Гнеда никогда доселе не бывала в покоях, где хозяин Корнамоны принимал гостей, и свет, необычно яркий для этих убогих стен, ударил в глаза, привыкшие к полутьме сеней. Проморгавшись, девушка увидела посередине не слишком просторного чертога жарко пылающий огонь, а по правую руку от него – кресло, в котором сидел гость. Сначала Гнеда смогла разглядеть лишь очертания прямого стана и две тени за ним. Не слезы – пелена, словно от сильного ветра, – все еще застилала глаза, и ей пришлось несколько раз хлопнуть ресницами.
Если это смерть, должно хотя бы увидеть ее лицо.
И вдруг земля качнулась и просела. Ноги и руки стали одновременно мягкими и непослушными, как бывает, когда делаешь глоток вина натощак. Когда съезжаешь с крутой горы на салазках. Когда зависаешь на качелях в высшей точке за миг до обратного движения к земле.
Ястребино-рыжие глаза мерцали с противоположного конца повалуши, заставляя сердце забиться в бешеном торжестве, и лишь рука Брана, крепко сжавшая ее и напомнившая о том, где она находится, удержала Гнеду от того, чтобы кинуться к Фиргаллу.
Бран подвел ее к другой стороне очага и, надавив на плечи, усадил в кресло. Сам опустился рядом, переводя блестящие подозрением и звериной настороженностью глаза с девушки на гостя.
Ликование в душе Гнеды мешало думать. Она была спасена, и все остальное не имело значения. Эти сани приехали за ней, и страхи мигом растаяли. Девушка не могла отвести глаз от опекуна, которого не видела больше двух зим, и даже то, что сам Фиргалл не встречал ее взора, полного щенячьего обожания, не смущало Гнеду. Сид бесстрастно взирал на Брана, точно окаменевшего в напряженном, недоверчивом ожидании.
– Ты доволен? – наконец прервал затянувшееся молчание корнамонец, слегка кивая в сторону девушки.
– Вполне, – криво усмехнулся Фиргалл, словно не замечая грубости в голосе собеседника. – Ее это тоже касается.
Сид по-прежнему не смотрел на Гнеду, и она начинала чувствовать себя как ребенок, судьбу которого решают при нем двое взрослых, не считая нужным поставить дитя в известность или позаботиться о его мнении.
Девушка беспокойно поерзала на месте, переводя встревоженный взгляд с одного на другого. Слуги за спиной сида стояли не шелохнувшись.
Почему Фиргалл не поздоровался с ней?
Это в его духе, успокаивала себя Гнеда. Она вспомнила потасовку в дубовой роще и то, как сид вел себя с собственным сыном. Но тогда он был зол на Айфэ. Чем же Гнеда провинилась на сей раз? Неужели он держал на нее обиду все это время?
– Так выплюнь, не жевавши! – уже плохо скрывая нетерпение, потребовал Бран, отрывисто постукивая пальцами по подлокотнику.
Фиргалл улыбнулся одним уголком рта, без веселья, но явно развлекаясь видом выведенного из равновесия, сидящего как на иголках Брана, из последних сил напускающего на себя образ человека, владеющего положением.
– Возьми. – Сид властно-небрежно протянул какую-то трубочку, и один из рынд тут же послушно доставил ее Брану, так же бесшумно возвратившись на свое место за спиной хозяина.
Нахмурившись, Бран развернул свиток, быстро пробегая глазами по строчкам. Гнеда не отрываясь смотрела на лицо жениха, пытаясь по его выражению разгадать содержимое послания.
– Это верительная грамота, – снисходительно пояснил Фиргалл, заметив, что Бран снова и снова перечитывает письмо. – Она удостоверяет меня как посла Аэда, что, как, надеюсь, тебе известно, наделяет меня правом неприкосновенности. Что бы я ни имел передать тебе именем князя.
Бран стрельнул в Фиргалла недобрым взглядом поверх пергамента.
– С каких пор ты втерся в доверие старикану? – спросил корнамонец сквозь зубы, приподнимая правую бровь, и Гнеду покоробило от его дерзости.
Но Фиргалл лишь равнодушно пожал плечом.
– Должно быть, с тех самых, как мой сын обручился с его внучкой, – холодно ответил он.
Свиток замер в пальцах Брана, и он уже не мог продолжать изображать безразличие, подавшись вперед и сведя гневливые брови на переносице.
– Мальчишка, – презрительно изрек Фиргалл, и в животе у Гнеды зародился мерзкий холодок, – неужели, увидев ее, ты хоть на миг поверил, что это и есть Яронега? Насколько надо быть слепым, чтобы разглядеть в ней хоть что-то от сидов?
Гнеда вжалась в кресло, пытаясь не слушать.
Какую бы игру ни вел Фиргалл, он явно обставил Брана.
– Что ты хочешь сказать? – хрипло спросил молодой сид.
– Только то, что ты заглотнул приманку, – усмехнулся Фиргалл, – и скогтил не ту птичку. Думаешь, я отдал бы тебе истинную Яронегу? Вот так просто, на блюдечке?
Бран зажмурился, словно у него резко разболелась голова, и ему потребовалось некоторое время, чтобы вновь посмотреть на своего собеседника.
– Ты хочешь сказать, – медленно начал он, и Фиргалл услужливо продолжил:
– Что девушка, которую ты выкрал, – всего лишь дочь рабыни, не имеющая ни малейшего родства с Этайн.
Сид откинулся на спинку, удобнее располагаясь, получая видимое удовольствие от оцепенения Брана, по-прежнему не глядя на Гнеду.
