До самой смерти Лейла каждый день ходила в деревню и покупала продукты для ужина, который должна была приготовить Мария. Пусть недолго, но мне довелось сопровождать Лейлу в этих прогулках, а теперь я ходила на рынок в одиночестве.
Каждый раз, когда я спускалась по тропинке в деревню, мой путь пролегал мимо уличного кафе Гарольда. За одним из столиков всегда сидели три постоянных клиента – три стареющих гринго.
Когда-то бывшие Чаком, Винни и Джоном, они стали Карлосом, Винсенте и Хуаном. Познакомились они в Эсперансе и стали родственными душами. Правда, я с первого взгляда заподозрила, что как с раз с душой у них не все в порядке.
Они отстроились почти рядом друг с другом. Постройки получились большие, дешевые, но вычурные, стилизованные под итальянские виллы. Скорее уж это были псевдовиллы – из тех, что можно увидеть в закрытых комьюнити на побережье Флориды. Ну а в Эсперансе цены, по их понятиям, вообще бросовые. Фасады домов подпирались портиками, и каждый из дворов с пошлыми скульптурами уровня зайчиков из «Плейбоя» был окружен плотной стеной из кедров, подвергнутых фигурной стрижке. Старые гринго старались отгородиться от посторонних глаз.
Можно сказать, что Карлос, Винсенте и Хуан почти не общались с местными, разве что пользовались услугами садовника или горничной. У каждого в гостиной стояли огромный кожаный диван, огромный телевизор, а в спальне – широченная кровать. Эти трое ничем не занимались – целыми днями сидели у Гарольда, где до полудня пили кофе, затем переходили к пиву. На столе перед ними всегда стояла вонючая пепельница с горой из бычков от самокруток.
Должно быть, когда они сюда заселились, им было лет под сорок. От нещадного солнца в Эсперансе не спасет никакая панама, так что с годами кожа гринго огрубела, сделав их похожими на старых рептилий. Целыми днями, с сигаретой в зубах, эта троица сидела неподвижно на своем обычном месте, а после закрытия спешила по домам, чтобы зажарить бифштекс и посмотреть новости по Си-эн-эн.
Все эти подробности я узнала от Марии, чья племянница совсем недолго поработала у Карлоса. Когда однажды вечером тот ухватил ее за грудь, девушка уволилась.
Карлос (в своей прошлой жизни – Чак), бывший пилот в TWA[117], ушел на пенсию рано. Как-то перебрав виски у Гарольда, он признался, что его просто попросили «на выход» после того, как он позволил себе напиться во время перелета из Сиэтла в Даллас. Что ж, его пенсии вполне хватало, чтобы построить себе итальянистый особняк с бетонным фонтаном, в котором вода хлестала из груди обнаженной женской скульптуры.
Винсенте (в прошлом – Винни) работал парикмахером в Рино[118], ну а Джон (теперь – Хуан) жил во Флориде и служил инспектором по надзору за условно осужденными.
Про всех троих ходил слух, что они скупердяйничали, расплачиваясь с местными за их работу. Однажды я зашла к Гарольду, чтобы выпить смузи, и услышала, как Карлос сказал: «Если хотите, чтобы девушка бесплатно вам готовила и мыла посуду, просто женитесь на ней».
«Уж лучше я буду пользоваться одноразовой посудой», – ответил Хуан.
И каждый день эти люди-ящерицы глазели на девочек, которые шли в школу и обратно, пялились на девушек, спешащих на работу, на официанток в кафе и продавщиц тортилий. Всякий раз, когда на горизонте появлялся предмет их вожделения, люди-ящерицы провожали его взглядом, при этом оставаясь неподвижными. Десяти– или одиннадцатилеткам было невдомек, а вот тринадцатилетние смущались, стараясь поскорее проскочить этот источник скверны. Стараясь побыстрей миновать это логово рептилий, мамаши крепко хватали дочерей за руку и тащили их прочь.
Рептилий не интересовали ровесницы или даже такие как я, хотя я была моложе их лет на сорок. Нет, рептилий тянуло на молодняк.
Как-то однажды Амалия, закаленная пытками в восточногерманской тюрьме, увидела, как Винсенте пытается лапать официантку, и сразу же сказала ему пару ласковых. Тот лишь усмехнулся. Ящериц можно спугнуть на время, чтобы они юркнули под камень на денек-другой. Но все знали, что они снова вылезут на свет.
45. Бумажная работа
Курьерской службой мне доставили из города толстый конверт с документами на землю. Текст, разумеется, был составлен на испанском. Общая суть была понятна, но отдельные пункты требовали более тщательного разбора.
К документам прилагалось свидетельство на собственность, эскритура[119], в котором я должна была расписаться. В прилагаемом письме упоминался один момент, о котором я прежде не задумывалась, а именно: мои полномочия как иностранки на вхождение в права собственника.
