В тот день мы стояли с ней вдвоем и глядели, как солнце прячется за вулкан. И на какую-то секунду я позволила себе представить лицо Ленни, представить запах его одежды и как я кладу голову ему на плечо.
– Нужно набраться смелости и попробовать снова, – сказала Лейла. – Не забывайте об этом. – И она посмотрела мне в глаза.
– Пойду, пожалуй, в дом, – прибавила она. – Что-то голова разболелась.
Вдруг вспомнился попугай – из тех, что размножились от парочки аратингов, сбежавших из зоомагазина в Южной Калифорнии. Я прекрасно помнила, как он сидел на ветке и смотрел на меня через оконное стекло. Словно понимал про меня все-все. Именно таким взглядом минуту назад посмотрела на меня Лейла.
Она шла через сад к дому, и вдруг у нее подкосились ноги.
– Ой, – только и сказала она скорее удивленно, чем испуганно.
Лейла опала на землю, словно надувная фигурка, из которой вышел весь воздух.
Когда это случилось, я сразу поняла, что это не просто обморок. Аккуратная фигурка Лейлы распласталась на земле, седые локоны обрамляли ее лицо подобно ореолу, и не было сомнений, что жизнь покинула ее.
Я замерла с кистью в руке: по вечернему небу пролетела белая цапля и исчезла из вида.
В дверях кухни появилась Мария: прижав к лицу ладони, она стала звать Луиса с Элмером. Побросав в таз белье с прищепками, на крик прибежала испуганная Мирабель. Мы все поняли еще до того, как приблизились к Лейле.
Она умерла.
30. Запоздалый траур
Луис с Элмером занесли Лейлу в дом. Я всегда считала ее крепкой и сильной и только сейчас заметила, какая она худенькая и легкая как перышко.
Лейлу уложили на кровать. Я никогда прежде не была в ее комнате. Мария зажгла свечи.
Потом впятером – Мария, Луис, Элмер, Мирабель и я – мы собрались в гостиной. Мария начала молиться. Даже некому было позвонить и сообщить грустную весть. Я такое проходила.
Стемнело, и Луис вынес тело Лейлы на улицу. В дальнем конце сада при свете луны Элмер уже выкопал могилу. Там, откуда я приехала, потребовалось бы заполнять множество бумаг, вызывать медиков. А здесь, в Эсперансе, люди сами занимались своими мертвыми.
Глядя, как кладут в землю тело женщины, которую я знала чуть больше месяца, я вдруг вспомнила, что у меня даже не было возможности оплакать свою маму. Она погибла больше двадцати лет назад, и от нее не осталось ничего. Потом долгие годы моя бабушка ни слова о ней не проронила. И тут наконец я расплакалась.
Из своего краткого опыта общения с матерью я знала, что она не могла прожить без партнера и двух дней. Эта неизлечимая тяга прислониться хоть к кому-то и привела ее в подвал дома на Восемьдесят четвертой восточной улице.
Что до меня, я сама разбиралась с собственной жизнью, пока не повстречала Ленни. А когда он погиб, не знала, как жить дальше. Встреча с Лейлой стала неожиданным подарком, преподнесенным в самые трудные для меня времена. Эта женщина из Небраски сумела построить собственную жизнь в незнакомой далекой стране, где люди говорили совсем на другом языке. Познав счастье общения с Лейлой во время прогулок и долгих бесед на террасе под звездным небом, я уже допускала такую мысль, что и сама способна совершить этот мужественный поступок – просто жить.
31. Последняя глава, она же первая
На следующее утро, как обычно, Мария приготовила завтрак. Только ничего уже не могло быть как прежде.
– Что же теперь будет? – спросила я. Проведя в этом доме сорок дней и ночей, я могла бы собрать вещи, расплатиться, доехать до аэропорта и покинуть эти места навсегда.
– Завтра придет адвокат, – вдруг сказала Мария. – Он хочет с вами поговорить.
Весь день я пробыла в саду. Даже в случае самых грустных событий, когда кто-то умирает, птицы не перестают петь.
Я только-только начала узнавать Лейлу ближе, как вдруг она покинула нас. Словно вы читали интересную книгу – длинный, замечательный роман, не дающий вам уснуть до утра, – и вдруг книга потерялась, а вы так и не узнали развязки. И если через много лет после расставания мамы с Даниэлем мне удалось раздобыть «Сеть Шарлотты» и дочитать ее, то в случае с Лейлой существовал всего один экземпляр, и он остался у нее. Так что конец мне придется додумывать и доживать самой.
Где-то ближе к полудню я достала краски, разложила стол под мексиканской сливой и принесла замечательную плотную бумагу, взятую со стола Лейлы.
В саду распускался прекраснейший цветок нефритовой тунбергии. Вернее, не один цветок, а целый каскад, объединенный общим стеблем. Сотни лазурных цветков волнами ниспадали к земле, а рядом Лейла устроила купальню для птиц. Прямо сейчас на ее край примостилась маленькая серая птичка. Не экзотическая, а самая что ни на есть обыкновенная.
Смочив в воде кисть, я смешала на палитре синюю и желтую краски. И на меня нахлынуло знакомое состояние, когда пишешь с натуры. Когда вся ты – лишь глаза и кисть. Когда, едва дыша, ты наносишь тонкие линии – прямые или замысловатые, но требующие большой твердости руки.
