Бетси захлестнуло ощущение огромности этого мира. Вокруг жили люди, они пели, танцевали, смеялись. Ее одновременно удивляло и радовало то, что в Нью-Йорке тысячи мест, где она могла бы поселиться и жить счастливо, в окружении друзей, найденных среди огромного множества населяющих этот город людей. О, они будут танцевать в тесных коморках, петь хором, вести долгие ночные беседы под сенью деревьев, гордо прогуливаться, взявшись за руки. Будут свадьбы, и музыка, и весна!.. Возможно, кто-то из них уже искал Бетси в толпе и с нетерпением ждал встречи.
И подобно тому, как она почувствовала течение реки, она услышала далекий смех и радостно впилась пальцами в подоконник. Как же они все счастливы, подумала Бетси, и как здорово, что она наконец здесь!
Далеко внизу она заметила человека, медленно шедшего по узкому карнизу стоявшего у реки здания. Бетси не видела ни его лица, ни цели, к которой он двигался, но с удовольствием наблюдала, уверенная, что этот смельчак дойдет до конца. Один раз он едва не упал и, глянув через плечо назад, улыбнулся – мол, еще бы чуть-чуть и… – а потом задрал голову, как будто хотел убедиться, что Бетси смотрит. Она затаила дыхание от восторга. Человек, прежде державшийся обеими руками, убрал одну и, опасно покачиваясь, помахал кому-то (не ей, конечно, – Бетси знала) и что-то весело прокричал. После чего прошел дальше по карнизу и исчез. Бетси неподвижно смотрела на реку, пораженная увиденным. Она представляла, что человек благополучно добрался до своей цели, и вот он уже занят чем-то иным, его окружают друзья, и он направляется в какое-нибудь хорошее место, где ему рады… Возможно, однажды он станет ее другом, подумала Бетси, и ей тоже будут рады в этом месте.
Теперь, когда она знала, что приехала в Нью-Йорк на поиски мамы, город начал приобретать в ее сознании отчетливые очертания: где-то в центре – одинокая фигура мамы, а вокруг – знаки и подсказки, которые приведут Бетси к заветной цели. Что угодно, думала она, вглядываясь в окна напротив, что угодно может быть такой подсказкой.
После некоторых раздумий Бетси пришла к выводу, что мама, должно быть, всегда ждала ее приезда, однако точно знать, когда Бетси сбежит, она не могла, и получается, что до тех пор, пока кто-нибудь (может, человек с карниза?) не сообщит маме, что Бетси наконец приехала и разыскивает ее, рассчитывать, что она найдется сама, не приходилось. Они могли бы встретиться случайно, но, учитывая количество людей в Нью-Йорке, надеяться на это глупо. Следует, рассудила Бетси, вспомнить как можно больше из маминых рассказов о Нью-Йорке, ведь уже тогда, много лет назад, мама оставляла ей подсказки – чтобы Бетси нашла ее, и они зажили вдвоем счастливой и свободной жизнью.
Они с мамой уехали из Нью-Йорка, когда Бетси было два года, а значит, она вряд ли что-то помнила, хотя ей казалось, что в любую минуту, повернув за угол, она может увидеть хорошо знакомую картину, куда более реальную, чем воспоминания из сознательного возраста. Не считая того, что она наблюдала из окна такси, отеля «Дрю» и ее знакомого с карниза – ну, может, еще женщины в черных перчатках и водителя автобуса, растворившихся среди местных жителей, – знания Бетси о Нью-Йорке ограничивались десятком незначительных подробностей, которые мама когда-то упоминала в разговоре. И по этим крупицам она пыталась восстановить в памяти мамины подсказки.
«…Из того магазинчика с платьями, о котором я тебе говорила, Морген, помнишь? „У Эбигейл“». Бетси отчетливо вспомнила эти слова, а также негромкий, раздраженный голос, каким мама обычно разговаривала с тетей. Странно, Бетси не помнила самого платья и не могла представить, как мама и тетя Морген его обсуждают, – в память врезалась единственная фраза, и в ней наверняка крылась подсказка.
А еще Бетси помнилось, как мама с грустью рассказывала о месте, где они жили вдвоем. «…Я танцевала с моей малышкой и пела песни, а утром мы встречали рассвет – как в Париже». Может, стоило отправиться на поиски мамы в Париж? Нет, решила Бетси, сперва она попробует найти ее здесь. В Париж не так просто попасть, а она уже приехала в Нью-Йорк. И потом, в отличие от Элизабет, которая немного знала французский, Бетси так и не выучила ни слова, а обращаться за помощью к Лиззи было бы ужасно неловко. Нет, в Париж она не поедет. Они танцевали, и пели, и жили где-то высоко, потому что в доме имелось много лестниц. «…И моя Бетси спускалась, и спускалась, и спускалась по лестницам, а я сидела внизу и ждала, и ждала, и ждала…» Бетси громко рассмеялась, перегнувшись через подоконник.
Бетси решила провести первое утро в номере, потому что здесь она могла хотя бы ненадолго ослабить надзор за Элизабет, а еще потому, что боялась показаться странной, выйдя так скоро после приезда. Должно быть, не распаковала чемодан и даже не умылась, подумает персонал. И кстати, ей больше нельзя ходить в унылых вещах Элизабет. Если тетя Морген и доктор Ронг все-таки отправятся на поиски, они будут описывать ее: Элизабет Ричмонд, двадцать четыре года, рост пять футов и шесть дюймов, вес сто двадцать фунтов, каштановые волосы, голубые глаза; одета в темно-синий костюм, белую блузку, черные туфли на низком каблуке, черную шляпку, последний раз видели со светло-коричневым чемоданом. По всей вероятности, похищена девушкой по имени Бетси Ричмонд: около шестнадцати лет, рост пять футов и шесть дюймов, вес сто двадцать фунтов, каштановые волосы, голубые глаза; одета в темно-синий костюм… Нет, ей определенно нужна новая одежда. Бетси усмехнулась про себя – если что-то и способно заставить Элизабет отвоевать свои позиции, так это собственный вид в ярко-красных туфлях и расшитом блестками платье – и нехотя решила пойти на компромисс: красная шляпа и какие-нибудь недорогие украшения.
