Она устроилась перед погасшим очагом на индейском коврике.
— Хочешь улететь? — спросил Дитер.
— Уже кайфую.
Он оторвался от своего занятия, взглянул на нее и отломил крохотный кусочек гриба.
— Это еще не улет.
Он принес ей миску и поставил у самого лица.
— Обычно я сам ездил за ними, когда наступал сезон. Базар выглядит фантастически. Там их детишки продают. — Он откусил еще капельку. — Чем грибы синее, тем лучше. Иногда мальцы-продавцы подкрашивают их синей краской.
Она помотала головой:
— Меня тошнило.
Дитер взял миску и вернулся к столу, а она блуждала взглядом по балкам потолка.
— Чем ты занимаешься? — неожиданно спросила она. — Как тебе удается сосредоточиться, если ты под кайфом?
— Я могу под кайфом играть в поло, — ответил Дитер.
Откуда-то из долины донесся звук трубы — четыре дрожащие ноты. Пронзительный тембр, звук опасности.
Мардж улыбнулась, услышав его.
— Это труба мексиканской пехоты, — сказал Дитер. — Очень трагичный звук. Он призывает мексиканскую армию на сражение с небольшими, но очень решительными отрядами. Эти отряды три месяца сдерживают их наступление и убивают половину солдат[91].
— Не значит ли это, что кто-то приближается?
Он отложил провода в сторону, взял с полу кувшин с вином и присел на край ее одеяла.
— Не знаю, что это значит. Это как-то связано с фиестой.
— Какая она, фиеста? Это весело?
— Они затаскивают ягненка на вершину горы и приносят его в жертву.
Она посмотрела в его ангельские глаза с длинными ресницами. Беззащитные, комично голубые. И засмеялась:
— В жертву тебе?
— Ты никак не хочешь понять, — сказал Дитер. — Они приносят его в жертву его небесному отцу. Распинают.
— Серьезно?
— Конечно, — ответил Дитер.
— И едят псилоцибиновые грибы?
— Грибы они получают у меня. — Он поднял глаза к балкам. — Они улетают, и распинают ягненка, и спрашивают: «Малый Агнец, Кто Сотворил Тебя?»
— И что отвечает агнец?
— Агнец отвечает: «бе-е-е».
Мардж покачала головой.
— Ну они дают, — сказала она. — И ты тоже.
Она вытянулась на полу. Красное лицо Дитера нависло над ней, его губы произнесли:
— Ты еврейка.
Оцепенев, она смотрела на него:
— Ты так считаешь? И это делает нас друзьями?
Дитер сел рядом, так и не выпуская кувшина с вином.
— Ты очень строго держишься. Я подумал, что, может быть, это еврейская черта.
— Потому что евреи не любят лишний треп?
— Я этого не замечал. Просто они слишком разборчивы.
Его колеблющееся красное лицо приблизилось к ней, дыхание отдавало вином. Она подумала, что он собирается поцеловать ее, но не пошевелилась.
Он отодвинулся, потом и вовсе сполз с ее одеяла.
— Я не всегда такой, как сейчас, — проговорил он.
— Я тоже, — сказала она, и чуть погодя: — Я знаю, чего ты хочешь от него, но чего он хочет от тебя?
— Он хочет, чтобы я продал три килограмма героина. И это все.
— Нет, — сказала она, — он пришел к тебе еще с какой-то целью.
— Полагаю, дело в том, что я — часть его истории. А его жизненный принцип — серьезно относиться к своей истории. Серьезно относиться к людям. — Дитер засмеялся. — Он ко всему относится серьезно. Он серьезный человек, как ваш президент — ип homme sérieux[92]. Американец до мозга костей.
— Ты просто раздражен.
— Вовсе нет. Я знаю его очень хорошо. Я был его первым наставником.
— Забавно слышать от кого-то такое, — сказала Мардж.
Она заметила, что Дитер ее не слушает. Он сидел, уставив отсутствующий взгляд куда-то мимо, и улыбка все так же блуждала на его лице.
— Он был красив. Настоящий естественный человек дзен-буддизма. С этим парнем можно было делать все, что хочешь.
— О чем ты? — спросила Мардж. — Что это значит — делать с ним все, что хочешь?
— Он был открыт. Он был там. Был. Когда я давал им название «Те, Кто Есть», я думал о нем.
— «Те, Кто Есть»? Что это значит?
Дитер вновь заметил ее.
— Он был удивителен. Каждую идею осуществлял на практике. Для него не было абсолютно никакого различия между мыслью и действием. — Дитер с хлопком соединил ладони и стиснул их так, что пальцы побелели. — Для него что мысль, что дело — все было одно. Невероятное чувство собственного достоинства. Все, во что он верил, он в точности претворял в жизнь.
Мардж поднесла руку к лицу и засмеялась:
— Ну и ну!
— Это точно — ну и ну! — кивнул Дитер.
Он с нежностью оглядел комнату.
— Ты должна знать, как здесь было в те времена. Мы не пили, не принимали наркотиков. Посуду за собой мыли в горном ручье, слушали птиц. Подлинная… чистота во всем. Так было, пока Кристина не спятила. А до того она была очень счастлива.
— Не знала, что счастье как-то фигурировало в вашем учении. Я думала, вам не полагалось думать в подобных категориях.
