Гнеда вспомнила о вещах Фиргалла. Последнее, чем ей хотелось заниматься, – это обшаривать начавший околевать труп, но выбора не оставалось. Девушка присела на корточки перед мертвецом и брезгливо откинула полу плаща, скрывавшую перевязь налучья. Оружие поверженного врага принадлежит победителю. Не возьмешь ты, обязательно возьмет другой, и кто поручится, что не использует против тебя самого? Гнеда расправилась с застежкой и вытянула перекидной ремень с луком, затем отцепила колчан, откуда хищно торчали красные и черные хвосты стрел.
Стеклянные глаза, не мигая, пялились в небо. Зубы свело оскоминой, и девушка накинула полотнище на лицо разбойника. Выдохнув, она продолжила. На его поясе висела пухлая, вместительная на вид калита. Гнеда вытащила нож и срезала ее, не тратя времени на расстегивание замочка. Сумка была добротная, сшитая из хорошей кожи, пообтертая временем и долгой службой. Девушка распустила завязки и вытряхнула содержимое на землю. Первыми вниз спорхнули откромсанные куски золотой сидовой вышивки, которые Гнеда сразу спрятала за пазуху. Звякнули монеты – несколько блестящих, остальные замусоленные, с неровными краями и едва различимым рисунком. Огниво с кремнем, пучок веревки. Девушка съежилась, заметив нанизанные на ниточку девичьи перстеньки, десятка два, не меньше. Нет, она не собиралась даже думать о судьбе этих украшений и их хозяек. Маленький скудельный[73] пузырек с плотно притертой пробкой. Несколько щепок, небольшая деревянная ложка. По обтесанной гладкой ручке сверху вниз текли залесские буквы, процарапанные не совсем уверенной рукой: «брата хлебалка».
– Нет больше у тебя брата, – тихо сказала Гнеда неизвестному ложечнику и вздохнула.
Она сгребла всю кучу и запихнула обратно в кошель. Вернувшись к трупу, девушка присела и засучила ему рукава. На исполосованной рубцами кисти красовались снятые с Фиргалла запястья. Морщась от то и дело подкатывающих приступов дурноты, Гнеда с усилием стянула украшения, а затем выудила с шеи убитого длинную веревку, на которой позвякивали кольца сида. Она махнула клинком, ловя ладонью посыпавшиеся перстни. Кажется, все.
Девушка подошла к лошадям, которые боязливо поджимали уши и беспокойно переступали на месте. Из дорожной сумы Фиргалла торчал его скомканный плащ. Гнеда заглянула внутрь – сапоги тоже нашли себе место в хозяйской котомке. К седлу был привязан и Солес, меч сида. Девушка прошлась рукой по ножнам и вымученно улыбнулась. Цел меч, цел и Фиргалл. Осталось только выбраться отсюда и найти подмогу.
Она сгребла остатки своей изодранной сорочки и сложила в переметную суму. Налучие с тулом[74] Гнеда подвесила к седлу Ска. Затянула подпруги, поправила свою одежду, надежно застегнув плащ, и надела шапку, скрывавшую волосы. Она отцепила повод Пламеня и приладила к железку длинную веревку. Наконец, Гнеда подвела Ска к Фиргаллу и заставила припасть на землю. Кажется, конь только этого и ждал, уже давно с волнением поглядывая умными глазами на неподвижно лежащего хозяина, и послушно опустился рядом. Осторожно поднырнув под левую руку сида, Гнеда обхватила его стан и попыталась подтащить к Ска. Девушка не ожидала, что Фиргалл окажется таким тяжелым. Все ее попытки как можно меньше тревожить рану провалились, пока она дергала и волокла безжизненное тело. Кое-как водрузив его в седло, она неловко устроилась сзади на крупе, не выпуская из рук туловище сида. Девушка подняла коня, надавив на его бока. Подъехав к Пламеню, Гнеда схватилась за приготовленную веревку. Двигаться было неудобно, но ничего иного не оставалось.
Впервые Гнеда подумала о том, кем были лихоимцы. Ведь они откуда-то пришли. Были это случайные разбойники или же нарочно подосланные люди Финтана? Имелись ли у них сообщники неподалеку? Гадать можно было сколько угодно, но девушка твердо знала лишь одно: если ей не найти в ближайшее время помощь, Фиргалл умрет.
Опушка снова сменилась лесом, но, к счастью, это был уже не холодный зловещий ельник. На почтительном расстоянии друг от друга тут росли статные сосны. Душисто пахло смолой, а уходящие ввысь янтарные стволы, несмотря на затянувшееся облаками небо, заставляли думать, что меж деревьев гуляют солнечные лучи. Внизу расстилались нескончаемые черничники, но девушке было не до ягод. Тропы толком не существовало, и обе лошади неохотно плелись, не чувствуя впереди цели.
Тело Фиргалла с каждой пройденной верстой становилось все более обременительной ношей, жжение в бедре усиливалось. Промокшая на болоте одежда не только не высыхала, но и воровала последнее тепло. Гнеду мелко потряхивало, а сознание становилось все более спутанным, и девушка подозревала начинающуюся лихорадку. Она уже давно не правила Ска, будучи даже не в состоянии отдать должное смышленому животному, непостижимым образом сознававшему, что от него зависят жизни двух беспомощно болтающихся на его спине людей.
