– Может, ты не знаешь, но я не своей волей выхожу за него, – продолжала Гнеда, – и не по своей воле приехала сюда.
– Как же, – процедила Дейрдре, и ее взгляд налился уже знакомой ненавистью, – свадебный дар ты тоже по принуждению готовишь?
Гнеда растерянно поглядела на рубаху в своих руках и еле слышно вымолвила:
– Это не для него.
Дейрдре недоверчиво сощурила глаза.
– Я не хочу, – голос Гнеды пресекся, и она неловко откашлялась, – не хочу выходить за Брана. Я совсем не знаю и не люблю его, как и он меня. Разве тебе не известно, что ему от меня нужно?
На челе девушки мелькнуло сомнение, но она все еще не желала отступать.
– Я убью тебя, – пообещала Дейрдре, делая шаг вперед, но Гнеда почувствовала, что за ее словами уже нет истинного намерения.
Поэтому опустила руку с сорочкой так, чтобы не закрывать груди, будто подставляясь. Будто предлагая Дейрдре наиболее выгодное место для удара.
– Твой ворон украл курицу, чтобы та несла ему золотые яйца. Как думаешь, что будет с тобой, если ты задушишь ее, лисичка?
Лицо Дейрдре дрогнуло от наглости соперницы и сознания собственного бессилия. И, повинуясь женскому или животному чутью, она спросила, кивнув на рукоделье, безошибочно нащупав единственное уязвимое место противницы:
– Кто он?
Гнеда опустила глаза, в которых тут же умер затеплившийся было огонек, рожденный необходимостью защищаться. Она вновь вспомнила, что всего лишь жалкая и слабая предательница.
– Почему же ты не убежишь? – с неожиданным упреком спросила Дейрдре, которая, кажется, забыла о ноже, зажатом в ее правой руке. Наверное, она могла бы убить. И уж без сомнения, эта девушка не стала бы идти за постылого.
– Я поклялась Брану, что не убегу. Что выйду за него, – пробормотала Гнеда, не находя в себе сил взглянуть в глаза девушки, стоявшей напротив, которая, казалось, вдруг стала олицетворением совести, чести и остатков ее, Гнеды, достоинства.
Дейрдре нахмурилась, а губы ее неприязненно изогнулись.
– Поклялась? – презрительно переспросила она. Из ее уст это слово звучало как ругательство. – Ну и дура же ты.
– Уходи! – закричала вдруг Гнеда, сжимая кулаки так, что ногти до боли впились в ладони, а Дейрдре испуганно вздрогнула. – Убирайся!
Она явилась через несколько дней и принесла с собой кусок кроваво-красного полотна, из которого, и никак иначе, по ее утверждению, следовало сшить ластовицы[153]. Гнеде не оставалось ничего, кроме как признать правоту непрошеной гостьи и переделать работу.
Дейрдре выведывала о значении каждого неизвестного ей знака, что Гнеда оставляла на вороте, запястьях и подоле, и не спрашивала, для чего девушка шьет рубашку тому, кто никогда ее не получит. Она ни разу не назвала труд Гнеды бессмысленным, молча наблюдая, как снуют загрубевшие пальцы, оставляя за собой неожиданно красивые, трепетные узоры.
Оказалось, что Дейрдре была знакома с Браном с детства. Девушка принадлежала к не последнему роду в Корнамоне, но устремления Брана лежали за ее пределами, и, несмотря на все увещевания и мольбы возлюбленной, сид остался непреклонен, предложив ей либо терпеть, либо уходить.
Гнеда подумала, что это так похоже на Брана. Отсекать все ненужное. То, что не может принести пользу и послужить его цели. Может, думала Гнеда, она сама и вправду дура, но Дейрдре недалеко ушла от нее, сломив собственную гордость в угоду мужчине.
Девушки и сами не поняли, как стали проводить вместе почти все время. Бран, заметивший их странную близость, сначала насторожился, но, увидев, что обе его женщины каким-то образом нашли общий язык, успокоился, приняв это как должное.
Гнеда чувствовала, что Дейрдре не смирилась с положением второй, побочной, хоть и любимой жены, но знала, что та больше не замышляла против нее. Напротив, как ни удивительно, девушка прониклась судьбой своей невольной соперницы и пыталась всячески растормошить Гнеду, призывая ее к сопротивлению. Но Гнеда, обескровленная вынужденным поединком с Бьярки, знала, что ей некуда бежать. Даже если бы она не боялась нарушить клятву, данную его именем, Гнеда не видела смысла в противоборстве. Теперь, запоздало поняв, чего хочет, и одновременно сознавая, что никогда этого не получит, девушка не ощущала ничего, кроме всепоглощающего равнодушия, которое так злило страстную Дейрдре.
А время между тем неумолимо утекало, и однажды Гнеда обнаружила, что на полотне не осталось свободного места и рубашка полностью готова. Девушка смотрела на темно-серую ткань, изборожденную брусничными конями, птицами, знаками солнца и земли, звездами, рыбами и священными колесами, понимая вдруг всю тщету своего труда, всю невозможность бесплодных надежд.
Ей больше не увидеть его.
Словно в подтверждение мыслей Гнеды дверь распахнулась. На пороге стояла запыхавшаяся, растрепанная Дейрдре. Ее взволнованное лицо было настолько красивым, что Гнеда с сочувствием подумала, какой же болван Бран, раз не ценит свое сокровище.
