- Торбан слышал? – Тихо окликнул санинструктора.
- Да, как будто в живот кулаком саданули, - также тихо отозвался сержант.
В течении тридцати минут, мы оба напряжённо вслушивались и вглядывались в темноту, но кругом было тихо. Даже передний край, кажется, затих и как будто вместе с нами прислушивался к ночной темноте. Слух до того обострился, что я, наверно, слышал как падали сухие ветки в соседней лесопосадке. Из землянки по малой нужде вышел Чудинов, справил её и собрался обратно, но я остановил его.
- Чудинов, берёшь автомат и ко мне, - солдат исчез, а через минуту залезал ко мне в жёлоб.
- Чудо, - продолжил, когда солдат устроился рядом со мной, - ситуация следующая, кажется, у танкистов вырезали часовых и я сейчас схожу туда на разведку. Ты с Торбаном остаётесь здесь и прикроете меня если что. Ты, понял?
- Товарищ майор, давай те вместе сходим, - горячо зашептал мне в ухо водитель.
- Чудинов, выполняй то, что тебе приказал. Да смотрите, не подстрелите меня, когда буду возвращаться. Если не вернусь через тридцать минут, подымай батарею по тревоге, но втихую и ищите меня.
Через десять метров фигуры Чудинова, Торбан, силуэт БРДМа слились с окружающими предметами и ничего не говорило о том, что кругом, в темноте, находились десятки людей. Передвигаясь вдоль бетонного жёлоба, иной раз замирал, напряжённо вслушиваясь и вглядываясь в темноту, но кругом было тихо и спокойно. Когда до окопа часового танкистов осталось пять метров, я тихо окликнул его, готовый немедленно открыть огонь, если там окажутся боевики. В ответ тишина. Странно, даже днём здесь всегда торчал часовой танкистов. Собравшись с духом, тихой тенью скользнул к окопу и спрыгнул вниз. Зашарил рукой, ожидая каждое мгновение вляпаться в кровь, но окоп был пуст. Поразмышляв немного, двинулся к командному пункту танкистов. Не встретив никого, беспрепятственно вышел к палаткам, где тишину нарушал лишь звук электрического движка, да из палатки командира батальона слышались приглушённые голоса. Заглянув в щель створок входа, оглядел палатку, командира батальона с офицерами, которые спокойно сидели за столом, выпивали и не спеша разговаривали. Откинув полог, я бесцеремонно ввалился в помещение.
- Толя, ёлки-палки, прошёл всё твоё расположение и не встретил ни одного часового, тебя же вырежут, как Чапаева. Непорядок….
Мосейчук зло выругался и с осуждением посмотрел на начальника штаба батальона. Тот под его взглядом поёжился и занервничал: - Товарищ майор, мы ведь с вами сорок минут тому назад проверяли. Боря, - начальник штаба повернулся ко мне, - у меня до сих пор рука болит: одного отлупил за то, что спал, а второму за это же кулаком саданул в живот. Ну, я их сейчас поубиваю.
- Толя, вы тут веселитесь со своими часовыми, а после ваших проверок я полчаса в темноту глазами «лупал». Потому разбираться пошёл, и ни одного часового. – Всё это произнёс с осуждением, продвигаясь к столу.
Все встали из-за стола и стали одеваться, а я наоборот, положив автомат на постель, сел за стол, налил всем коньяка в кружки: - Ребята, да погодите же, садитесь за стол. Сейчас у меня батарея по тревоге подымается, а через десять минут прилетят сюда разбираться – почему комбат не вернулся.
Мосейчук с недоверием посмотрел на меня, потом сел за стол, за ним сели и другие офицеры: - Ну что ж, Боря, посмотрим, как сработают твои бойцы.
Я уже пожалел, что сделал такое самоуверенное заявление. Но отступать было поздно. Прошло минут десять, мы ещё выпили по одной, в молчании закусили и наконец, почти одновременно с двух сторон заполошно завопили в темноте часовые танкистов: - Стой! Стой! Кто идёт?
Сразу же с шипением ушла в небо ракета, послышалось несколько громких и возбуждённых голосов и в палатку вошли замполит и техник, за ними было сунулся Алушаев, но увидев меня исчез. За стенкой палатки слышались голоса часовых и моих солдат, которые уже дружелюбно о чём-то переговаривались.
Довольный произведённым впечатлением на танкистов, постучал ладонью по скамье рядом с собой и сделал для своих подчинённых приглашающий жест. Танкисты же выглядели обескураженными. Я, по-хозяйски, разлил по кружкам коньяк; замполиту и технику побольше.
- Толя, вы тут разбирайтесь, а мы пошли отдыхать, - чокнулся кружками с Кирьяновым, с Карпуком и выпил спиртное. Взяли автоматы и уже вместе с танкистами вышли в темноту. У палатки толпились часовые и человек десять солдат с моей батареи. Всей этой толпой, по моему предложению, мы направились к окопу, где должен был быть часовой и сразу же нашли солдата. Схватив его за шиворот, начальник штаба, со злобой затряс рядового: - Где ты сволочь был, когда здесь ползал командир батареи?
- Товарищ капитан, - виноватым голосом завопил солдат, - срать мне захотелось, и с голой жопой сидел я, поэтому молчал, когда он меня позвал.
