— Мардж?
Она встряхнулась.
— Мардж, ты меня видишь? Ты меня слышишь?
— Да, конечно, — ответила она.
— Надо ехать, детка. Мы не можем сидеть здесь и горевать, иначе тоже умрем.
Она казалась уже не такой бледной, глаза не такими безжизненными. Из горла вырвался какой-то звук.
— Мардж?
— Не все ли равно? — спросила она с улыбкой.
Конверс задумался.
— Не знаю. Но каждый человек уникален.
— Джон, — сказала она, — как у тебя только язык поворачивается. Честно — плохой ты человек.
Он принялся расхаживать возле джипа, мягко урчащего мотором.
— Ради бога, мы же приехали за ним! Я правда стараюсь не жалеть об этом… Даже когда случается самое худшее, — заговорил он, — это еще не конец, что-то остается.
— Ха! — сказала Мардж. — Остался скэг. — Она смотрела, как он в замешательстве ходит взад и вперед возле машины. — Что-то еще? Что?
— Мы с тобой.
Мардж рассмеялась:
— Мы? Ты и я? Ты это имеешь в виду?
— Всех нас, — ответил Конверс. — Ты знаешь, о чем я.
— Разумеется, — сказала Мардж, — потому-то все так и погано.
Конверс покачал головой и вернулся туда, где лежал Хикс. В данных обстоятельствах Конверсов довод не очень работал. Присев на корточки рядом с Хиксом, Конверс спросил себя, понял бы тот, что он пытается сказать, или нет.
Конверсу пришло в голову, что, если бы вечность назад в матросском клубе в Иокосуке они могли предвидеть, чем все кончится, они все равно поступили бы так же. Веселье и игры, amor fati. Semper fi[113].
— Покойся с миром, — сказал он Хиксу.
Он посмотрел назад, на далекие горы, и увидел высокий столб пыли возле железнодорожной колеи. Что-то движущееся подняло пыль, а ветер крутил ее и поднимал столбом.
Секунду он стоял, пытаясь подавить в себе панику; затем понял, что нужно сделать: застегнуть рюкзак, чтобы ветер не выдул весь порошок, — тогда они найдут его здесь. Застегнув рюкзак, он достал из кармана «клинекс» и привязал к лямке. Потом помчался к машине, прыгнул за руль и дал газ.
— Отваливаем, детка, — сказал он Мардж. — Эти ублюдки опять у нас на хвосте.
Он не мог разобрать, что там движется, вздымая пыль, но движение было медленным; через несколько минут он уже оторвался на приличное расстояние.
— Если они нас нагонят, — сказала Мардж, — если у них оружие… если прикажут остановиться… мы не остановимся. Будем ехать.
— Хорошо, — сказал Конверс. В зеркальце он следил за облаком пыли.
— Кто это? — спросила Мардж.
Не отрывая глаз от облака, Конверс засмеялся и еще сильнее вдавил педаль. Столб рос, становясь все толще и выше, — кружащаяся белая воронка с черным основанием и широкой пенящейся верхушкой, изгибавшейся по ветру, — жуткая и невинная мера какого-то обдолбанного, бредового процесса. В зеркальце казалось, что буря затянула все небо.
— Посмотри на них, — сказал он Мардж. — Посмотри в зеркальце.
Мардж наклонилась, чтобы заглянуть в зеркальце, обернулась назад, потом снова посмотрела в зеркальце. Лицо ее разрумянилось, глаза блестели.
— О господи! — закричала она и хохотнула, брызнув слюной. — Только посмотри на них!
Она высунулась из окна и завопила, обращаясь к пыльному столбу.
— Хрен тебе! — голосила она. — Хрен те-бе-е-е!
Когда они снова выехали на шоссе, столб пыли позади осел, чудовище остановилось. На шоссе по-прежнему не было ни единой машины.
— Да ладно тебе, — сказал Конверс.
Антейл и его коллега Анхель ехали по солончакам на дорожном тракторе «Мичиган». Он принадлежал Галиндесу, который с его помощью проложил несколько троп Дитеру.
Это была надежная машина для бездорожья и очень дорогая, но она не делала и двадцати миль в час. Преследовать на ней кого-нибудь было делом безнадежным, если только тот не шел пешком.
Антейл осматривал равнину в бинокль, восседая, как Роммель, на крыле. Заметив стоящий «лендровер», он было поднял свой «моссберг» и взвел курок, но не стал стрелять — в надежде, что люди в «лендровере» спят или удолбались.
— Как я и говорил, — хмыкнул Анхель.
Это Анхель предположил, что Хикс ушел, он же раздобыл и трактор.
Антейл смотрел в бинокль на «лендровер», как вдруг тот рванул с места и помчался на юг, к шоссе, оставляя за собой хвост белой пыли. Стрелять с такого расстояния было бессмысленно. Антейл вышел из себя, но старался не показывать гнева, не желая позориться перед Анхелем. Он и так уже совершил слишком много оплошностей.
