уже начала привыкать.
В какой-то момент она решила окунуться. Она сбросила с себя пропахшую потом одежду и осторожно ступила в воду. Дно было галечное, вода нагрета солнцем; она окунулась с головой и встала, чувствуя легкое подташнивание. Ветер был напоен ароматом сосен.
На камне в нескольких ярдах ниже по течению сидел Кейджелл. Она обернулась и машинально помахала ему.
— Хочешь мыло? — крикнул он.
— Хочу.
Он сбегал в дом и вернулся с бруском домодельного мыла, пахнущего щелоком.
— Послушай, — сказал он, показывая на угол дома, — там есть душ. Пойди туда, тогда мыло не повредит рыбам.
Он серьезно смотрел, как она выбирается из воды и идет к душу. Вода была холодная, намного холоднее, чем в речке. Она намылилась под взглядом мальчишки, ополоснулась и обернула полотенце вокруг себя, став похожей на индонезийскую женщину в саронге.
— Так прилично? — спросила она его.
— Конечно.
Он перешел ручей, перепрыгивая с камня на камень, и уселся на берегу напротив нее.
— Хорошо тут, — сказала она.
— Очень хорошо. Хотя было гораздо лучше.
— А как было?
— О, всегда было полно народу.
— Так, как сейчас, разве не лучше?
— Не знаю. Для рыбалки — лучше.
— Как ты можешь ловить рыбу, — спросила она, — если беспокоишься, как бы мыло не повредило ей? Разве крючок не причиняет боли?
— Не думаю, что это то же самое, — ответил Кейджелл. — Некоторые здесь говорили, что ловить рыбу — это жестоко. Дитер говорит, что многие из тех, кто не одобрял рыбной ловли, теперь сами убийцы.
— Ты имеешь в виду — они убивали людей?
— Ну, может, он говорит иносказательно. А может, они и убивали людей.
— Понятно. Ты всю жизнь здесь живешь?
— Почти. Хотя родился в Париже.
Он был само совершенство, утонченный артефакт, как индийские колокольчики на деревьях. Он был дитя грядущего, как и она сама, — рожденное для привольной жизни на заре Нового Века.
Невозможно было не думать о Джейни, но наркотик полностью притупил страх за нее.
— Где твоя мать?
— На Востоке в больнице. Она давно уехала отсюда.
— Устала от множества народу?
— Она считала его богом.
— Ну, — сказала Мардж, — с ее стороны это было глупостью.
— Нет, — возразил Кейджелл, — она думала, что он действительно бог. Она не единственная, кто так думает. Однажды его посетили настоящие церковники, чтобы спросить его об этом.
— И что он им сказал?
— Прикинулся, что так оно и есть.
— А сам он верил в это?
— Похоже, что верил. Теперь он говорит, что был богом не больше, чем любой другой человек, только другие не знали, что они боги, а он знал.
— Ты думаешь, он был богом?
— Я не знаю. Может, он и бог. Я хочу сказать, как мы можем это знать?
— Когда я была маленькой, — сказала Мардж, — было такое объединение, называвшееся Лига Обезбоженных Воинов.
— Обезвоженных?
— О-без-бо-жен-ных. Обходились без Бога.
— Злые?
— Все были злые, когда я была маленькой. Я тоже злилась. — Мардж встала, продрогнув в одном полотенце. — Как здесь хорошо! Что это за место?
— Это целая история, — сказал Кейджелл. — Оно называется Эль-Инкарнасьон-дель-Вербо — Воплощенное Слово. Во времена миссионеров здесь жили иезуиты, но мексиканцы их запретили, и монахи закопали все свое золото и ушли. Потом это место стало частью ранчо Мартинсона. Мы — я и Дитер — ходим иногда с металлоискателем. Нашли много чего замечательного. Только не золото.
— Как ранчо досталось Дитеру?
— Думаю, от матери. Ее девичья фамилия была Мартинсон.
— Что же, — сказала Мардж, — повезло ему.
Она оделась и неторопливо пошла искать Хикса.
