Застыв в нерешительности у входа, Мэй вдруг заметила далеко в небе над морем какое-то движение. Похоже на черные мазутные брызги — словно вода Мертвого моря выплеснулась в воздух. Постепенно пятна обретали очертания человеческих фигур. Мэй невольно попятилась в прохладную глубь пещеры, не забыв втащить за собой Пессимиста. Потянулись долгие молчаливые минуты ожидания. Мэй с удивлением заметила, что не слышит даже стука собственного сердца. Холодок пополз от кончиков пальцев к пяткам, а потом добрался до самых корней волос.
Неизвестные существа наверху приближались. Они действительно напоминали людей — однако за спиной, словно крылья, развевались плащи, лица были бледны, а черные волосы маслянисто блестели. Мэй понимала, что надо спрятаться еще поглубже, но не могла оторвать взгляда. Вскоре они подлетели настолько близко, что стали видны лица — и клыки, торчащие между плотно сжатыми губами. Вампиры! Через секунду они были уже прямо у Мэй над головой — вот-вот заметят. В последний момент Мэй успела скрыться за уступом.
Когда, выждав немного, Мэй выглянула наружу, вампиров уже и след простыл. Она подождала еще чуть-чуть и вышла из укрытия. Пристально оглядела небо, потом море внизу. На волнах колыхались какие-то доски. Одна из них напоминала вывеску. Мэй прищурилась. «ДЕВЯТИТЬСКАЯ ШКОЛА КАРМАННИКОВ И ВОРОВ».
— Тут все разрушили.
Мэй резко обернулась. В темной глубине стоял светящийся мальчишка. Рыжие взъерошенные волосы, оттопыренные уши, веснушки и то самое белое сияние, выдающее в нем «светлого мальчика». Придя в себя, Мэй на всякий случай попятилась.
— Несколько лет назад, — продолжал мальчик. — Как раз когда живая увела Люциуса. На следующий день мы вылезли его искать, а в грот пробрались гули и все развалили.
Мэй знала, что светлые мальчики почти не высовывают носа из Катакомб. Боятся неведомой опасности, которая подстерегает их снаружи. Мэй откашлялась, преодолевая неожиданное смущение:
— Э-э… А Люциус… он сейчас тут?
Мальчишка смерил ее взглядом.
— А кто его спрашивает? — пробасил он, напуская на себя грозный вид.
— Я — та самая живая. Пташка Мэй. И мне очень нужно найти Люциуса.
— Неееет… — Мальчишка недоверчиво помотал головой. — Это не ты. Та была маленькая. И живая.
— Я выросла. Но по-прежнему живая.
Веснушчатое лицо мальчишки расплылось в ехидной улыбке.
— Что, самая умная, да? — Он гордо выпятил тощие ребра. — Живую я как-нибудь отличу. — Он кивнул на ее полупрозрачную призрачную фигуру. — Ты — не она. Ты самый натуральный призрак.
— А-а… — догадалась Мэй. — Это же просто саван. — Она откинула его за спину. — Видишь?
Мальчишка оглядел ее с головы до пят и возмущенно скрестил руки на груди:
— Я что, вчера умер, по-твоему?
Мэй вытаращила на него глаза, а потом посмотрела на себя. И ахнула. Ничего не изменилось. Она по-прежнему парила над землей. И все так же светилась призрачным светом.
Мэй испуганно откинула саван еще дальше за спину. А потом принялась лихорадочно дергать завязки на шее, пытаясь сорвать накидку, словно она кишела тараканами и пауками, и швырнуть на землю. Что происходит? Схватив Пессимиста, Мэй сняла саван и с него. Но и кот по-прежнему висел над землей и просвечивал. Мэй повернулась к мальчишке, словно тот мог что-то прояснить. Голова шла кругом. Но мальчишка смотрел на небо, туда, где недавно пролетали вампиры.
— Они всегда там летают, ее ищут, — прошептал мальчик.
— Кто — они? — в отчаянии спросила Мэй, у которой мысли шли наперекосяк, а сердце сбивалось с такта, как запутавшийся человек-оркестр.
Мальчишка перестал всматриваться в облака, но взгляд его тут же скользнул куда-то за спину Мэй, и глаза испуганно расширились. Густую темноту на миг прорезала яркая вспышка, и мальчик исчез, снова погрузив Катакомбы в кромешный мрак.
Мэй больно ткнули в спину.
— На-а-адо же, какие люди! — раздался сзади сиплый голос.
Мэй машинально потянулась за стрелами, однако тут же, споткнувшись, полетела вперед от нового тычка.
— Но-но-но! Руки вверх! И медленно поворачивайся, иначе промокнешь до костей.
Мэй забегала глазами в поисках Пессимиста, но тот куда-то пропал. Тогда она медленно развернулась, задрав ладони в воздух, и чья-то грубая ручища стянула у нее через голову лук.
В темноте ухмылялись три знакомые физиономии, а на руках у стоявшего слева извивался Пессимист. Всех троих Мэй уже видела, когда Грот Девяти Татей был еще цел. Призрак посередине, с всклокоченной бородой, пухлыми щеками и повязкой на глазу, сжимал в левой руке водяной пистолет, наполненный водой из Мертвого моря.
— Позвольте представиться, — протягивая перепачканную в грязи руку, отрекомендовался он. — Я Колченогий Пити. А ты не слабо вымахала. Но это ты, нас не проведешь.
Оглядев Мэй с головы до ног, он расплылся в щербатой улыбке, обнажая все семь имеющихся в наличии золотых зубов, а потом цепко ухватил запястье Мэй, одновременно вытаскивая из кармана обрывок веревки.