Он бросил бинокль, оставив тот болтаться на шее, и поднял голову, не видно ли какого самолета, — но ни один самолет не нарушал покоя утреннего неба. Он снова внимательно оглядел равнину и заметил Хикса, лежащего у рельсов.
Он спрыгнул на землю, не дожидаясь, пока Анхель остановит трактор, и побежал туда, где лежал Хикс. На спине трупа был рюкзак, к рюкзаку была привязана белая салфетка. Он открыл рюкзак и увидел внутри героин.
Он выпрямился с натянутой улыбкой.
От вида Анхеля, высоко сидящего над ним в кабине, ему стало немного не по себе.
— Он там? — спросил Анхель.
— Да, — помедлив, ответил Антейл. — Ну ты, ублюдок, — сказал он, обращаясь к мертвому Хиксу, — заставил нас побегать.
Он пнул труп в плечо; Анхель одобрительно кивнул.
Антейл постоял секунду, глядя на пыливший вдали «лендровер», потом наклонился к рюкзаку и сорвал привязанную к лямке салфетку.
— Это еще что за дрянь?
— Знак капитуляции, — ответил Анхель.
Антейл вытер мокрый лоб.
— Ты так считаешь? — Он смял салфетку и отшвырнул ее в сторону. — Черт их поймет, такая бестолочь, заморочили меня. Совершенно непредсказуемые, сущие психи. С такими дело иметь — сам свихнешься.
Последние слова он не потрудился перевести Анхелю.
Безумие какое-то, кошмар. Чтобы выкрутиться, придется по полной задействовать свою репутацию профессионала без страха и упрека, — а там при первой же возможности покинуть страну. Он несколько вышел за рамки полномочий, но никаких компрометирующих улик против него не было, а даже если у кого и возникнут сомнения, агентство согласится без шума отпустить его. Другие же увольнялись при обстоятельствах не менее сомнительных. Там, куда он намеревался отправиться с Чармиан, он сможет, если им удастся отыскать его, время от времени выполнять какие-то их задания. Там у него много друзей, и ни один его не выдаст. В той стране все занимались подобными делами.
Эта авантюра многому его научила. И сейчас он был полон оптимизма.
Она показала: если уж взялся за дело, дави на противника, не давая ему ни малейшего послабления, не складывай рук, встретившись с трудностями, старайся переиграть всех соперников и полагайся на собственные решимость и упорство, — и тогда мешочек с бобами на конце радуги от тебя не уйдет.
Конверсы сидели у него в печенках, руки чесались свернуть им шею — но, делать нечего, придется смириться. Непохоже было, что у таких, как эта парочка, хватит духу испортить ему игру.
Антейл вынул из рюкзака пакет с героином, показал его Анхелю и сунул в тракторный ящик с инструментами.
— Мешочек с бобами, — сказал он.
— С бобами? — переспросил Анхель.
Анхель немного беспокоил его. Место было безлюдное, а наркотик стоил очень дорого; надо быть начеку. Мексиканцы и люди, им подобные, уважают только властный голос и уверенность в себе.
— Его мы похороним, — сказал он Анхелю.
— Можно просто сбросить его с нашей стороны, — предложил Анхель.
Антейл поморщился: ну что за лень и беззаботность. Manana[114].
— Нет, hombre[115]. Похороним его в горах. Машина у нас подходящая. — Он посмотрел на часы. — Потом вызовем подмогу.
Он облокотился о колесо и обвел глазами небо.
— Мы всю дорогу следили за этой партией товара, — сообщил он Анхелю. — Ты и я — старые друзья из соседних стран и делали это по собственному почину. Интуиция, мол, подозрения. Потом кто-то из контрабандистов украл товар, они передрались между собой. Кто был убит, кто сбежал.
— С дурью, — сказал Анхель.
— Верно, — кивнул Антейл. — Precisamente[116].
Они погрузили Хикса в ковш, и Анхель посмотрел вдаль, нет ли подходящего оврага. На здешнем ветру следы долго не живут, и через день-два никто уже ничего не увидит. Они могли бы навалить на Хикса хоть тридцать тонн пустыни.
Они двинулись к горам, и Антейл окончательно отогнал от себя смутную тревогу, которую вызывал в нем Анхель. Он хлопнул его по спине, и Анхель расплылся в признательной улыбке.
Анхель, размышлял Антейл, — это тип полицейского, который сошел с прямой дорожки просто ради того, чтобы его не считали за дурака. Причина тому — не природная продажность, а традиция. По роду службы Антейлу приходилось сталкиваться со множеством людей иной, чем он, культуры.
Ему вспомнился один анекдот — Анхель наверняка особенно оценит.
— Кто-то однажды сказал мне: если думаешь, что кто-то плохо с тобой поступает, не тебе судить. Убей его, а уж Бог потом рассудит.
Он начал было переводить Анхелю сказанное, но передумал.