Возвращаться к себе в батарею я решил через штаб полка, мимо зенитного дивизиона. Но ещё не дойдя до него, услышал несколько автоматных очередей внутри расположения зенитчиков. Внутренне сжавшись, продолжил свой путь: автомата у меня с собой не было, но на поясе висел подсумок с двумя гранатами. Когда до шлагбаума дивизиона, у которого насторожившись стоял часовой, оставалось двадцать метров, из-за строений выскочил пьяный прапорщик с автоматом в руках. Бежал он, шатаясь из стороны в сторону, размахивая автоматом. За ним выскочил командир дивизиона тоже с автоматом, но оружие держал в руках как дубинку. Несколькими прыжками догнал прапорщика у шлагбаума и с размаху ударил его автоматом в спину. От сильного удара пьяный военнослужащий выронил из рук оружие и, сделав, спотыкаясь ещё несколько шагов, ткнулся лицом в землю, а подскочивший разъярённый Микитенко рывком поднял прапорщика и несколько раз сильно ударил его кулаком по лицу. Прапорщик почти не сопротивлялся, лишь делая слабые попытки загородиться от ударов руками, и пронзительно кричал: - Товарищ майор…., товарищ майор….., я больше не буду. Не буду больше стрелять…
Часовой, возмущённый действиями командира дивизиона, подскочил к нему и попытался оттолкнуть офицера: - Не бейте его, товарищ майор, прекратите его бить, - с угрозой закричал он и попытался схватить своего командира за руку, но Володя почти не размахиваясь и не глядя с силой ткнул кулаком в зубы солдату и тот как мячик отлетел к шлагбауму, выплюнув два зуба на ладонь. Володя бросил плачущегося прапорщика и навис над часовым, который в испуге пытался отползти от разъярённого командира.
- Солдат! Если ты ничего не знаешь – не мешай командиру и не лезь ему под руку.
- Володя, что случилось? Помощь не нужна? – Я огляделся кругом, из-за зданий выглядывали испуганные военнослужащие зенитного дивизиона.
Микитенко с досадой плюнул, подобрал с земли свой автомат и прапорщика, потом в последний раз пнул прапора в бок, но уже не сильно.
- Дай закурить. А, ты же не куришь, - с досадой махнул рукой и взял сигарету у подошедшего офицера. – Да заколебал меня этот прапор, пьёт и пьёт, и не может остановиться. Уж сколько раз с ним беседовал – не помогает. Пару раз хотел его выгнать вообще с Чечни, но он всегда умолял меня: троих детей настрогал ведь, жалко их. Приедет выгнанный в часть к себе и уволят его из Армии с волчьим билетом. А сейчас нажрался, хватает автомат, чёрт его знает что ему там привиделось по пьяни, выскакивает во двор и открыл стрельбу по солдатам, которые в курилке сидели. Как он никого не убил – не могу понять? Стрелял ведь с двадцати метров. И что с этой скотиной теперь делать? Наверно, всё-таки увольнять буду.
Володя ощетинился и повернулся к часовому, который угрюмо стоял у шлагбаума и держал ладонь у рта: - Ты понял, солдат, кого ты тут пытался защищать? Чтобы ты говорил, когда он в курилке пятерых бы завалил? – Микитенко махнул рукой и пошёл обратно в своё расположение.
- Мда…, крыша у всех едет. - Это ещё одно подтверждение моих мыслей, что воспитательному управлению министерства есть над, чем думать и работать. А не сваливать работу полностью на полковое звено воспитателей.
Вечером ко мне на «огонёк», забрёл капитально поддатый Коля Бородуля. Из сейфа я достал початую бутылку водки, открыл банку тушёнки и мы немного посидели. Бородуле всегда был рад и нас связывала не только совместная служба. Николай в общении был человеком лёгким, контактным, далеко не глупым. С ним было интересно поговорить на различные темы и послушать его юморные рассказы о своей жизни и службе. Посидев немного, я стал собираться на свои ночные бдения, а Коля ушёл в штаб полка проверить несение службы дежурной сменой связистов. Но уже через минуту после его ухода послышался крик и в салон ввалился Бородуля, тряся окровавленной рукой.
- Боря, давай промедол, меня ранили. - Недолго размышляя, я достал из кармана тюбик промедола, свинтил наконечник, прикрывающий иглу и вонзил её в задницу майора. Коля аж подпрыгнул и зашипел от боли.
- Коля, тебе что больно от укола?
- Боря, мне сейчас везде больно. – Перетянув руку куском бинта и остановив кровотечение, налил товарищу изрядную долю водки.
- Николай, как тебя ранили? Кто?
Приняв во внутрь спиртное, он немного успокоился и уже спокойно осмотрел рану, даже чуть-чуть пошевелил пальцами: - Повезло: пуля, можно сказать, пронизала ладонь и не задела ни одной косточки. – Бородуля поближе поднёс раненную ладонь к лампочке и с болезненным выражением лица рассматривал рану, - Ха, а пуля то 5.45, с нашего автомата, у боевиков ведь в
основном 7.62 калибр, и разбила бы всю руку. Тут же только пронизала, но всё равно больно. Боря пошли в санчасть.
- Коля, так как тебя всё-таки ранило? – Опять я задал вопрос товарищу, вспомнив происшествие в зенитном дивизионе.