Распаковав чемодан, она убрала белье и сменную пару чулок Элизабет в ящик комода, а скромное пальто и блузку повесила в шкаф. Затем разделась и приняла ванну. Выйдя из ванной, она неожиданно встретилась с собственным отражением в большом зеркале и застыла от удивления. Где же тут Элизабет? Упругая кожа, изящный позвоночник, строгая симметрия ребер, аккуратные пальчики на руках и ногах, подвижные линии шеи и головы… Разве здесь есть место для кого-то еще? Не видно ли в этих ясных глазах Лиззи, которая осторожно подкралась, чтобы посмотреть на себя? Или она уже пробралась дальше, к горлу или сердцу, и готова вцепиться смертельной хваткой? Может, она спряталась в волосах или нашла приют под коленом? Где же Лиззи?
На мгновение Бетси нестерпимо захотелось разорвать себя на части и отдать половину Лиззи, чтобы никогда ее больше не видеть. Захотелось крикнуть: «Возьми это, и это, и это, и вот это тоже тебе, а теперь пошла вон с глаз моих, пошла вон из моего тела, оставь меня в покое!» Она могла отдать Лиззи самое бесполезное – грудь и бедра, – а также то, что причиняло ей боль. Пусть забирает спину, чтобы ее всегда ломило, и желудок, чтобы его сводило спазмами. Пусть забирает все внутренности и проваливает, а Бетси наконец останется одна.
– Лиззи, – со злостью сказала она, – Лиззи, выходи.
И Элизабет выглянула на секунду. Увидев себя голую перед большим зеркалом в незнакомой комнате, она съежилась от страха, заплакала, принялась хватать себя и испуганно оглядываться по сторонам.
– Где?.. – прошептала она. – Кто?.. – Лиззи вращала глазами в надежде отыскать злодея, который схватил ее, ни о чем не подозревавшую, и притащил сюда, чтобы утолить свои плотские желания. – Кто здесь? – пропищала она наконец.
Бетси рассмеялась и затолкала ее обратно.
– Ты, дурочка, – ответила она, снова глядя на тело, которое так напугало Элизабет, – ты здесь.
И ощущая на щеках слезы Элизабет, Бетси подумала: «Вот бы у меня была настоящая сестра».
Она слышала мамин голос так отчетливо, как если бы мама находилась с ней в одной комнате. «Нет, она поедет со мной. Я не брошу мою Бетси».
Бетси обернулась. Это мама, вспомнила она, мама говорила, мама хотела взять ее с собой. Но ведь она говорила не сейчас. А когда? Когда Бетси слышала эти слова? «Нет, она поедет со мной…»
«Избавься от несносной девчонки. Оставь ее с Морген. На что она нам?» А это был голос Робина. «Ненавижу эту девчонку, – сказал он когда-то маме. – Ненавижу». А мама ответила: «Но ведь она моя Бетси, я ее люблю». Мама действительно так сказала? Бетси уверена?
– Бедняжке холодно, – проговорила Бетси и, забравшись в кровать, завернулась в одеяло.
Она лежала и думала. Согревшись, Лиззи заворочалась, и Бетси пришлось петь ей колыбельную:
Спи, сестричка-невеличка,
Мама купит певчую птичку,
А если птичка петь не станет,
Мама кольцо с бриллиантом достанет.
Было бы у нее кольцо с бриллиантом, подумала Бетси, когда Лиззи угомонилась, она бы сказала им, что обручена. И они не смогли бы ее увезти – муж бы им не позволил. Он мог бы жениться на маме, они бы спрятались втроем и жили счастливо. Ее зовут Бетси Ричмонд. Ее маму зовут Элизабет Ричмонд, Элизабет Джонс до замужества Бетси. Пусть он зовет ее Лисбет, как маму, потому что Бетси – ее золотце…
«Глупышка», – сказала ей мама. «Но я хочу, чтобы Робин и меня звал Лисбет. Пусть зовет нас одинаково». «Бетси, – засмеялся Робин. – Бетси, Бетси, Бетси».
Пока Элизабет летала и падала во сне, Бетси думала насчет одежды: может, она купит новую уже сегодня, если получится сразу найти магазин «У Эбигейл». А вдруг магазин каким-то образом приведет ее к маме. А вдруг – Бетси тихонько засмеялась и заерзала под одеялом, – вдруг она откроет дверь, а мама уже там, стоит перед зеркалом, любуясь платьем в блестках и украшениями. «Бетси, Бетси! – воскликнет мама, распахнув объятья. – Где же ты пропадала? Я все ждала, и ждала, и ждала».
Бетси помечтала о новых вещах, постояла немного у окна (правда, человек с карниза больше не появлялся), оделась и вдруг поняла, что проголодалась. Она ведь еще не завтракала сегодня, вспомнила Бетси. С тетей Морген они в это время уже обедали: суп, или макароны, или вафли, или сэндвичи с салатом и майонезом, молоко, горячий какао, кексы, печенье, пудинг, ананасы и пикули…