Я выжидающе посмотрел на своих офицеров и прапорщиков. Командиры взводов переглянулись и пожали плечами. В принципе, от них ни каких предложений и не ждал: слишком мал у них был военный опыт. Старшину я вообще в расчёт не принимал. В основном ждал предложений от Карпука и Кирьянова: надеясь на их достаточно больший военный опыт. И не ошибся.
- Борис Геннадьевич, - подал голос Карпук, - мы тут уже с Алексеем Ивановичем обсуждали этот вопрос. У нас есть несколько длинных досок. На них закрепляем штук по пять мин и располагаем их в канаве в метрах ста от позиций взвода у моста. Как только темнеет, два бойца со взвода выдвигаются туда и вытаскивают доски с минами на дорогу и перекрывают ими её. Только начинает светать, эти же бойцы убирают доски в кювет.
Что ж мысль была здравая. Решили ещё на ночь отдавать во взвод подствольник Кирьянова, чтобы ночью бойцы периодически обстреливали зелёнку. И ещё решили в ближайшие день-два сползать на поворот дороги и наставить там растяжек.
На полковое совещание пошёл пораньше, и решил зайти в медпункт узнать как там Димчиков. Но сержанта там уже не было; его ещё до обеда увезли в госпиталь. Я ещё не успел подойти к зданию штаба, как духи начали вечерний обстрел командного пункта полка. Несколько снарядов упало в районе артиллерийских позиций и РМО. Один снаряд упал около бани сапёрной роты, а когда я уже был около кунга начальника артиллерии, меня обогнал совершенно голый человек, в котором узнал начальника артиллерии группировки полковника Кальнева. Был он весь в грязи и возмущённо матерился. Забежал мимо растерявшегося часового в штаб и скрылся в комнате, где располагался его пункт управления огнём артиллерии. Несмотря на то что, полковник Кальнев лишь неделю был с нашим полком, все его уважали и прислушивались к его советам. Когда-то он вместе с Масхадовым не только учился в одном артиллерийском училище, но и достаточно долго служили в одном полку, и даже дружили семьями. И сейчас довольно часто, правда, только по делам, Кальнев выходил на частоту Масхадова и решал с ними текущие вопросы обмена пленными, убитыми. Зачастую и сам Масхадов выходил на его частоту, чтобы решить вопрос о двухчасовом перемирии, чтобы в ходе которого собрать с поля после боя убитых чеченцев. Вот и сейчас, когда я зашёл в коридор штаба, из-за двери слышался возмущённый голос Кальнева: - Ты чего творишь? Ты там своим уродам скажи, что когда я баню принимаю, пусть они не стреляют…. Да мне по хер…. Вот и владей… А за то, что я сейчас голый и грязный: я вам отомщу…..
Приоткрыв дверь, заглянул к артиллеристам. Кальнев бросил наушники на стол и кинулся к телефону.
- Князев, давай врежь по центру Шали своим дивизионом, там сейчас Масхадов, а то меня он достал своими обстрелами. – Он послушал, что сказал ему командир дивизиона, - Да, да, семьдесят два снаряда по центру Шали. Взрыватель – осколочный и фугасный. Всё, давай. Если кто спросит: говори, приказал Кальнев.
- Заходи Копытов, - увидев меня, пригласил полковник и начал рассказывать, - вышел из баньки покурить, хорошо так попарился, а тут снаряд прилетает и взрывается прямо в луже с грязью, с навозом, и всё это на меня. До того обидно, чёрт побери…, - сказал и сам же весело рассмеялся. Удовлетворённо кивнул, услышав слитный залп дивизиона, надел свежие трусы и ушёл обратно в баню.
После совещания ко мне пришёл Толик Соболев, принёс два литра коньяка и попросил выйти из землянки, чтобы поговорить. Но я наоборот выгнал всех на улицу и предложил перед разговором выпить, потому что догадывался, о чём Толик будет меня просить. Так и получилось. Соболев выпил и стал меня уговаривать, чтобы я никому не рассказывал, что его солдаты со старшиной ездили в Гикаловский. Молча выслушал командира роты, а потом в свою очередь высказал всё, что думал о его роте, о нём: о командире роты и о его методах командования.
- Толик, ты хоть раз видел чтобы мои солдаты бродили, где попадя, или приходили к твоим в гости. У моих офицеров и прапорщиках даже мысли не возникает съездить на мародёрку. Хотя, чувствую, что скоро придётся их в деревню послать, но не за гражданкой одеждой, коврами, видиками или телевизорами. У меня каждый солдат и сержант знает: если он попал в чеченский брошенный дом, то он оттуда может взять посуду для приготовления пищи, продукты какие ему надо. Простыни наволочки – это тоже можно взять. Прекрасно понимаю солдата, что ему хочется послушать музыку, поэтому он безбоязненно может из этого дома взять дешёвый магнитофон или приёмник, но не музыкальный центр или ещё какую-нибудь дорогую вещь. Он знает, что если комбат найдёт дорогую вещь, то солдат будет жестоко наказан, а вещь будет уничтожена, причём об его же голову. Толик, всё прекрасно понимаю, что у тебя солдат в три раза больше чем у меня, но всё равно не понимаю, как солдат может бросить позицию и уйти к кому-нибудь в гости в РМО или ещё куда то? – Командир роты удручённо молчал и лишь кивал на мои справедливые упрёки, - Толя, конечно, я никому болтать не буду, но если ещё раз кто-то из твоих бойцов будет здесь щеголять в мародёрке, или опять ночью куда-то поедете, то я прострелю колёса машине, так всех и предупреди.
