Вообще, эти три дня стали переломными и для полка. Пришли в Чебаркуль первые одиннадцать гробов. Из них половина – офицеры. Нарастало психологическое напряжение. Многие офицеры, прапорщики и солдаты ещё в полной мере не осознавали, что едут они на войну, а не на учения. А тут пошла информация, что 276 полк ведёт тяжёлые бои в Грозном. А гробы, которые пришли в Чебаркуль, это первые из многих. Нарастала и чисто физическая усталость среди офицеров и прапорщиков. Назревал неизбежный срыв. И он произошёл.
Совещание, которое собрал командующий округом в малом зале клуба артиллерийского полка, не предвещало неожиданностей и было вполне рядовым. На нём присутствовали ведущие офицеры округа, управление дивизии и полка, командиры подразделений. Мы сидели в расслабленных позах в креслах, наслаждаясь этим временным покоем и наблюдали, как совещание шло своим накатанным путём: когда решались вопросы доукомплектования подразделений полка, получения имущества, вооружения и боеприпасов, вопросы проведения боевого слаживания. Оно шло нормально, пока кто-то из офицеров округа не стал докладывать о недостатках 2-х дневного выхода разведывательной роты для проведения стрельб на Адуйском учебном центре. В принципе недостатки были обычными и неизбежными в этих условиях: плохо отстрелялись, организованы стрельбы не на том уровне, который мог быть при нормальной боевой подготовке. Но проверяющий преподнёс это командующему так, как будто начальник разведки полка, капитан Журавлёв, по своим деловым качествам: не смог организовать стрельбу и боевое слаживание полковой разведки. Да и не хотел. И что отрицательные показатели стрельбы тоже чуть ли не результат деятельности данного офицера.
Командующий был явно не в духе от каких то своих нерешённых проблем. Он мгновенно потемнел лицом и поднял Журавлёва. Мучительно долго смотрел на него, а потом в резкой форме отчитал начальника разведки и попытка Володи оправдаться, лишь ещё больше разъярило генерал-полковника Грекова. В повышенном тоне он приказал на следующий день снова выйти на Адуйский учебный центр и всё повторить, после чего выгнал Журавлёва с совещания. Атмосфера в зале сгустилась и командующий высказал своё недовольство командованием и офицерами полка, после чего резко закончил совещание и распустил нас.
Придя в штаб, мы попытались как-то успокоить начальника разведки, но он уже принял решение и через тридцать минут рапорт об увольнении из армии лежал на столе у командира полка. Об этом стало известно всем офицерам полка и в последующие несколько часов офицеры и прапорщики впервые задумались над тем, куда они едут и что вполне возможно могут не вернуться. Особенно это проявилось в управлении полка, среди тех, кто в принципе рискует меньше всех. Начались тихие перешёптывания, все вдруг начали суетливо бегать из кабинета в кабинет и зондировать почву. И спрашивать друг друга: а может стоит отказаться ехать? Может быть лучше уволиться…?
На дороге между парком и штабом меня встретил заместитель командира полка по вооружению подполковник Арсентьев.
- Боря, управление полка решило увольняться и все теперь пишут рапорта. Я тоже написал. А как ты на это смотришь? Ты то сам будешь писать рапорт об увольнении? - Засыпал меня вопросами зам. по вооружению.
Конечно, если бы я был только просто командиром противотанковой батареи, то заместитель командира полка не спрашивал бы моего мнения о происходящей смуте в управлении. Но я был секретарём офицерского собрания полка и занимал во многих полковых вопросах активную позицию. Имел достаточный вес и авторитет среди офицеров, чтобы проигнорировать моё
мнение в таком достаточно скользком вопросе. Также Арсентьев знал, что я мог встать и, глядя в глаза начальству, да и не только ему, высказать свою точку зрения, отличную от их.
И что ему можно было ответить на это? А ответить, как понимал, нужно было достаточно жёстко и прямолинейно. Конечно, по своей линии он был для меня начальником, но я Арсентьева никогда не уважал из-за его деловых и человеческих качеств.
- Товарищ подполковник, я офицер. Я не для того надел погоны, чтобы при первой опасности сбежать. Мне плевать, что президент, который меня туда посылает – пьяница, а государство не совсем нормальное. Мне до лампочки, что вы там с лёгкостью рапорта об увольнении клепаете. В отличии от вас еду туда для того для чего, я как офицер, предназначен – защищать государственные интересы. И русских, которых там убивают, насилуют и грабят. А во вторых: я хочу служить и этой службой, в отличие от вас и других - дорожу.
Арсентьев загорячился, оправдываясь, что его неправильно понял и начал меня убеждать, напирая на то, что я пенсионер и всё уже имею. Мне пришлось резко его оборвать.
- Товарищ подполковник! Вы, что не поняли меня что ли? Я своё решение принял, когда в Армию шёл и менять его не собираюсь. Мне, вообще, неприятен этот разговор, тем более с вами. Вы с этого момента для меня просто перестали существовать, как офицер. Идите своей дорогой, а я пойду своей. Честь имею. - Приложил руку к головному убору и ушёл от разобиженного Арсентьева, который что-то кричал мне вслед.
