не, что оборону будет занимать в двухстах метрах левее меня и командный пункт у него будет находится в здании поливочной станции в трёхстах метрах отсюда. Договорились что после обеда я к нему подойду и тогда мы решим все вопросы взаимодействия.
Ещё когда подходил к остановке, то обратил внимание на фашистскую каску, которая была закреплена на броне одного из БТР.
- Откуда она у тебя?
- Да это во время боёв, в Грозном, грохнули одного духа, он в ней и бегал…
Мы разошлись. Явлинский повёл своих на новые позиции, а я отправился к себе. Тут же вызвал Субанова, но сильно его не ругал. Солдат был дисциплинированный, управляемый, да и сам сейчас сильно переживал за происшедшее. Высказав своё неудовольствие, отпустил его и попробовал заняться делами, но у меня не выходила из головы немецкая каска и я всё думал, как бы её выпросить себе.
Сразу после обеда отлил в отдельную бутылку коньяк, налил в другую ёмкость ещё пять литров коньяка и отправился с визитом к старшему лейтенанту Явлинскому. Здесь немного схитрил. Выставил на стол бутылку коньяка, а когда мы обсудили за столом все вопросы взаимодействия в случаи нападения боевиков на меня или на него, я подарил ему ещё пять литров коньяка от себя. Витька обрадовался, но с огорчением констатировал, что ему нечего подарить в ответ. И тут я горячо заговорил: - Витя, подари мне каску, она тебе на фиг не нужна. Или вы её потеряете, или твой боец какой-нибудь сопрёт и увезёт на дембель. Дома похвастается с неделю, да и продаст за бутылку такому же балбесу. А я коллекционер, и у меня этого фашистского имущества до полна. У меня она не пропадёт и будет, как память о совместной боевых действиях.
Явлинский заколебался, но из разговора с ним я уже знал, что снабжение боеприпасами у них налажено плохо и когда я ему пообещал, что дам ещё десять огнемётов, и с другими боеприпасами у него проблем не будет – он сдался. Солдат с БТРа принёс каску и я её надел: она была как будто на меня сделана, так удобно села на голову.
- Видишь, сзади дырочка от пули – это дух, когда от нас убегал, пулю в затылок получил.
Я снял каску и стал её разглядывать. Тёмно-зелёная «родная» краска, на которой слева нанесён общевойсковой армейский знак – орёл с зажатым в когтях свастикой. Подтулейные устройства тоже родные: на коже видны тиснение – изготовлено в 1940 году.
- Витя, я тебе за эту каску в любом вопросе помогу, - с чувством произнёс я.
На совещание к командиру полка пришёл в каске, чуть-чуть опоздав. А когда открыл дверь и зашёл в помещение, все грохнули от смеха. Закончив смеяться, командир полка достал лист стандартной бумаги: - Я тут вам, товарищи офицеры один акт на списание имущества прочитаю, мы посмеёмся ещё, а дальше будем решать уже серьёзные вопросы. Читаю.
АКТ.
Комиссия, в составе старшего лейтенанта Соболева А, лейтенанта Петухова Б. лейтенанта Фёдорова С. и прапорщика Степанова К, составила настоящий акт в том, что 9 февраля 1995 года в ходе ночного боя с боевиками осветительная ракета попала в палатку с имуществом. В результате пожара сгорело следующее имущество, которое подлежит списанию:
1. Спальные мешки 100 шт.
2. Валенки 100 пар.
3. Ватные штаны 100 шт.
4. Нижнее бельё (летнее) 100 комплектов.
5. Нижнее бельё (зимнее) 100 комплектов.
6. Обмундирование х/б (камуфл.) 100 комплектов.
7. Куртки зимние 100 шт.
8. Шапки 100 шт.
9. Рукавицы зимние 100 пар.
10. Каски 100 шт.
11. Бронежилеты 100 шт.
12. Котелки алюминиевые 100 шт.
Командир полка прекратил чтение акта, потому что по мере того как он зачитывал длинный список имущества подлежащего списанию, хохот только усиливался. На смех из соседнего помещения заглянул и полковник Кальнев, а через минуту и он тоже вытирал выступившие от смеха слёзы.
- Я дальше читать не буду, но после прочтения данного акта у меня создалось впечатление, что восьмая рота воюет голая. Так это, командир третьего батальона?
Подполковник Медведев, командир третьего батальона встал, хотел что-то ответить, но, наверно, представив как голая рота ходит с автоматами в руках не смог преодолеть смех и захохотал.
- Товарищ полковник, он у меня сам будет голый воевать.
Когда все более менее успокоились, совещание покатилось по своему пути, но всё равно короткие волны смеха прокатывались по помещению. Толик Соболев уже прославился своим бестолковизмом в полку – но вот это был шедевр. Когда мы вошли в Чечню, командир полка дал добро на списание имущества. И все потихоньку начали подавать на списание имущество. Я у себя в батарее раз в три дня сдавал акты на списание по нескольким службам, так чтобы через полгода у меня было списано всё, кроме оружия и техники. Конечно, это не предполагало халатного отношения к имуществу и я наоборот усилил контроль, расписав за каждым солдатом и сержантом всё за что каждый отвечает. И предупредил, что при увольнении каждый будет сдавать это имущество лично мне. Старшину предупредил, что он тоже лично будет нести ответственность за каждую утерянную единицу имущества. Лозунг – «Война всё спишет» в батарее не проходил.