— Он спит, — сказал ей Дитер. Он предложил ей пива, и она не стала отказываться. — Через пару часиков встанет, быстро соберется, и вы отправитесь по своим делам.
— Я думала, мы их сделаем здесь.
— К сожалению, я не могу помочь вам с героином.
— Значит, я ошибалась. Я думала, вы как-то с этим связаны.
— Вы ошибались. — Он глотнул вина и осуждающе, как ей показалось, взглянул на нее. — Большую дозу колете?
— Честно говоря, и не знаю, — ответила она. — Его так много.
— Если он вьетнамский и если вы будете колоться дальше, у вас выработается сильная зависимость. Может быть, уже и выработалась.
— Мы думаем, а вдруг это все у меня в голове.
— Давно это у вас?
— Нет, не очень.
— Это хорошо, — сказал Дитер. — Тогда вы можете завязать, если захотите. Я могу вам помочь.
— Неужели?
— Поменьше высокомерия, — сказал он. — Это некрасиво.
Мардж внутренне напряглась. Она не испытывала к нему неприязни.
— Пожалуйста, только не надо хиппанских проповедей, мистер Естественность[81]. Я не принадлежу к вашей Церкви.
Его маленькие серые глазки испытующе смотрели на нее.
— Насколько для вас важны деньги? Вы действительно хотите, чтобы он этим занимался?
— На деньги мне плевать.
— Хорошо. Бросьте героин в пропасть и пойдемте удить рыбу.
— Предложите это ему.
Он замолчал, сидя со стаканом вина на нижней ступеньке алтаря, словно собираясь с силами.
— Вы мне нравитесь, — сказал он наконец. — Рад видеть вас здесь.
— Приятно слышать это от вас.
— Хикс рассказывал, чем мы тут занимаемся?
— Он говорил, что вы хиппующий роши. Я не очень хорошо понимаю, что это значит.
Дитер сделал большой глоток.
— Когда-то давно, — мрачно сказал он, — здесь на горе происходило нечто совершенно особенное.
— Что-то вроде духовных поисков?
— В сущности, да, духовных поисков. Но это трудно выразить словами.
— Так я и думала. Это связано с тем, что вы были богом?
Дитер вздохнул:
— Теперь я не бог, и никогда им не был. В любом обычном понимании этого слова. По политическим соображениям я сделал кое-какие заявления. Я был убежден, что эпоха требует этого. Если бы у меня получилось, все было бы оправданно.
Мардж засмеялась:
— Вы как мой отец-коммунист. — Она смахнула светлую героиновую слезу и покачала головой. — Как много людей думают, что знают все лучше всех, и гонят дикую лажу. Это грустно.
— Слушай хиппанскую проповедь, — объявил Дитер. — Когда душа оставляет тело, она попадает в пустоту, и там ее одолевают искушения. И первое искушение таково: она видит пару в постели — и естественно, что в душе пробуждаются остатки неодолимого желания. Зрелище манит сильней и сильней, пока не затягивает по-настоящему. Душа зримо увидела собственное зачатие. Она проделывает обратно путь, каким явилась на свет, и это конец освобождения. Вот что случилось с нами. Думаю, это наркотики погубили нас. Нас затянуло, потому что это было так приятно. Ты ведь сама употребляешь, так что должна понимать.
— Абсолютно, — сказала Мардж. Она прикрыла глаза. — Это ужасно, действительно ужасно. Ужасно, что мы не можем избавиться от этого дерьма ради чего-то лучшего. Если бы существовал способ, я бы сказала… я бы сказала: сделаем это.
— Сделаем это, — сказал Дитер. — Заставим его остаться.
Блаженно паря в облаке наркотика, Мардж засмеялась.
— Если бы я могла молиться, — сказала она, — я бы попросила Бога бросить бомбу на всех нас — нас и наших детей, — чтобы уничтожить всех до единого. Чтобы нам ничего не было нужно. Ни наркотика, ни любви, ни чьей-то грязной задницы, ни чьей-то идиотской выпендрежной болтовни. Это выход, — умиротворенно добавила она. — Окончательное решение.