– Ты лжешь, – упрямо и зло возразил Бран, но Фиргалл только надменно скривил губы.
– Настоящая дочь Этайн все время жила рядом со мной, надежно укрытая, спрятанная и опекаемая. Я поселил ее в принадлежащей мне деревне, в хороший дом. Первое время я надеялся, что Аэд одумается и примет внучку, но этого так и не произошло, и тогда я решил воспитать девочку как подобает. Пусть она и не знала об истинном происхождении – ради своего же блага, – зато ни в чем не нуждалась. У нее была семья, которую она почитала за родную, надежный покровитель и друг, воспитание, ничем не уступающее княжескому. Она росла в безмятежности, не ведая ни горя, ни лишений. Это то малое, что я мог сделать для единственного дитя Этайн.
Но потом все в одночасье переменилось. Аэд остался без наследников, и зашевелились вы, – Фиргалл презрительно кивнул подбородком в неопределенную сторону, – княжата и изгои. Дождались своего мига, вспомнив о девочке. Когда я понял, что Эмер грозит беда, то принялся искать возможности обезопасить мою воспитанницу. Тогда-то я и подумал о ней.
Сид наконец посмотрел на Гнеду, и во взгляде, полном горечи, трудно было узнать Фиргалла.
Эмер.
Голубой камешек на груди Айфэ.
– Перед смертью Ингвара я действительно пообещал ему позаботиться о его дочери. Об обеих дочерях, потому как он просил и за ту, что была рождена не законной супругой, а презренной рабыней. Но я не собирался хлопотать о его вымеске. Вывезя дитя из охваченного смутой Стародуба и оставив его на поруки старцу в заброшенном селении, я считал свой долг перед усопшим исполненным. Но узнав, что девчонка не умерла и по-прежнему живет в той же веси, понял, что она может послужить моему замыслу. Я собирался вновь вступить в переговоры с Аэдом, дабы убедить его в том, чтобы он признал внучку и взял ее под защиту, но мне нужно было развязать себе руки, и я решил навести врагов на ложный след.
Оставалось только подкинуть нужные слухи в нужном месте, направив обе ваши своры в одну сторону, подальше от Эмер, и я выиграл время на то, чтобы уломать упрямого старика. Но при дворе Аэда все получалось не так гладко и скоро, как мне хотелось, поэтому я был вынужден зайти дальше, нежели собирался.
Фиргалл невесело усмехнулся сам себе, потому как его слушатели хранили ошеломленное молчание.
– Все пошло не так, как я ожидал, но главная цель оказалась достигнутой. Мы смогли убедить Аэда согласиться хотя бы мельком взглянуть на Эмер, а это была, почитай, победа, ведь девочка выросла как две капли воды похожая на свою мать. Стоило старому князю увидеть внучку, как сердце его растаяло.
– Нет! – прерывающимся голосом перебила его Гнеда, борясь с подрагивающей челюстью. Ее руки, добела вонзившиеся в подлокотники, ходили ходуном. – Отец любил ее! Ты сам говорил! Рабыня… Он не мог… Не мог!
Фиргалл направил на девушку горящий взгляд, который утратил всякую отчужденность и холодность.
– Не верится? Твоя правда. Надо было быть бездушным нелюдем, чтобы так поступить с ней! И самое подлое, что это говоришь ты, ты, дитя той проклятой связи, погубившей ее! Но твой отец получил по заслугам, видят Небеса!
Гнеда затряслась еще сильнее, и вдруг ее словно обухом ударило. Девушка замерла, не отрываясь от глаз сида, горящих возмездием, которое вмиг стерло его возраст, искрящихся так же, как, должно быть, восемнадцать зим назад, когда он… Когда он…
Гнеда не заметила, как сорвалась с места, будто ее подхватил ураган, и очи, ненавистные, желтые, как налитый солнцем янтарь, оказались совсем близко.
Фиргалл даже не моргнул, словно предвидя и даже желая этого, не сдвинулся с места, и только тени за его спиной быстро метнулись, заслоняя собой, мешая, не позволяя разорвать в клочки. Раскромсать. Изодрать. Растерзать. Перекусить…
Девушка с раздражением почувствовала навалившуюся тяжесть.
Кольцо, намертво сжавшее руки, не дававшее дотянуться.
– Тише, тише, – хрипел Бран ей в ухо, а может, он просто шептал, а хрипела она, Гнеда.
Задыхаясь, Гнеда с отстраненным омерзением распознала на губах ржавчину. Она была сильной, но Бран куда сильнее, и Гнеда потихоньку сдавалась. Она трепыхалась, как пойманная птица, но каждое следующее движение лишь ослабляло ее, не приближая к свободе.
– Тише, – повторил Бран где-то близко, слишком близко, но она ничего не могла с этим поделать. – Я первый бы посмотрел, как ты перегрызешь глотку старому ублюдку, но ценой такой потехи будет Корнамона, стертая с лица земли. Сукин сын основательно подготовился.
Но Гнеда не слушала его шепот. Она вывернулась так, чтобы видеть Фиргалла, и Бран прошипел от досады, из последней мочи удерживая взбесившуюся девушку.
– Ты убил его! – просипела Гнеда. – Ты!
– Да, – спокойно ответил Фиргалл. – И это один из немногих поступков в моей жизни, о котором я не жалею.
Гнеда рванулась и тут же простонала от беспомощности и боли. Корнамонец заломил ей руки, и малейшее сопротивление причиняло страдание. Оттого что Бран, как и она, обманутый Фиргаллом, выступал на его стороне, девушка чувствовала себя еще более преданной.