[78] и тайком наблюдал за спускавшейся с крыльца девушкой. Сейчас, видя Гнеду в женской сорочке и с косой, юноша недоумевал, как вообще мог принять ее за парня. Хотя… Он окинул девушку с ног до головы оценивающим взором. Сколько ж ей придется рубашек да онучей под низ надеть, чтобы кому-то приглянуться? Тонкая и смуглая, она была бесконечно далека от округлой налитости, составлявшей истинную девичью красоту. Вот уж кому никогда не повезет быть прозванной гладкой и белой, словно репка.
В тот далекий час почти волшебной встречи накануне Солнцеворота Гнеда, счастливая вестница окончания их мучительных скитаний по чащобе, показалась Бьярки добрым лесным духом, прекрасным дитя реки и трав. Но нынче, в городе, где любая девушка выглядела куда краше и холеней, Гнеда напоминала сверкающий камушек из горного ручья. Искристый, переливающийся разными цветами под толщей воды, он становился серым и обыкновенным, стоило вынуть его из оправы блестящих струй.
Взгляд боярина остановился на бедрах девушки, но, кажется, вся их немногая пышность создавалась складками понёвы. Разглядывая Гнеду с бесстыдностью купца на скотном торгу, Бьярки поднял глаза выше, следя за ничем не выдающимися изгибами. Задержавшись на вырезе горловины, боярин фыркнул. Да уж, такая сойдет за парня. Но тут же, словно наказанием за надменность, перед очами встало разгоряченное испуганное лицо, когда он схватил в горсть ее рубашку на груди, и жгучий стыд затопил Бьярки.
И эта вахлачка еще смеет после всего оставаться в его доме? Он никогда в жизни не простит ей бесчестья!
Боярин перестал дышать, увидев, что Гнеда направляется в его сторону. Потерянно озираясь, девушка прошла совсем рядом с притаившимся Бьярки. Юноше невольно бросилась в глаза выпуклость повязки под рукавом, и в животе неприятно похолодело. По ее векам пролегла синева, а может, это был просто отсвет неудачно упавшей тени. Бьярки скривился, заметив, что она идет босиком.
Чего еще ждать от деревенщины?
Но брезгливость почему-то не помешала ему не отрывать глаз от маленьких ступней, размеренно мелькавших из-под подола, пока девушка не скрылась за воротами конюшни.
Бьярки мотнул головой, отгоняя странное оцепенение и давя злобу, стиснувшую ребра. Мысль о том, что отец призрел чужачку, которая опозорила его, не давала дышать. Он сорвался с места, едва не сшибив по дороге девушку-челядинку, которая еще долго с недоумением глядела на дверь, хлопнувшую так, что задрожали слюдяные оконца.
Гнеда не выходила из светелки два дня, и еду ей приносила одна и та же глазастая и шустрая чернавка по имени Сторонька. Она почти сразу перестала дичиться и с удовольствием задерживалась у гостьи, дожидаясь, пока та доест, чтобы унести посуду. Девушка оказалась любопытной и болтливой, что выходило на руку Гнеде, которой нужно было узнать как можно больше и быстрее о месте, куда она попала.
Из всего, что наговорила служанка, Гнеда поняла, что женой господина Судимира была боярыня Вышеслава, добрая, но «страсть какая строгая». Их старший сын Судислав жил с женой и малыми детьми тут же, в усадьбе. Судислав с отцом состояли в дружине князя и часто бывали в отъездах. Средний, Творимир, тоже имел собственную семью, но жил отдельно на торговой стороне. Когда же речь зашла о младшем, Сторонька поначалу лишь хихикала в кулак, делая большие глаза, и многозначительно смотрела на гостью. Но позже Гнеда все-таки добилась от нее, что Бьярки на самом деле звали Брячиславом и он был всеобщим баловнем. Другую любимицу семьи, дочь Сбыславу, две зимы назад выдали в приграничный Суходол.
Узнать о самом князе толком не удалось. Его, по словам Сторони, видели мало и издали, в отличие от княжича Стойгнева, воспитанника Судимира и частого гостя в усадьбе.
Также, как с досадой поняла Гнеда, весь дом был переполошен их стычкой с молодым боярином, и с тех пор ни о чем другом и не говорили. Люди посмеивались над Бьярки, которого сумела одолеть щуплая девчонка, и, кажется, нечаянно Гнеда нажила себе врага. Впрочем, девушка и так догадывалась, что кроме Судимира у нее не было союзников в этом доме.
Гнеда коротала время за прялкой, которую нашла тут же, на лавке у окна. Вся горенка будто была устроена нарочно для нее, совсем как в Кранн Улл, и девушка подивилась такому совпадению. Можно было подумать, что и здесь готовились к ее приезду. Гнеда села за работу, чтобы унять тревогу привычным занятием, но оно плохо отвлекало от неспокойных раздумий. Руки сами по себе тянули нить, а в голове снова начинали роиться мысли и сомнения. Неожиданно дверь без стука отворилась, и на пороге, предваряемая служанкой, возникла высокая женщина с худым лицом и дородным станом. Ее голову венчал прихотливо намотанный убрус[79], с узорчатого очелья на виски опускались жемчужные рясна[80]. Багряный навершник[81] поблескивал бисерным шитьем при каждом величавом движении.