— Ничего не попишешь, — сказал Дитер, — мы были счастливы.
Он пригубил вино из кувшина и устремил на Мардж свой гималайский взгляд. Она понятия не имела, сколько он уже съел грибов. Казалось, они не оказывают на него никакого действия.
— Я прошел все реки, — сказал Дитер. — Как старатель. Познакомился со всеми гуру, подлинными и мнимыми. Фудзи. Афон, — перечислял он, загибая пальцы. — Но не устоял перед американской мечтой.
Мардж засмеялась.
— Ты не очень похож на человека, — сказала она, — который не устоял перед американской мечтой. Скорее наоборот.
— Вовсе нет. Когда я появился здесь, то был наивен. Верил во все эти старые сказки. Простодушие. Энергичность. Верил настолько, что какое-то время это было для меня непреложным. Кристина и я поднялись сюда — другие появились позже. Рэй и остальные. С нами происходили дивные вещи. Мы словно парили на крыльях, были в трансе.
Он громко и ничуть не смущаясь пустил газы.
— Затем мне пришло в голову, что, если я приму американские правила, — которых как следует не понимал, — если чуточку подтолкну, ускорю события, мы можем вырваться в нечто по-настоящему космическое. Земной мир разваливался. Никто не знал, что делает или чего он хочет. Огромное ухо прислушивалось. Ожидая что-то услышать.
Дитер закрыл глаза и сцепил ладони на макушке.
— Я сидел здесь и слушал мир! У меня было то, чего они, — движением подбородка он показал на мир внизу, — хотели. Было знание! И я подумал: небольшое усилие, небольшой толчок, что-то не совсем обычное — и лавина покатится. И кончил тем, что стал Доктором Дурманом.
Он открыл глаза и пожал плечами:
— Мир в жопе. Человек — сосуд скудельный.
— И все ушли вниз.
— Никто не запел вниз! — закричал Дитер. — Мы исчезли, не оставив следа. С тех пор нас никто не видел… Посмотри на Рэя. Он погряз в самурайских фантазиях — американского розлива. Ему надо быть Одиноким Рейнджером[93], великим десперадо[94] — в одиночку победить во всех эпических сражениях. — Дитер устало поднялся. — Может, идея и не слишком оригинальная, но тут он очень хорош.
С улицы вошел Кейджелл с охапкой растопки и сбросил ее у очага.
— Вечером сыграем в го? — спросил он отца.
— Посмотрим. Пойди разбуди Рэя.
— Он уже проснулся, — сказал Кейджелл. — Умывается. — Он повернулся к Мардж. — Сыграем в го?
— Извини, не помню, как в эти китайские шахматы играют.
— Мифы, — говорил Дитер. — Фантасмагории. Воздушные замки.
Вошел Хикс, вытирая полотенцем лицо.
— Все это было дерьмо, — заявил он. — Правда, Кейджелл?
— Дерьмо в противоположность чему? — спросил Дитер. — Если это было дерьмо, то что тогда было не дерьмо?
— Это был приход.
— Это было чувство ответственности. Не надо было откатываться с этого прихода.
— Что бы это ни было, мы так и не дошли до конца. А в таком деле «чуть» не считается.
— Мы, бывало, распевали песенку, — сказал Дитер, обращаясь к Мардж. — Послушай куплет:
Предлагать больше, чем могу дать,
я имею привычку дурную.
Но должен я больше, чем есть у меня, предлагать,
лишь тогда легко будет дать, что могу я.
— Малость посмеялись, и ладно, — сказал Хикс.
Сейчас он не смеялся. Он запустил руку в миску, достал гриб и чуточку откусил от синей шляпки.
Дитер поднял ладони вверх, как бы говоря, что ничего не понимает.
— Почему ты считаешь, что слишком поздно что-то сделать? — требовательно спросил он. — Может, еще не поздно. Послушай, ни к чему тебе эта мерзость, которую ты привез. Это тупик.
Он подошел к Хиксу и поднял было руки, словно желая положить ему на плечи, но в конце концов передумал.
— Оставайтесь, — сказал он повелительным тоном. — Оставайтесь оба. Сделаем еще попытку.
Хикс отвел глаза и еще откусил гриба.
— Слушай, — сказал Дитер, — мы есть, правильно? Последний осыпающийся оплот духа. Мир катится к вырождению и убийству. Мы должны обособиться, жить как на острове, подобно монахам девятого столетия. Вокруг нас новое Средневековье.
Он оглянулся через плечо и увидел Кейджелла, который стоял у очага и смотрел на него. Через мгновение мальчишка был снова на улице. Дитер продолжил:
— Мы должны укрепить наше дело, пока оно не погибло окончательно. Оно может больше никогда не возродиться.
— Забудь об этом, приятель, — сказал Хикс.
— Забыть? — изумленно спросил Дитер. — Ты шутишь. Кто может забыть такое?
— Я бы помог тебе, Дитер, но мне надо толкнуть сколько-то дури.
Дитер схватил за руку Мардж:
— Скажи ты ему.
Она помотала головой:
— Никто не купил мне гору, Дитер. Надо как-то жить, пропади оно все пропадом.
— Чепуха! Полный бред! Ты не должен зарабатывать на жизнь таким способом.