— Зато теперь ты выглядишь на миллион! — подмигнул тать, еще шире расплываясь в ухмылке.
Глава восьмаяПоследние из татей
— Вот только мы одни, почитай, и выбрались. Потому что смекнули вовремя, — разъяснил Пити, чистя между зубами выдернутым из бороды волосом. — Тать всегда знает, когда ноги уносить.
Пити восседал на водительском сиденье раскрашенного под песчаные барханы автомобиля — очень искусный камуфляж, с нескольких шагов не различишь. Полосатая тельняшка обтягивала выпирающее пузо. Вместо одной ноги из мешковатой штанины торчала деревяшка. На заднем сиденье со связанными руками приткнулась Мэй, стиснутая с двух сторон сообщниками Пити. Одна из них, коренастая, с одутловатыми сизыми щеками, носила имя Безголовая Гвеннет. Поперек горла у нее тянулся фиолетовый рубец — память об отрубленной голове, а карие глаза вспыхивали злобной радостью при виде Мэй. Пессимист, зажатый у Гвеннет на коленях, явно задыхался под ее необъятной грудью. Справа от Мэй сидел долговязый, как бобовый стебель, дядька в полосатой черно-белой тюремной робе. Он представился как Тощий Шкиппи и теперь нервно теребил отнятый у Мэй колчан со стрелами, поминутно облизывая пересыхающие губы и слегка покачиваясь вперед-назад.
Мэй уже успела забыть, каково оно — ледяное прикосновение призрака. Но, сидя в машине, увозящей ее от утесов все дальше в пустыню, Мэй совершенно не думала о том, чем грозит поездка в автомобиле, битком набитом татями. Вместо этого она лихорадочно прокручивала в уме последние события. Падение с крыши. Взявшееся из ниоткуда озеро. Открытая дверь. Все ясно, какие тут сомнения…
Они с Пессимистом умерли. Погибли. Мертвы. Мертвее некуда.
Мэй много кем себя представляла, «когда вырастет», но уж никак не призраком, болтающимся по загробной жизни в купальнике и пижамных штанах. В голове, словно жуки, закопошились самые разные «никогда», одно страшнее другого. Она никогда не вырастет даже на дюйм, у нее никогда не будет парня, она никогда не перейдет в старшие классы, никогда не побывает в настоящем Египте, никогда больше не увидит Седые Мхи… Но самое невыносимое, самое мучительное из этих «никогда» — мысль о маме. О том, как она посреди ночи шарила по постели рукой, проверяя, тут ли ее дочка…
Мэй посмотрела на свое просвечивающее тело, пытаясь представить, как это — до скончания веков парить в таком серо-призрачном виде. Пессимист вопросительно глядел на нее, навострив огромные уши, ставшие похожими на прозрачные локаторы. А он как, чувствует, что они с Мэй умерли? Вид у него печальный, но у этого кота он всегда такой, и потом, их же похитили тати, чего тут хорошего… Мэй отвернулась к окну, чувствуя, как подступают слезы.
Как раз в этот момент Пити оглянулся через плечо.
— Ну-ну-ну, цыпа, слезам надо давать волю, — прерывающимся голосом проговорил он. — Тут нечего стыдиться. На меня тоже, бывает, накатывает.
— Ага, когда палец прищемишь или маленького полтергейстика в клетке увидишь! — фыркнула Гвеннет.
Тощий Шкиппи, гнусаво хохотнув, согласно закивал головой. Пити нахмурил брови и уставился вперед, на дорогу.
— Гули нагрянули сразу после вашего ухода, — ухмыляясь поведал Шкиппи. — Когда ты слиняла с Бомом-Кливером и прочей шайкой-лейкой… этим твоим светящимся миленком и домашним хлюпиком, как его там… Кабачком?
Мэй слушала вполуха. Покосившись на Шкиппи, который совершенно не обращал внимания на червяков, ползущих из прорех на его тюремной робе, она только и сумела пробормотать:
— Он мне не миленок.
— Да ну! — Пити поглядел в потрескавшееся зеркало заднего вида. — Расскажи-ка лучше, что с тобой стряслось? Как ты умерла? Задохнулась? Утонула?
Мэй плотно сжала губы. Она не представляла, почему до сих пор еще существует на свете. Ей хотелось раствориться, рассыпаться, так пусто стало на душе.
— И то сказать, Навсегда порядком изменилась, с тех пор как ты давеча почтила нас своим присутствием, — продолжил Пити.
Гвеннет и Шкиппи, услышав «почтила присутствием», дружно закатили глаза. Гвеннет состроила гримасу, передразнивая его высокопарный тон, и подбородком показала Мэй на переднее сиденье, где валялась книга «Как завоевывать друзей, оказывать влияние на призраков, научиться хорошим манерам и отыскивать клады». Автором значился герцог Синяя Борода, эсквайр. Пити, ничего не заметив, продолжал.
— Вот так-то, цыпа. Все наши друзья-приятели пропали пропадом. А ведь тати — мастера скрываться и выкручиваться. — Он вздохнул. — Чует мое сердце, весь наш Грот уже давно прогулялся по мосту. И если бы только наши. С тех пор как Бо Кливил прибрал страну к рукам, многие попали под раздачу. — Он шмыгнул носом. — Бедняги.
— Мост… — эхом повторила Мэй, не особо вникая в суть услышанного.
— Мост Душ. Небось не слышала? — презрительно хмыкнула Гвеннет и недобро ухмыльнулась. Ее явно распирало желание рассказать.
Мэй безучастно качнула головой.
Гвеннет и Тощий Шкиппи многозначительно переглянулись.