– Гости пожаловали, – выдохнула девушка. – Первые гости на вашу свадьбу.
37. Убийца
Гнеда сама не знала, что толкнуло ее вон из мрачных покоев. Кого она ожидала увидеть, приникнув к мутному, затянутому бычьим пузырем окну, не пропускавшему толком даже света. Но она была уже подле него, а рядом – загнанно дышавшая Дейрдре, и ее пушистые, рыжие, словно разбушевавшееся пламя, волосы лезли в глаза, щекоча и мешая подсматривать.
Гнеда раздраженно дернулась и побежала дальше, вылетая в холодные сени, служившие проходом между разными половинами дома. Упав на колени, она притаилась за перилами и, не обращая внимания на ворох снежинок, взметнувшихся вокруг нее, жадно прильнула к проему, открывавшему вид на двор. Дейрдре тревожно глядела на лихорадочно блестевшую очами девушку, слишком непохожую на запуганную, безразличную ко всему тень, которую она знала до этого мига. А Гнеда все смотрела, схватившись за прогнившие балясины, не замечая щепок, до крови вонзавшихся в пальцы, смотрела так, будто важнее этого не было ничего во всем свете.
Снег валил крупными мохристыми хлопьями, скрывая уродство Бранова подворья и не давая рассмотреть чужака, а Дейрдре изо всех сил переполошенно тянула Гнеду обратно под кровлю, туда, откуда не было видно страшного гостя. Но она успела рассмотреть, как во двор въехал целый поезд, сердце которого занимали пышно украшенные, разубранные мехами и коврами сани. Всадники, окружавшие их, выстроились так, чтобы позволить своему господину беспрепятственно добраться до крыльца, скрывая от посторонних глаз и одновременно защищая, и девушка жадно ловила каждый шаг незнакомца, неспешно покидавшего повозку, запряженную тройкой холеных лошадей, какие и не снились правителю Корнамоны.
К вечеру Бран прислал служанку, одевшую Гнеду в лучшее платье и дольше обычного провозившуюся с ее волосами, а после явился сам, чего раньше не бывало, и девушке передалось его едва сдерживаемое, словно кипящая вода под крышкой, возбуждение.
Бран придирчиво оглядел невесту с ног до головы и остался недоволен. Он почти зло подставил ей руку, и Гнеда робко и невесомо ухватилась за теплое, крепкое предплечье. Сид не считал нужным объяснить девушке, куда и зачем они идут, и Гнеда, чувствуя обиду и поднимающуюся ярость, замедлила шаг, принуждая его приостановиться и посмотреть на себя.
– Что? – с раздражением спросил сид, будто она была надоедливой помехой на его пути.
– Это ты скажи что, – потребовала Гнеда, встречая в его глазах удивление. Бран уже и не думал, что она сохранила какие-то остатки воли. – Что происходит?
По лбу сида пробежала рябь, пока он обдумывал, сколько может ей рассказать, но, быстро все взвесив, Бран ответил:
– Приехал гость, которого я не звал, – глаза сида сердито блеснули, словно сама Гнеда без спроса пригласила его, – и он утверждает, что должен сообщить мне нечто важное, но требует и твоего присутствия. Можешь слушать, но не вздумай встревать, – добавил Бран с угрозой, пока Гнеда судорожно соображала.
Сид был встревожен. Если бы Гнеда верила, что он умел бояться, то даже решила бы, что Бран напуган. Во всяком случае, происходило нечто непредвиденное и неприятное. Он выглядел растерянно, совсем как тогда, во время их сухой и неловкой встречи с Федельм.
Гость, которого он не звал.
Финтан?
Гнеду прошиб холодный пот, а ноги сделались свинцовыми. Даже Фиргалл не мог тягаться с ее могущественным двоюродным братом. Она вспомнила давешние сани, заваленные роскошными мехами, и целую свиту, сопровождавшую незнакомца.
Финтан приехал, чтобы договориться с Браном. Сейчас посулит ему что-нибудь, и тот продаст ее, и продаст недорого.
Кажется, Гнеда пошатнулась, потому что сид подхватил ее за пояс.
– Просто помалкивай, – сквозь зубы проговорил он, увлекая девушку дальше, отказываясь замечать, как она обмерла.
Гнеда была так слаба, что не могла сопротивляться, и, пока Бран тащил ее, чересчур сильно стискивая под ребрами, отрешенно думала, что выглядит как овца, которую волокут под нож. Только овца хотя бы упирается.
Мысль о бойне вызвала волну тошнотворного удушья, и Гнеда почти клюнула носом дверь, но Бран резко дернул девушку, заставляя остановиться. Он смотрел на нее свирепо и презрительно.
– Имей хоть каплю достоинства! От тебя требуется лишь сидеть и держать рот на замке! – прошипел сид.
Лицо Брана расплывалось, и Гнеда прикрыла веки, пытаясь продышаться и собраться с духом.
Тот, самый первый страх, сковавший когда-то всю ее у Вежи, почти ласково лег на плечи. Сколько раз она убегала от него, но, видно, их дороги рано или поздно должны были сойтись. Что ж, может, так даже лучше, чем всю жизнь провести в рабстве.
Только сожаление о Бьярки проскочило где-то на краю сознания шальным зайцем, но тут же исчезло.
Открыв прояснившиеся глаза, она кивнула Брану, и тот толкнул дверь, впуская невесту.