Все невольно засмеялись, даже начальник штаба: он отпустил солдата и выругался: - Ну что тут поделаешь, солдату какать захотелось и война по боку. Ладно, солдат, сторожи, потом с тобой разбираться будем, - он устало махнул рукой. Мы распрощались и разошлись каждый в своё расположение. Через полчаса все угомонились и мы опять с сержантом Торбан стали прохаживаться и наблюдать каждый в своём секторе. Невольно вспомнилась вчерашняя ночь. Во втором взводе первую половину ночи стоял на охране сержант Кабаков: всё такой же бестолковый и без инициативный. Я надеялся, что жизнь в боевой обстановке сумеет встряхнуть его и он постепенно станет нормальным командиром и бойцом, но ожидания мои не оправдались. Если Торбан сумел измениться, и причём в лучшую сторону, то Кабаков как был неуверенным так и остался таким. Выполнял любые приказания, от кого бы они не исходили, но инициативы ни какой. Как младший командир он был абсолютным нулём. И как противотанкист, он тоже был никчемный. Правда, как человек был он очень порядочный и честный. Но иной раз его бестолковизм ставил нас в тупик. В прошлую ночь, часов до двенадцати, вдоль нашего переднего края на УРАЛе «резвился» пьяный командир седьмой роты Гарри Богданов, он раскатывал вместе с друзьями на автомобиле и к полуночи уже раз десять проехал мимо меня и второго взвода. В очередной раз, проехав мимо нас, автомобиль внезапно свернул вправо и стремительно помчался через поле в сторону переднего края духов. Я выскочил к краю зелёнки и с волнением стал наблюдать, как автомобиль спокойно раскатывал по тем местам, откуда днём боевики периодически нас обстреливали. Что делать, если боевики откроют огонь по ним, я не знал. С замиранием сердца наблюдал за манёврами машины, а потом со злостью плюнул, когда увидел, что после беспорядочных передвижений, машина развернулась и помчалась в нашу сторону. Но успокоился рано. Только подошёл к землянке, прислушиваясь к приближающему гулу двигателя, как послышалась длинная очередь из автомата, потом ещё одна, а через несколько секунд мимо меня с рёвом пронёсся УРАЛ, с разбитой фарой, без лобовых стёкол и умчался в сторону штаба.
Во втором взводе, когда я прибежал, царила суматоха. Все обступили Кабакова и расспрашивали его о причинах стрельбы. Растолкав солдат, я напустился на сержанта: - Кабаков, ты почему стрелял? У тебя с мозгами всё в порядке?
- Товарищ майор, со стороны переднего края духов машина ехала и я открыл огонь на поражение.
Я только развёл руками и плюнул от досады.
- Идиот. Кабаков, мимо тебя этот УРАЛ за вечер раз десять проехал и мимо меня тоже. Ты наблюдал за ним?
- Да.
- Ты же, значит, видел, что машина в очередной раз выскочила с нашей стороны, поехала в сторону боевиков, там крутилась пять минут, ни на секунду не останавливаясь, а потом поехала обратно. Ну, какие там боевики. Там сидел командир седьмой роты и ещё пару офицеров. Балбес, ты сержант. Теперь остаётся надеяться на то, что ты плохо стреляешь и никого не задел.
- Коровин, - я отозвал в сторону командира взвода, - ты в землянке не сиди, а вместе с солдатами, на улице, службу неси, если они у тебя бестолковые. Я ведь в землянке не сижу. Знаю, что Торбан в одиночку слабоват, зато в паре со мной он действует нормально и достаточно уверенно, вот и бери с меня пример.
Первым кого встретил утром в штабе перед совещанием, был Гарри Богданов. Он был помятый и жестоко мучился с похмелья. Придав себе беспечный и наивный вид, я окликнул Богданова: - Гарри, ты чего здесь делаешь? И вид у тебя не совсем здоровый, заболел что ли?
Командир роты поднял на меня мутный и тоскливый от похмельного синдрома взгляд: - Боря, сегодня ночью, чуть духи не застрелили.
- Как это? – Сделал удивлённый вид.
Гарри вяло махнул рукой и монотонно забубнил: - Да вчера с друзьями слегка выпили, стали кататься на УРАЛе и сдуру уехали к духам на передок. А там, по нам, душара, прямо в упор выпустил целый магазин патронов, у нас всю кабину и фару вдребезги и ни у кого не царапины. Еле ушли от них. Остаток ночи здесь догуляли, в РМО. Ох, Боря, и тяжело мне.
Я взял под руку ротного: - Гарри, пошли к моей машине, у меня там немного лекарства есть.
Богданов сразу оживился и повеселевший пошёл со мной на стоянку машин, и тут же в несколько крупных глотков он выдул кружку коньяка, замер прислушиваясь к тому, как пахучая, крепкая жидкость катится в желудок, а через несколько минут вообще оживился. Потом выпил ещё полкружки и совсем повеселел.
- Боря, за эти несколько часов я второй раз родился. Первый раз, когда ночью от духов уходили, а второй раз сейчас. Я у тебя в капитальном долгу. – Глотнул ещё из кружки и начал подробно рассказывать о происшедшем, а я вспомнил первое своё знакомство с командиром седьмой роты.
Мы стояли блок-постом на северном перекрёстке, и как-то вечером, будучи в скверном настроении, я направился на полковое совещание. На повороте дороги, непонятно по какой причине, оглянулся и посмотрел на позицию третьего взвода, который стоял за мостом на
дороге к Чечен-Аулу. Автоматически прошёлся взглядом по дороге и вздрогнул, увидев как из-за поворота дороги, со стороны деревни, занятой боевиками, вывернулся ГАЗ-66 с будкой и на большой скорости устремился к третьему взводу. Бежать обратно было бесполезно – всё равно не успеть. Оставалось стоять и смотреть, как третий взвод самостоятельно уничтожит машину. Но третий взвод всё медлил и медлил с открытием огня, а автомобиль всё ближе и ближе.