Гнеда встала и поклонилась хозяйке дома. Боярыня переступила порог, небрежным кивком отсылая чернавку. Дверь закрылась, и Вышеслава остановилась, глядя на Гнеду прямо и спокойно, неторопливо перебирая белыми холеными пальцами шелковую косынку. Холодные серые глаза бесстрастно изучали девушку, и этот сухой взор смущал гораздо сильнее, нежели отвращение Бьярки или доброжелательная пристальность Судимира.
– Вот ты какая, – вымолвила наконец боярыня. – Благодарствую тебе, Гнеда, что не оставила в беде Судимира Брячиславича.
Тут она, к ужасу девушки, быстро и плавно поклонилась, да так, что, кажется, платок скользнул по полу. Но вот уже снова глаза Вышеславы оказались прямо напротив, и Гнеда засомневалась, не померещилось ли ей.
– Будь гостьей в нашем доме. Видно, – добавила она задумчиво, – сама судьба послала тебя нам.
– Благодарю тебя, госпожа, – ответила девушка, не переставая ни на миг чувствовать неловкости.
Гнеда была готова биться об заклад, что эта женщина желала бы никогда не встречать ее и уж тем паче не привечать в своем доме. В жене Судимира не было враждебности, но сквозило… неодобрение?
– Что же, выходит, ты выросла совсем сиротой? – спросила боярыня без намека на притворное сочувствие, какое Гнеде иной раз доводилось слышать.
– Да, госпожа.
Вышеслава лишь покачала головой.
– Дай знать, коли тебе что понадобится.
– Я… Я не привыкла сидеть без дела, госпожа. И не хочу быть приживалкой.
Гнеда опустила голову, ощущая, как краска заливает лицо, но через миг, поборов себя, снова посмотрела на боярыню. Вышеслава еле заметно усмехнулась одним уголком губ, и это движение напомнило ее младшего сына.
– Я вижу, и так не сидишь, – сказала она, показав на прялку. – Что ж ты еще хочешь? Лен с девками молотить или отаву косить?
– Я и то и то могу, – просто ответила Гнеда.
Вышеслава склонила голову чуть набок и тихонько хмыкнула, еще раз окидывая девушку взглядом.
– Мне сказали, что рана твоя зажила. Ты уже можешь вставать? Тогда нынче приходи вечерять с нами. Я пришлю чернавушку.
Боярыня не дала Гнеде ответить и, невесомо кивнув, отчего жемчуга красиво всколыхнулись возле высоких скул, вышла вон.
На этом волнительные встречи не закончились. Решив немного оглядеться в усадьбе, девушка выскользнула из своих покоев, но не успела сделать и нескольких шагов по гульбищу, как увидела приближающегося с другого конца Бьярки. Бежать было поздно, да и некуда, поэтому Гнеда замерла, вцепившись обеими руками в перила. Заметив ее, юноша на мгновение сбился с шага, но тут же возобновил свой путь еще более решительной походкой, которая не предвещала ничего хорошего.
– Ты что здесь делаешь? – скорее прошипел, чем сказал Бьярки, остановившись за два шага до нее. Растрепанная челка упала на глаза юноши, и он сердито откинул ее, резко мотнув головой. Бруснично-красная рубаха была немного измята, по шее и под мышками пролегли влажные пятна.
Гнеда опешила, не зная, что ответить.
– Это хозяйская половина, дворня там живет! – Бьярки раздраженно метнул руку в сторону, указывая на противоположную часть хором.
Хотя он старался держаться как можно дальше от девушки, до нее все равно донесся легкий запах дыма и пота, и еще совсем чуть-чуть – какого-то благовония. Бьярки тяжело дышал, яростно поблескивая глазами, а его скулы покрывал ровный здоровый румянец, и, если бы он был деревенским парнем, Гнеда бы решила, что он только вернулся с покоса или молотьбы.
Девушка застыла, неосознанно отступая от его окрика и вдавливаясь поясницей в балясины. Она забегала глазами по лицу юноши, отчаянно и тщетно желая найти хоть малую брешь в его броне из злобы, когда во взгляде Бьярки промелькнуло понимание.
– Отец отвел тебе Сбышину горницу?
Не дожидаясь ответа, он отпихнул девушку, расчищая себе дорогу, и почти бегом направился к ее светлице. Резким толчком распахнув дверь, юноша замер на пороге. Сама не зная зачем, Гнеда пошла следом и тоже заглянула в покои из-за его плеча.
С постели свисал зеленый плащ, в который девушка закутывалась, когда ее одолевала тоска по Фиргаллу и Айфэ. Прялка с привязанной куделью стояла на лавке, но веретено скатилось на пол, спутав нить. На столе лежал туесок, откуда высыпались немногочисленные Гнедины сокровища – гребень, иглы, подвески. К закрытой укладке была привалена дорожная котомка.
Боярин медленно повернулся к Гнеде, глядя так, словно она по меньшей мере плеснула в него помоями.
– Ты… Да ты… – Язык не слушался его.
Девушка быстро облизнула губы. Она почувствовала потребность оправдаться перед Бьярки за все разом. За то, что в чужой личине проникла в его дом, за то, что ему пришлось драться с девкой вместо парня, за то, что его отец отчего-то проявил к ней участие и теперь она смеет жить здесь гостьей, а не служкой.
– Я не знала… Я не нарочно. Прости меня, Бьярки.