Я боялась, что птичка улетит, но она осталась. Должно быть, я работала не менее трех часов, пока Мария не позвала меня к ужину. Но аппетита совсем не было, и я отправилась к себе в комнату. Забралась в постель и уснула на несколько часов.
Где-то среди ночи, а может, ближе к утру я поднялась и в полутьме стала бродить по комнатам, вглядываясь в предметы, словно пытаясь продолжить диалог с Лейлой. Перебирая книги на полках, я читала их названия. Были среди них поэзия Руми, Элизабет Бишоп и Йейтса, а также Пабло Неруды, и еще записные книжки Леонардо да Винчи. Встретилось мне и замечательное издание «Дон Кихота» на испанском в кожаном переплете, и «Любовник» Маргариты Дюрас на французском.
Я провела рукой по деревянным поверхностям библиотеки, спустилась затем в длинный коридор и замерла перед резными дверями, за которыми была комната Лейлы. Я засомневалась, имею ли право туда войти. Но кого я могла там застать, кроме Марии?
Постель Лейлы была заправлена, на прикроватном столике осталась ваза с цветами, открытая книга и очки в черепаховой оправе. Я никогда не видела, чтобы Лейла носила очки.
Я подошла к шкафу, где висели ее замечательные платья, льняные брюки палаццо, и вторые – шелковые. Я дотронулась до блузки, в которой она была в наш последний совместный вечер, и поднесла ее к лицу, вдыхая запах Лейлы.
Книга, которая лежала на прикроватном столике, была открыта уже на последних страницах. Это был томик Карен Бликсен «Из Африки», я давно хотела прочитать эту книгу. Перелистнув к началу, я пробежала глазами по первым строкам:
«Ферма моя располагалась у подножия Холмов Нгонг».
32. Визит адвоката
Утром, когда я пила кофе, подошла Мария.
– Приехал адвокат из города, – сказала она, кивнув в сторону верхней дороги, по которой я и сама пришла сюда сорок дней назад.
На адвокате был добротный серый льняной костюм и ботинки, которые явно не годились для наших мест. В руках – портфель из хорошо выделанной кожи, волосы уложены, как у латиноса из высших слоев общества, и щедро напомажены. Запах дорогого парфюма.
– Меня зовут Хуан ла Вега, – представился адвокат. – Лейла была моим клиентом. Я столкнулся с довольно неординарным случаем, – продолжил он на идеальном английском с изрядной примесью испанского акцента, – когда приходится оглашать подробности завещания столь быстро после его составления. Но моя клиентка однозначно выразила свою последнюю волю.
Оказывается, Лейла побывала у адвоката буквально несколькими днями ранее. Приехала в офис и заявила, что желает переделать завещание.
Я спросила у Хуана де ла Вега, знал ли он о ее болезни и осознавала ли Лейла степень ее тяжести.
– Вы, очевидно, имеете в виду аневризму, – сказал адвокат. – Да, она знала, что ее ждет. Что однажды кровяной сгусток оторвется и попадет в мозг.
– Понимаете, мы были знакомы немногим более месяца, – сообщила я.
Если это обстоятельство и удивило адвоката, виду он не подал.
Мы расположились на патио. Мария принесла кофейник, горячее молоко, сахарницу, маленькие серебряные ложки и тарелку с макарунами – Лейла давно поделилась с ней рецептом.
– Вы, наверное, пытаетесь понять, зачем я приехал, – сказал Хуан де ла Вега. – Признáюсь, и для меня самого это крайне необычная ситуация.
Но я ничего не пыталась понять. Ничего из происходящего в «Йороне» более не удивляло меня, ибо я знала, что жизнь протекает тут по собственным правилам.
– Моя клиентка владела лишь этой землей и домом на ней, – сказал адвокат. – Но в связи с этим возникает еще одно обстоятельство. Много лет назад Лейла купила страховку, и вместе с набежавшими процентами она выливается в крупную сумму.
У нее нет родственников, – прибавил он. – Во всяком случае, о таковых она мне не говорила. Как вы уже знаете, она очень любила Марию с Луисом. И оставила распоряжение о выплате им пожизненного содержания из суммы страховки.
Ее очень беспокоило будущее «Йороны», – продолжал рассказывать адвокат. – Да, ей были очень дороги ее работники, но ведь они стары и не в состоянии взять на себя управление таким большим хозяйством. А страховых денег как раз и должно хватить, чтобы поддерживать отель и после ее кончины.
Какая ирония судьбы. При жизни у Лейлы не было средств на ремонт, а после ее смерти они появились.
– Что ж, рада это слышать, – сказала я и подвинула к гостю тарелку с макарунами. Я все еще не понимала, какое все это имеет отношение ко мне.
Хуан де ла Вега выложил на стол небольшую стопку документов на веленевой бумаге. Отпечатанный на них текст был на испанском.
– Во время нашей последней беседы Лейла изъявила желание оставить «Йорону» вам, – сказал адвокат. – И поскольку на то у меня имеются все нотариальные права, я обладаю полномочиями осуществить ее волю.
Взяв верхний документ из стопки, он протянул его мне, и я успела заметить его идеальный маникюр.