Мысли замедляли свой бег, загустевая, словно кисель. Сид делался все холоднее, его повязка насквозь пропиталась кровью. Гнеда даже не могла быть уверена в том, что Фиргалл еще жив, но это уже не трогало ее. Хотелось лишь спать, и борьба с веками, норовящими смежиться, отнимала последние усилия.
По лесу пробежала быстрая тень. Гнеда поняла это с опозданием, но все же поняла. Ска остановился.
Что-то произошло.
В ушах застряла невыносимая тишина.
Девушка покачнулась, и преддверие падения отрезвило рассудок. Верные мышцы бедер и голеней слаженно сработали, сжавшись тисками на лошадиных боках и не позволяя свалиться. Но что все-таки случилось? Воздух задрожал и ударил в лицо с неожиданной силой.
– Стой!
Слово отчего-то не сразу явило свой смысл, поначалу оставаясь нелепым набором звуков. Возможно, она просто отвыкла от залесской речи. И голос – очень низкий, сиплый, когда-то непоправимо сорванный. Она и без того неподвижна, зачем он кричит? И кто он? Мысли устало и нехотя закопошились, толкаясь и выпихивая друг друга, пытаясь выстроиться в привычный порядок, словно поднятые по ночной тревоге сонные вояки.
Гнеда напряглась, насколько это было возможно. Расплывчатый образ перед глазами медленно приобретал различимые очертания. От дерева напротив отделилось нечто, из невнятного бурого мазка собравшееся в единое целое, и девушка увидела человека. В сразу же слегка прояснившейся голове родилась первая здравая дума за последнее время – выхватить оружие. Но обе руки оказались заняты, да и потом, что сделаешь против детины, стоящего в какой-нибудь дюжине шагов и держащего тебя на прицеле огромного лука?
– Эй, ты что, оглох? – совсем не приветливо прохрипел человек, добавив в конце ругательство, предназначавшееся явно не для женских ушей.
Гнеда молча смотрела на него, подмечая, что одет он был примерно как те двое. А в руках – большой лук, где ладно лежала стрела, плотоядно поблескивавшая острым наконечником. За то время, пока незнакомец продолжал держать натянутую тетиву, у Гнеды давно бы отсохли руки. Да что руки, ей вряд ли под силу было бы вообще отвести ее. А этот – ничего, спокоен, не шелохнется. От человека веяло мрачной уверенностью и холодным презрением к жизни – чужой ли, своей ли. Стрелец не спускал с лица девушки глаз, спрятанных под нависшими щетинистыми бровями. Помедлив, он вдруг не спеша опустил оружие и отточенным движением, не глядя, сунул не пригодившуюся стрелу в колчан. Размеренными шагами безо всякой опаски подошел почти вплотную. Наконец разглядел, что всей угрозы-то – два калеки.
Его волосы, остриженные чуть выше плеч, непонятного полинявшего цвета, видимо бывшие когда-то кудрявыми, а теперь походившие на пеньку, лежали под опушенной белкой шапкой. Короткая окладистая борода открывала выпирающий кадык. В левом ухе торчало увесистое кольцо. Нос с горбинкой – кажется, оттого что был не раз сломан. Облачение чужака составляли смурая рубаха и толстая безрукавка мехом вовнутрь. Его кожа отливала медью то ли от загара, то ли от редкого мытья. Стать человека нельзя было назвать могучей, но он был жилистым и поджарым. На поясе висел нож раза в два больше, чем тот, что убрал его собрата по оружию.
Кто бы он ни был, коль уж Гнеда могла все еще размышлять об этом, а не лежала на сырой земле со стрелой в груди, надежда затеплилась в ней слабым огоньком.
– Погоди убивать, успеешь еще, – осипшим голосом как можно громче произнесла девушка.
Бородач испытующе глянул ей в лицо и, ничего не говоря, взял лошадей под уздцы, повернулся спиной и зашагал вперед. Гнеда неслышно выдохнула и обняла Фиргалла освободившейся рукой. Его сердце упрямо продолжало отстукивать глухой, медленный ход.
Дом, представлявший довольно грубый сруб с несколькими волоковыми оконцами, прятался в укромном уголке леса, окруженный приземистыми елками. Единственное красное окно было прикрыто голыми ставнями, лишенными даже простейшего узора. Ни плетня, ни двора, ни собаки. Обитатель сего места явно не сильно беспокоился о возможном вторжении в свои владения. Настолько уверен в себе или совсем не дорожит собственной шкурой? А может, опасаться некого оттого, что самого стоит обходить стороной за версту?
Гнеда никогда не имела случая удостовериться, как должно выглядеть пристанище разбойников, но всегда представляла его примерно так. Может, чуточку просторнее.
Хозяин тем временем привязал лошадей и только теперь оглянулся на своих невольных гостей. Сколько девушка ни всматривалась в его лицо, пытаясь угадать намерения, у нее ничего не выходило. Смерив Фиргалла и ее долгим взглядом, он с досадой цокнул языком, проворчав что-то неразборчивое себе под нос.
– Давай, – приказал чужак Гнеде, протягивая руки, чтобы принять сида.
Она осторожно и не сразу разжала ставшие непослушными пальцы. Человек проворно подхватил бесчувственного Фиргалла, на удивление легко справившись с его тяжестью, и поспешил к дому, скрывшись в заранее распахнутой двери. Девушке казалось, что ее тело стало совсем невесомым. Обе ладони, измазанные запекшейся кровью, сиротливо лежали на бедрах, вдруг оказавшись ненужными.