После девяти часов начала стремительно портиться погода. В воздухе повисла водяная взвесь, всё кругом стало влажно и противно. Земля размокла и начала налипать на обувь тяжёлыми комьями. Ступеньки в землянку быстро размолотили и теперь надо было осторожно
спускать вниз. В довершении всего пришлось быстро окопать землянку по кругу, чтобы в неё не стекала вода. Печка внутри топилась постоянно и здесь было сухо, тепло и светло от лампочки, которая светила от АКБ.
Среди ночи, когда я спустился в землянку и пил кофе, у входа кто-то пьяно зашумел и во внутрь на заднице скатился вниз, чуть ли не на печку рядовой Субанов: пьянущий в жопень. Что-либо говорить или ругать его было бесполезно. Сощурив и без того узкие глаза, он всё-таки сумел разглядеть перед собой командира батареи.
- Товарищ майор, - виновато-пьяно забубнил солдат, - я хотел только чуть-чуть, но не рассчитал…. Но ведь я всё-таки пришёл домой. – Привёл он в конце дурацкий аргумент.
Я сидел, продолжая пить кофе, наблюдая, как Субанов ползая на карачках вокруг раскалённой печки, пытаясь прикурить сигарету об неё, опасно приближая лицо к раскаленному до красноты металлу. Вовремя успел схватить его за штаны и оттащить от печки, когда левая рука у него рискованно подогнулась и он начал падать лицом на раскалённый металл. Дал ему лёгкую затрещину. На что Субанов прореагировал довольно своеобразно.
- Товарищ майор, мы за вас кому угодно пасть порвём. Да мы вас так уважаем, что я вот сейчас для вас печку поцелую. Хотите…? – Субанов сложил и вытянул губы трубочкой и потянулся к буржуйке, и мне опять пришлось его отдергивать и дать ему ещё одну, но уже более полновесную оплеуху.
- Субанов, если ты меня уважаешь, то шуруй-ка во взвод. Как идти туда помнишь? – Субанов мотнул головой и послушно полез на выход. Правда, с первого раза у него не получилось, но после того, как ободрав лицо о колышек торчащий на выходе, он сумел выбраться из землянки. Но тут же с громким плеском упал в лужу, вылез оттуда и весело загорланил непонятно какую песню на бурятском языке. Я приказал Торбану проследить, чтобы тот благополучно добрался до своего взвода, а сам погрузился в невесёлые размышления.
Утро было пасмурное и хмурое, подстать моему настроению. Возвращаясь с совещания, около автобусной остановки увидел пару незнакомых БТР и человек тридцать, бродивших вокруг неё, морских пехотинцев. Подошёл к ним и спросил кто старший. Ко мне вышел заместитель командира взвода и доложил, что командир взвода сейчас убыл со старшим на будущие позиции и будет лишь через тридцать минут. Я в свою очередь представился и сказал, что мне нужен их командир взвода для того, чтобы установить взаимодействие. Когда повернулся, чтобы уйти к себе, вспомнил про трупы боевиков за остановкой.
- Да, сержант, там за остановкой трупы боевиков лежат, так вы не обращайте на них внимание.
Сержант с удивлением посмотрел на меня: - Хорошо, но только там трупов нет.
- Да там они. Мы их вчера прикопали.
- Да нет их там, товарищ майор.
- Да ну, не может этого быть. О чём ты говоришь? Что, духи из под нашего носа утащили трупы? Да ерунда какая-то, пошли, покажу. – Мы с сержантом отправились за остановку, где я с облегчением показал сержанту: - Да вон они...
Сержант обежал взглядом двух своих подчинённых, вольготно лежащих на двух холмиках и с недоумением повернулся ко мне.
Я засмеялся и показал рукой на двух морпехов беспечно лежавших на земле. Один из них лежал на спине, широко раскинув руки и в пол уха слушал болтовню товарища, который подперев ладонью голову, лежал на боку на втором холмике. Локтём он сдвинул тонкий слой мокрой земли с лица мёртвого боевика и лицо убитого с грязными и чёрными губами выглядывала из подмышки морпеха, но тот не замечая этого, продолжал оживлённо тараторить.
- Да вон, они на них и лежат, - я уже смеялся во всю силу, и на мой смех сбегались остальные морские пехотинцы и тоже начинали смеяться.
Я подошёл к лежащим на земле и, смеясь, показал: - Ты, солдат, лежишь прямо на убитом, а ты, дурачок, посмотри себе подмышку, - все так и грохнули, когда солдат глянул вниз и испуганно вскочил, увидев в двадцати сантиметрах от своего лица – лицо убитого боевика. Весь бок у него был мокрый, а у второго вскочившего мокрая была вся спина.
Когда прошёл первый приступ смеха я, еле сдерживая новую волну веселья, произнёс: - Ребята, а ведь трупный яд – самый сильный яд. Одежду ведь надо менять, - новый, ещё более сильный хохот потряс автобусную остановку, после того как морпехи испуганными зайцами ринулись в арык и судорожно стали смывать с себя остатки земли. Поняв бесполезность этого занятия, выскочили на берег и начали лихорадочно скидывать с себя одежду, чтобы переодеться в чистую. В этот момент и подошёл командир взвода морских пехотинцев – старший лейтенант Виктор Явлинский. Посмеявшись над незадачливыми солдатами, он рассказал м