поношенными вещами, красовалась надпись: «Поцелуй меня, я ирландец».
Я, разумеется, была ошарашена. Как умудрился этот мальчишка заполучить себе клиентов из Миннеаполиса? И каким образом среди десятков тысяч местных женщин, разбросанных по деревням, он отыскал для Хелен и Джеффа Боггсов именно ту, что родила их драгоценную Сандру? Возможно, поисками занимался не он, а кто-то из его взрослых родственников (если не родители, то дяди или тети), а Сантоса они послали к клиентам исключительно как переводчика. Но и тут стало ясно, что такое задание ему не по плечу. Испанский он, конечно знал, но его английский по большей части состоял из слов-паразитов вроде «клево», «понял» и особенно «зашибись». Зато Сантос хорошо разбирался в местных ценах.
– Билет на автобус – пятнадцать гарса, – с ходу заявил он Джеффу, протягивая руку для приветствия. – Есть машина с кондиционер. Двести гарса в день.
Хелен с Джеффом, как и Сандра, горели желанием поскорее доехать до места.
– Как думаете, моя биологическая мама будет красивая? Я везу ей рисунок с единорогом.
– Наверное, у нее совсем маленький домик, – сказала Хелен. – И вряд ли у нее есть кухня или телевизор, как у нас. Не исключено, что у нее нет еды.
– Тогда возьмем ей тостов. – Сандра потянулась к корзинке с тостами, щедро намазала их джемом, завернула в салфетку и убрала в рюкзачок. Она не преминула рассказать мне, что взяла с собой табель с годовыми отметками за первый класс и рисунок с Селин Дион, который она считала самым удачным.
– Я подарю ей целых две картинки. Пусть повесит их себе на стену, – сказала девочка.
– Давайте не будем строить больших ожиданий, – мягко напомнил Джефф. – Мария, конечно, знает, что мы едем. Но для нее это очень волнующее событие.
– Для меня тоже, – вставила Сандра. – Это как Рождество, и даже важнее.
– Я тут совсем никого не знаю, – сказал Джефф. – Но я готов.
Он оплатил счет, и мы вышли на улицу, где нас уже ждала машина, организованная Сантосом. За те деньги, что выложили Боггсы, можно было рассчитывать минимум на «Шевроле», но нам подогнали старенький пикап.
В кабине осталось только одно свободное место, потому что задние сиденья были завалены мешками с луком и капустой. Поэтому Хелен села с водителем, а мы забрались в кузов. На протяжении часа, пока машина взбиралась в гору, нам пришлось все время держаться за раму. Иногда водитель шел на обгон по встречной полосе, где машины ехали с горы и развивали большую скорость. В такие моменты Джефф отчаянно долбил в окно водителю, жестом веля ему вернуться на нужную полосу, но тот даже не реагировал.
Дело близилось к полудню, солнце палило нещадно, чем доставляло рыжеволосым проблемы. По обеим сторонам дороги примостились деревушки. Везде на крышах домов сушились кофейные зерна, и от них воняло кислятиной. Совсем не похоже на аромат жареного кофе.
Вдруг машина резко остановилась. Выпрыгнув из кузова, Сантос протянул мне руку, помогая выбраться. Затем спустился Джефф и бережно поставил на землю Сандру.
– Куда теперь? – спросила она. – Где тут домик моей мамы?
Вся деревня состояла из церкви, небольшой тиенды и трех домиков с односкатными крышами, возле которых бродили взъерошенные куры, выклевывая из пыльной земли букашек. Сантос привел нас к самому маленькому домику, дверь в который была открыта. Джефф двинулся следом, а за ним – Хелен, не выпускающая руку Сандры. Девочка перестала подпрыгивать и притихла. Ну а процессию замыкала я.
В комнате на кушетке сидела женщина. Вернее, это была скорее не кушетка, а топчан, застеленный старой простыней с выцветшим цветастым рисунком. На стене висела картинка с Девой Марией и портрет Папы – насколько я помнила, не теперешнего, а его предшественника. Мебели не было, если не считать деревянного ящика, на котором стоял телевизор, подключенный к единственной розетке, свисающей на проводе с потолка. По телевизору показывали какую-то мексиканскую мыльную оперу.
– Это Мария, – сказал Сантос, указывая на женщину на кушетке. Я уже привыкла к праздничным нарядам жительниц Эсперансы, а на этой босоногой женщине было какое-то в бесформенное мешковатое платье. Волосы убраны под бандану. Спроси меня, какого она возраста, я дала бы ей лет шестьдесят пять. Как такая могла родить семь лет назад эту прекрасную девочку, что замерла сейчас перед ней как громом пораженная?
Я ждала, что скажет Сантос, но, кажется, он посчитал свою миссию выполненной. Выйдя на крыльцо (если тут вообще кто-то знает, как выглядит нормальное крыльцо), Сантос закурил.
– Это Хелен Боггс, – сказала я женщине. – Это ее муж Джефф. А это Сандра.
Мария посмотрела на Джеффа, потом на Хелен, потом на Сандру и снова повернулась к телевизору.
– Они прилетели из Соединенных Штатов, чтобы повидаться с вами, – продолжила я и вопросительно посмотрела на Хелен.
Вместе с мужем она столько раз представляла себе эту встречу, мечтала, как они расскажут Марии об их ребенке. Они привезли с собой фотографии: вот Сандра делает первые шаги, вот она пошла в детский сад, а вот в свой прошлый день рождения катается на коньках. Чтобы не упасть, Сандра сначала держится за пластмассового пингвина, а потом храбро отталкивает его и катится по льду самостоятельно на крошечных коричневых коньках.