…Для меня наступили тяжёлые дни. Солдаты нашли выход на коньяк и в батарее, то в одном взводе, то в другом начались пьянки. Если во взводе, который был со мной в одной землянке, бойцы остерегались выпивать, то в остальных двух взводах пили, не стесняясь командиров взводов. Особенно тяжёлая обстановка в этом плане сложилась в третьем взводе. Лейтенант Мишкин и так был слабоват, то сейчас он вообще не пользовался авторитетом у солдат и во взводе «рулили» пулемётчик Акуловский и командир машины Рубцов. Чтобы как-то разделить солдат третьего взвода, я стал посылать на сопровождение колонн в Моздок БРДМ командира взвода и с ним несколько его солдат. После этого обстановка во взводе немного стабилизировалась. Но залихорадило второй взвод. Причём до такой степени, что мне пришлось снять их с позиции раньше времени и поселить с собой. Командир взвода Коровин не смог справиться с ситуацией: - А что я могу сделать, товарищ майор? Не могу остановить пьянку….
Когда их поселил с собой, вроде бы накал страстей сбил. Солдаты если и опасались пить при мне, но продолжали пить втихушку и приходили в землянку уже датые. Правда, вели себя тихо, чтобы не привлекать к себе внимания, но я прекрасно видел их пьяные рожи.
В один из дней я сидел на насыпи, рассматривая карту и поглядывал за солдатами второго
взвода, которые кучковались около своих машин. Из ближайших кустов вылез сержант Ермаков и решительным шагом направился в сторону позиций первого взвода за мостом. Даже отсюда было видно, что он сильно пьян.
- Ермаков, подойди ко мне, - крикнул сержанту. Тот резко повернулся и решительно двинулся в мою сторону. Остановился передо мной и с вызывающим видом откозырял, но молча. Солдаты второго взвода придвинулись ближе, чтобы было слышно, что я буду говорить их товарищу.
- Ермаков, по моему я уже разговаривал с тобой, по поводу употребления спиртных напитков и мы разобрались, что тебе пить нельзя. – Начал говорить спокойно, чтобы не спровоцировать его на истерику.
- Товарищ майор, вы с офицерами пьёте, почему мы не можем? Мы точно также как и вы рискуем, даже больше чем вы. – Ермаков начал разговор со мной в спокойном тоне, но чувствовалось, что он взвинчен и напряжён, в любую минуту может закатить истерику, как тогда в вагоне.
- Ермаков, во-первых: ты не сравнивай меня – сорокалетнего мужчину, командира батареи, который несёт за всё вот здесь ответственность и у которого иной раз возникает необходимость
выпить, а не напиться, как ты тут хочешь сказать. Так вот не сравнивай меня с собой, молодой человек. Ты не алкоголик, я это прекрасно знаю. И родители у тебя хорошие люди – это я тоже знаю, поэтому у тебя не должно возникать такой необходимости напиваться, или даже выпить. Я тоже когда-то был в таком же возрасте, как и ты, но выпить или напиться меня почему-то не тянуло. Во-вторых: что-то не припомню, чтобы ты тут бился с боевиками, или рисковал больше чем любой из нас….
Продолжить дальше я не сумел, Ермаков «взорвался» и его понесло: - Товарищ майор, да вы тут квасите, пьёте каждый день, ходите по гостям и балдеете в своё удовольствие, ничего не зная. Я тут две ночи назад смотрю, а на поворот дороги у Чечен-Аула боевики выехали на машинах и кучкуются там: готовятся к атаке. А я не знаю, что делать. Командир взвода спит, вы в землянке с офицерами сидите и выпиваете. Боевики покрутились минут двадцать и уехали обратно, и никто мне приказа не отдал открыть огонь. Почему? – Ермаков всё более заводился, кричал, требовал ответа и на другие вопросы, на которые и не нужно было отвечать.
- Сержант, да тебя наказывать надо, а не жалеть как ты прелагаешь. Несчастный солдат: видите ли, ему никто приказ не отдал стрелять. – Язвительно начал я, тут же переходя на командирский тон, - А почему вы, сержант, самостоятельно не открыли огонь, увидев противника? Какой вам приказ нужен? Почему вы не разбудили в таком случае командира взвода? Почему я, отвечающий за оборону этого участка, узнаю о боевиках через двое суток? Да я вам, товарищ сержант, могу ещё тысячу вопросов «Почему» задать. В том числе и почему вы напились и тут пальцы веером распускаете перед командиром батареи?
Но Ермаков уже ничего не воспринимал. Из него лился поток обвинений, из которых все солдаты и офицеры сгрудившись вокруг нас, услышали: - что я никчемный командир батареи, что командиры взводов бестолковые «пиджаки», старшину – этого поганого мента, в арыке утопить надо. А Кирьянову давно пора устроить «тёмную». Что его – Ермакова, классного противотанкиста, с распростёртыми объятиями примут в любую мотострелковую роту. И вообще, на хрен ему эта батарея. И так далее, и тому подобное.
Я сидел на табуретке, внешне спокойный, слушая этот бред. Сначала у меня возникло желание просто набить ему морду, но оно быстро исчезло. Что я ему и другим солдатам, которые всё это наблюдают и слышат, этим докажу? Чего я буду оправдываться и за что? Ермаков взрослый парень, как никак двадцать лет: если ему не нравится командир батареи, другие офицеры и прапорщики, если он считает себе противотанкистом от бога, которого примет любая рота – пусть идёт из батареи. Я прекрасно понимал: что ни один командир роты, даже бестолковый Толик Соболев не примет его. Пусть потыкается носом в дерьмо, пусть даже в какой-нибудь роте попьёт с земляками, но рано или поздно пехотные офицеры вышвырнут его из своего подразделения и он приползёт на карачках в батарею. Но это уже будет урок – «публичная порка». И тогда мы поговорим.