- Да… не знаю: выстрела не слышал. Шёл в штаб, нормально шёл, а тут вдруг руку сильно дёрнуло. Даже не больно, дёрнуло и всё… Думаю, что за чёртовщина? Свечу фонариком, а ладонь вся в крови, причём Боря, так быстро течёт, что я испугался и боль вдруг появилась, так вместо санчасти к тебе побежал, чтобы остановить кровотечение.
- Коля, - рассмеялся я, - это ты не ко мне побежал, а вспомнил, что у меня ещё водки до фига осталось.
Теперь мы оба заржали во весь голос и тут же были остановлены окриком часового у полкового медицинского пункта.
Осмотр раны и принятие решение по ней занял у дежурного врача несколько минут. Всё это время Бородуля с плохо скрываемой тревогой наблюдал за колдовством врача, иногда шипя от боли сквозь зубы, когда тот шурудил инструментами в ране.
Врач прекратил осмотр и бросил инструменты на стол: - Повезло, товарищ майор, ни одной косточки не задето. Будем зашивать. Сейчас вколем местный наркоз и штопать.
Коля повеселел, но веселье его быстро закончилось: врач набрав в шприц лекарство, попытался сделать укол в ладонь, но иголка согнулась, не проткнув кожу, вторая вообще сломалась.
- Ты чего делаешь, коновал? - Коля тряс рукой и матерился на врача, - больно ведь.
Я молча наблюдал за разворачивающими действиями и улыбался про себя: по идеи Коля от ранения и от боли должен протрезветь, но всё было наоборот – Николай стал ещё пьянее, чем у меня в будке и не замечал того, что видел я – врач был тоже здорово навеселе.
Медик на несколько секунд задумался, а потом бесшабашно махнул рукой: - Товарищ майор, колоть больше не будем: вы всё равно пьяны и обезболивающие на вас не подействует. Я вам лучше налью сто пятьдесят грамм спирта и будем зашивать.
Коля тоже с весёлой бесшабашностью пьяного русского человека матернулся и с готовностью протянул руку за мензуркой, в которой плескалось далеко не сто пятьдесят грамм. Через пять минут неспешного разговора с врачом, за спиной Бородули неслышно появились два здоровых прапорщика, которые по сигналу медика неожиданно навалились на ничего не ожидающего начальника связи и процедура зашивания, под жалобные вопли Коли началась. Я быстренько ретировался и теперь прохаживался в расположении батареи, ожидая товарища и не убирая водку с закуской. Ожидание не затянулось: из темноты вынырнул Бородуля с перевязанной рукой и чуть постанывающий.
- Коля, ну что? – Попытался я задать вопрос, но Коля нетерпеливо перебил меня.
- Боря, водки – больше мне ничего сейчас не надо.
Выпив залпом стакан и удостоверившись, что водки ещё достаточно, Николай уже спокойно и с присущим ему юмором, размахивая незажженной сигаретой, стал рассказывать о медицинской процедуре.
Глава третья.Отпуск.
Мерно и ровно гудели двигатели самолёта ИЛ-76. За время полёта я уже наверно сотый раз обводил взглядом внутренности фюзеляжа, под завязку забитые разным воинским людом. Здесь были офицеры, прапорщики, солдаты. Отдельной кучкой держались менты, возвращающиеся домой. Рядом со мной расположились спецназовцы и мой взгляд частенько останавливался на красивой девушке, одетой в камуфляжную форму, которая находилась в их группе. Была она того типа молодых женщин, которые сразу же притягивали взгляд мужчин, но только не похотью, а той чистой, естественной красотой, которая дана природой. Она знала о своей красоте, знала что сотни изголодавшихся мужских глаз жадно рассматривали её, раздевали взглядом, хотели её, но чувствовала она себя в этой обстановке спокойно: зная, что её никто не обидит или оскорбит. Что каждый из этих мужчин, если понадобиться защитит её, от любых посягательств потому что она была членом нашего армейского коллектива.
Вдоль бортов, справа и слева от меня сидели мои товарищи, которые вместе со мной летели домой в отпуск. Я ещё раз вскинул руку и поглядел на часы: до посадки в Москве оставалось около получаса. Счастливо и блаженно вздохнул, в который раз удивившись про себя, как стремительно-переменчива бывает судьба военного. Ещё сутки назад, даже и подумать не мог, что уже сегодня буду в отпуске и приземляться в Москве.
Вчера, уже в конце вечернего совещания подполковник Колесов встал и сказал: - Да, чуть не забыл. Командование группировки разрешила отправить ещё одну группу офицеров в отпуск до первого мая. Вы там у себя прикиньте, кто поедет с подразделений и сразу же подайте списки, чтобы оформить отпускные билеты. Выезд завтра утром.
В голове у меня мелькнула шалая мысль: - А почему бы и мне не съездить домой?
В батарее вызвал к себе командиров взводов, техника и старшину: - Появилась возможность съездить в отпуск. Я решил следующим образом. Вы все холостяки и ехать вам в принципе не к кому. А мне есть куда ехать – к семье. Тем более что не знаю, как для меня окончится уголовное дело с танками. Стоит какая-то странная и непонятная тишина. И когда меня отсюда отпустят, я тоже не знаю. Поэтому буду проситься в отпуск. Как, Коровин, справишься с батареей? – Неожиданно и в лоб спросил командира взвода, - сразу же хочу сказать: если меня не отпустят
в отпуск, поедет кто-то из вас – командиров взводов.