Четырех минут пребывания рядом с Марией было достаточно, чтобы понять: вся поездка оказалась бессмысленной. Сандра спешила сюда вприпрыжку, считая этот мир добрым и приветливым, уверенная, что ей будут тут рады. И вот она стоит, уцепившись за юбку своей матери, и задумчиво сосет три пальца.
– Возможно, Сантос что-то перепутал, – сказал Джефф, обращаясь ко мне. – Вы уточните у нее, пожалуйста. Может, она бабушка Сандры? Или друг семьи?
– Мы пришли, чтобы повидаться с женщиной, родившей вот эту девочку. – Я в упор смотрю на Марию, краем глаза выискивая вторую комнату в доме. Возможно, именно там прячется другая женщина, моложе этой лет на тридцать. Женщина с добрыми глазами, готовая протянуть руку Сандре и ее родителям.
«Я так долго мечтала об этом дне, – скажет она. – У нее на правой ноге должна быть родинка в виде сердечка. Доченька, а ты знаешь, что сразу же, как ты родилась, ты открыла глазки и улыбнулась мне?»
Но никакой второй комнаты не было и другой женщины тоже. А эта протянула руку не к Сандре, а к Джеффу и сказала:
– Мне нужны деньги.
Эти слова даже не требовали перевода. Джефф достал из бумажника банкноту в сто гарса и положил ее на ладонь женщины.
– Пойдемте отсюда, – сказала Хелен.
По дороге к машине, ожидавшей нас в ста ярдах от дома, Хелен подала Сандре руку, но та даже не отреагировала. Она шла, крепко вцепившись в лямки рюкзачка, в котором лежал ее табель с отметками и рисунки Селин Дион и единорога. Эта девочка больше не спешила к своей маме.
Перед тем как сесть в лодку, Хелен предложила прогуляться по городскому рынку. Себе она купила шаль, а мужу – панаму, так как лицо его уже сильно обгорело.
– Что толку запирать конюшню, когда лошади давно убежали, – констатировал он, надевая панаму: сквозь его редеющие рыжие волосы проглядывала покрасневшая кожа. Родители предлагали Сандре купить и то, и это, но для себя она выбрала лишь небольшой тряпичный мешочек с куклами-утешительницами, а для подружек – настоящие подарки (вырезанную из раковины черепаху с качающимися головой и хвостом и расписанную красками глиняную птичку).
На следующие утро Боггсы сели в лодку и уплыли на материк. Пора было возвращаться в Миннесоту. А мне припомнились давние слова Лейлы: «Возможно, здесь, у озера, вы не найдете того, что хотите. Зато обретете то, что вам действительно нужно».
55. Таинственные пропажи
Где-то через три года после смерти Лейлы в доме начали пропадать ценные вещицы. Сначала со стола Лейлы исчез необычайной красоты калейдоскоп, затем – серебряная фляга для виски, позднее – домино из слоновой кости в деревянной коробке с перламутровой инкрустацией, бутылка портвейна очень большой выдержки и маленький кассетный плеер, которым я пользовалась во время редких визитов в город.
Поначалу я подумала, что просто по рассеянности переложила вещицы в другое место, ну а портвейн мог взять кто-то из гостей для романтического вечера у себя в комнате.
Пришел Гас, и я рассказала ему о пропажах.
– Не смотри на меня так, – ответил он. – С тех пор как я повстречал в Индии свою зазнобу, не украду даже картофелины. Я давно исправился.
– Да я на тебя и не думаю, – рассмеялась я. – Я давно доверила тебе всю свою жизнь и все свои деньги.
– И всегда можешь рассчитывать на меня, прелесть моя, – сказал Гас. – Ты стала мне как сестра, которой у меня никогда не было.
Днем Элмер принес бутыль отфильтрованной воды для гостей, чтобы перелить ее в керамический кулер, установленный на полу в кухне. Когда он наклонился, из кармана его что-то выпало. Это был мой кассетный плеер.
– Но ведь это не твое, – сказала я. – Давай-ка поговорим.
Элмер ужасно перепугался.
– Я знаю, что вы меня никогда не простите, – сказал он наконец. – Моему поступку нет оправдания. Я носил все эти вещицы скупщику в Санта-Кларе, а он давал мне деньги.
– Ты не оправдал моего доверия, – сказала я.
– Понимаете, я совсем голову потерял, – ответил Элмер. – Все время думаю о Мирабель.
Я не поняла при чем тут Мирабель.
В тот день, сидя рядом со мной на патио, хриплым от волнения голосом Элмер объяснил мне, почему осмелился на подобный проступок. Он снова и снова повторял, что ему нет прощения, но всему виной любовь. Любовь к Мирабель, разумеется.
Он мечтал купить участок земли: редко какой мальчишка ставит себе подобную цель. Элмер начал копить деньги с двенадцатилетнего возраста. Пока другие мальчишки тратили карманные деньги на такос и содовую, он складывал свои гарса в коробку под кроватью. Даже родители не были в курсе. Элмер лелеял мечту, что в один прекрасный день купит небольшой участок земли, на котором можно будет построить домик и развести сад. Он собирался прийти к Мирабель с этим свидетельством на собственность, в котором было бы проставлено и его, и ее имя. И тогда он предложил бы ей выйти за него замуж.