Такое было возможно, но, как я поняла из письма (содержание которого могла разобрать лишь наполовину), для регистрации права на собственность «Йороны» мне потребуется представитель, репрезентате, являющийся гражданином страны, которому я могла бы передать нотариальные права. Конечно же, Лейла, приехавшая сюда как коренная американка, просто сдала свой старый паспорт и получила новое гражданство.
Я могла бы поступить так же, но на настоящий момент процедура была гораздо сложней, чем в прежние времена. Смысл письма я понимала лишь примерно: в нем было много канцеляризмов и юридических терминов, а я и на родном-то языке с трудом продиралась сквозь формулировки контрактов и налоговых деклараций. И вот теперь я сидела, тупо уставившись в текст.
Пришлось позвонить в контору, где работал поверенный Лейлы – Хуан де ла Вега, но он ушел в отпуск, вернуться должен был через три недели. Тогда я взяла документы и отправилась к Гасу и Доре. У Доры был хороший испанский, и, если мне не изменяет память, до увлечения йогой она изучала введение в право и общественные отношения в университете Сантьяго.
В саду Доры несколько беременных женщин-гринго лежали на траве в позе шавасана[120]. Шел урок. Увидев меня, Дора знаком попросила подождать на кухне.
Когда женщины ушли, Дора заварила чайник с йерба мате, а я вытащила из конверта бумаги. На несколько минут Дора погрузилась в чтение.
– Правительство так все усложняет, – сказала она наконец, покачав головой. – Их хлебом не корми – дай запутать человека своим крючкотворством. Вот вам типичный пример. – Она указала на параграф, который я как раз и не поняла.
– Знаете, что будет, если вы подпишетесь под этим пунктом? Каждый год вам придется платить по пять тысяч гарса в пользу не-резидентского фонда по сохранению озера.
Нахмурившись, Дора отпила немного травяного чая.
– Просто не забывайте, что местные чиновники злоупотребляют властью на каждом шагу. Думают, что не-резиденты ни в чем не разберутся. Потому что, завидев документ на испанском, да еще на гербовой бумаге, американцы сразу же вытаскивают свои чековые книжки. Нельзя такое допускать.
– И как быть?
– Сами вы не справитесь, – сказала Дора. – Обязательно найдутся плохие дяденьки, которые захотят отнять вашу собственность. Вы же американка, плохо понимаете испанский, и они этим воспользуются.
Я уронила голову на стол.
– Знаете что, давайте я съезжу в город вместо вас. Только сначала оформим меня вашим законным представителем.
Я сразу же пообещала, что найму для нее машину.
– Вы с Гасом – самые настоящие друзья. – (Мы как одна семья, могла бы добавить я, если бы только знала, что это такое.) – Просто не знаю, что бы я без вас делала.
Через два дня Дора сложила в сохранившийся со студенческих времен портфель заверенные нами у нотариуса документы и отправилась в город.
Вернулась она поздно вечером. Лодки уже не курсировали, и я наняла для нее частника.
На следующий день я пришла к Гасу и Доре с морковным тортиком и портретом Луки в рамке из кофейного дерева. Портрет я сделала в один из вечеров, когда втроем они ужинали у меня в «Йороне».
Дора передала мне конверт с готовыми документами, и я не глядя убрала его в нижний ящик стола Лейлы.
46. Кусочек рая
В те времена еще не было никакого интернета. Мы не занимались рекламой, не попадали в путеводители. Возможно, поэтому количество гостей в «Йороне» было невелико. Могли быть заняты две комнаты, но никогда – четыре, а в дождливый сезон, за редким исключением, отель пустовал.
Благодаря страховому счету Лейлы Мария, Луис, а также Мирабель с Элмером сохранили работу. Но ремонтные хлопоты значительно подточили наш денежный ресурс, оставалось много недоделок. Стоило Гасу с его бригадой закрыть один приоритетный список, как возникали новые проблемы. Например, у лестницы сгнили бамбуковые поручни, расшатались каменные ступени.
– Не дай бог какой-нибудь доходяга сковырнется вниз и засудит тебя. Ты так без штанов останешься, подружка, – пугал меня Гас, продавливая тему ночного освещения для лестницы. И если теперь есть новая разводка, почему бы не провести свет в саду? Заодно можно повесить светильник на мексиканской сливе. Гас во всех красках расписал, как будут сиять под фонарями мои прекрасные цветы. А на заднем дворике он вообще готов устроить настоящий Ковент-Гарден[121]. Кстати, на мексиканской сливе хорошо будет смотреться красный светильник. Ну, и заодно стоит вывести на улицу динамики.
Зачем мне свет в саду? Зачем мне красный светильник? Это уже слишком. Когда заканчивался день, я любила одиночество, сумрак и звезды. Но Гас так увлекся своей идеей, что пришлось уступить. Правда, красный светильник я стала включать, лишь когда они с Дорой приходили ко мне на ужин. Как правило, они наведывались раз в неделю, прихватив с собой Луку и малышку Джейд. Эти двое стали мне как семья, хотя Мария с Луисом по-прежнему относились к ним с прохладцей.
Всякий раз, отправляясь в деревню, я заглядывала в их Каса Колибри