Через несколько часов стало известно, что около 80% офицеров управления полка написали рапорта на увольнение. Помимо начальника разведки были уволены: начальник инженерной службы майор Найданов, начальник службы РАВ майор Сербаев, начальник вещевой службы полка капитан Дурандин, начальник службы ГСМ и многие другие, причём неплохие офицеры.
В 18 часов мы начали собираться у кабинета командира полка на совещание. Нас, командиров подразделений, было почти сто процентов в отличие от офицеров управления полка, которых собралось очень мало. Перед кабинетом командира мрачный и в подавленном состоянии расхаживал подполковник Вересаев. Подождав, когда собрались все командиры подразделений, Вересаев построил нас и зашёл в кабинет доложить командиру полка, через минуту вышел обратно, откашлялся. Видно было, что он был сильно взволнован и мы все насторожились, ожидая каких-либо неприятных для нас новостей.
- Товарищи офицеры, я построил вас в последний раз. Несколько часов тому назад написал рапорт на увольнение и приказом командующего я уже уволен, - голос подполковника пресёкся, но он справился с собой, - спасибо за совместную службу. До свидание.
Вересаев резко развернулся и быстро ушёл, оставив нас ошарашенными, никто не ожидал такого поворота события. Впоследствии, я узнал о содержании рапорта начальника штаба, в котором он выражал своё несогласие с «войной против народа».
Ну, а кто был согласен с ней? Ему было бы лучше написать, что в Грозном у него проживает вся родня и он поэтому не может ехать туда воевать. Но всё-таки это был сильный удар, так как Вересаев пользовался высоким авторитетом среди офицеров.
Мы зашли в кабинет и расселись по своим местам. Впервые командир полка выглядел несколько растерянным. Он рассказал о сложившийся обстановке среди офицерского состава и выразил сожаление по данному факту, при этом он испытующе смотрел на нас, как бы задавая самому себе вопрос. – Кто следующий?
На следующий день из Чебаркуля приехало около десятка жён офицеров и прапорщиков. Было обидно и стыдно, когда они подходили к строю, брали за руки своих мужей и со словами: «Всё.., поиграли в войну и хватит. Поехали домой» - выводили из строя как первоклассников офицеров и увозили их домой. Приехала также и жена нашего замполита, нашла его в расположении батареи и сказала: - Алёша, поехали.
Смутившийся Алексей Иванович завёл её в комнату отдыха офицеров. Сквозь щель в двери было видно, как Кирьянов взволнованно ходил перед сидящей женой и в чём-то горячо убеждал её, после чего она вышла из комнаты, едва сдерживая слёзы. Но всё-таки не выдержала, заплакала и уехала в Чебаркуль.
Подошедший Кирьянов отвёл меня в сторону: - Борис Геннадьевич, не беспокойтесь – я не сбегу. Солдаты поверили нам, и пойдут туда, куда мы их поведём. После этого уходить просто нельзя, иначе это будет предательство по отношению к ним. Открою вам секрет, меня к себе хотел забрать замполит полка, но я отказался. Мне нравится в нашей батарее и я хочу именно в ней воевать.
Ничего не стал ему говорить, лишь молча, с благодарностью пожал руку старшему лейтенанту. За эти несколько дней я понял, что практически почти во всём могу положиться на Алексея Ивановича. И если бы он ушёл с батареи, мне было бы гораздо тяжелее работать в подразделении.
Началась чехарда с офицерами управления полка. На совещании вечером у командира, нам были представлены новые офицеры, взамен отказников. Так вместо подполковника Вересаева начальником штаба полка был назначен командир третьего батальона подполковник Колесов, как мы его между собой звали – «Колесо». В свою очередь командиром третьего батальона был назначен, по его настоятельной просьбе, подполковник Медведев с Забайкальского военного округа, который сопровождал солдат оттуда. Были представлены и другие офицеры управления полка.
Но на следующем совещании, на местах этих офицеров управления сидели незнакомые нам офицеры. Командир полка с удивлением поднял самого крайнего.
- Кто вы такой, товарищ капитан?
- Товарищ полковник, я капитан Семёнов, назначен начальником химической службы полка.
- Не понял, - удивился КП, - а где тот, который вчера представлялся?
- Он сегодня был уволен приказом командующего. Написал рапорт на увольнение. Назначили вместо него меня.
Командир тяжело вздохнул. Мы же только закрутили головами от удивления. Точно в такой же манере представились и другие офицеры, но такая чехарда продолжалась практически до самой отправки. Сегодня к нам присылают офицера, а завтра он пишет рапорт на увольнение. И тогда, ночью в каком-то отдалённом гарнизоне бежит солдат-посыльный к офицеру: через несколько часов офицер с вещами убывает в 324 полк. И неизвестно, сколько из-за этого произошло семейных ссор и драм.
Да, не совсем порядочно поступали офицеры, которые отказывались ехать в Чечню. Я понимаю так: сам не напрашивайся, но раз тебе выпал этот жребий – езжай. А то, как должности получать, или ехать служить в престижное и денежное место: локтями оттирают и обижаются, если не их посылают. Сталкивался я с такими случаями. А как что-то потяжелее, сразу в кусты. Правильно говорил в фильме «Офицеры» один из героев: - «Офицер – это героическая профессия»