Через три года после того, как Элмер начал копить деньги, он все еще был далек от заветной цели, но знал, что добьется своего. И вдруг случилось ужасное. Коробка под кроватью оказалась пустой, и неизвестно, кто выгреб из нее все деньги. По всей вероятности, это был какой-то мелкий воришка.
– И тут на меня как затмение нашло, – сказал мне Элмер. – Я только и думал, что о потерянных деньгах. Испугался, что, пока я работаю и коплю на землю, Мирабель выберет кого-то другого.
И вот тогда он украл нож для писем и отвез его скупщику в Санта-Кларе. «Привози мне побольше таких вещиц, – сказал скупщик Элмеру, – и я дам тебе много денег». С тех пор Элмер стал регулярно наведываться в Санта-Клару, привозя то домино, то нитку жемчуга, принадлежавшую Лейле, и так далее.
На тот момент Элмеру уже исполнилось девятнадцать, хотя он выглядел сущим ребенком. И вот он стоит передо мной словно висельник, готовый взойти на эшафот.
– Для меня было большой честью работать у вас, – сказал он. – Я и не надеюсь, что вы оставите меня в «Йороне». Свершился самый большой позор моей жизни, и если моя мать узнает, то это убьет ее.
Я сидела, обдумывая случившееся. Как бы я ни была расстроена таким поступком, Элмер оставался мне дорог и я по-прежнему хорошо к нему относилась.
– Пусть это будет нашей тайной, – сказала я. – Знаю, что больше ты не станешь красть. Работай как работал.
Но Элмер считал, что должен понести наказание за совершенное. Это далось ему трудно, но он счел своим долгом признаться во всем Мирабель. Втайне он надеялся, что она поймет его мотивы и оценит его преданность. Но, услышав о случившемся, вопреки ожиданиям юноши Мирабель прекратила с ним всяческое общение. Его это сокрушило. Элмер все равно что умер для этой девушки.
С этого самого момента он стремился вернуть ее расположение. У меня самой более не было оснований сомневаться в его честности по отношению ко мне. Но Мирабель не считала возможным простить его. Случись Элмеру оказаться на кухне, она глядела на него как на пустое место. А в его глазах была одна лишь неизбывная любовь.
56. Соперник
С того самого дня, как вскрылись все эти кражи, Элмер кардинально поменял свою жизнь. Никаких жареных курочек с рынка, никаких новых кроссовок, рюкзака или футболки с названием любимой команды. Если друзья звали его на ежегодную ферию[145], Элмер лишь молча качал головой. После долгого рабочего дня в «Йороне» он шел по темноте несколько километров и заступал на смену ночного охранника в «Эль Буффо», ресторанчике Вейда. А с восходом солнца снова возвращался в «Йорону». Элмер старался накопить достаточно денег, чтобы купить землю, – для него это был единственный способ, чтобы завоевать расположение любимой девушки.
Через год после признания, отвратившего от него Мирабель, произошло то, чего он больше всего боялся. На баскетбольную площадку, где частенько играла Мирабель, стал наведываться местный парень Герман, и однажды Элмер увидел, как он провожает девушку домой. Потом однажды на утренней мессе они оказались рядом на одной скамейке, и Герман так смотрел на нее… Элмер понимал, что это значит, но никто не мог любить Мирабель так сильно, как любил он сам. Впрочем, знаки внимания оказывала и сама Мирабель. Тогда в церкви она улыбнулась сопернику, и Элмеру словно вонзили нож в сердце. Ведь он знал: даже если Мирабель выберет другого, сам он никогда не сможет разлюбить ее.
Однажды вечером, войдя на кухню, Элмер поделился со мной своей горестью. Сказал, что не может молиться о какой-либо напасти для Германа, потому что Господу это будет неугодно. И все же он надеется, что этот парень совершит какой-нибудь недостойный поступок. Например, купит бутылку кетцальтеки[146] и напьется. Или влюбится в другую девушку. Хотя разве может хоть кто-то сравниться с Мирабель?
И вдруг произошло неожиданное событие. Мать Германа слегла с непонятной лихорадкой, которую не мог вылечить никакой доктор. Отчаявшись, поздно вечером Герман отправился в церковь, чтобы обратиться к Богу. «Если ты поможешь моей матери, – сказал Герман, – то всю оставшуюся жизнь я посвящу, чтобы служить Тебе».
Утром лихорадку как рукой сняло. Мать Германа села в постели и заявила: «Пойду-ка испеку тортильи». Помня о данном Богу обещании, Герман сказал матери, что собирается стать священником.
Но все это – дела давно минувших дней. Сейчас Элмеру уже исполнилось двадцать два, а Мирабель – двадцать один. Герман давно принял сан священника, а Мирабель так и не простила Элмера, до сих пор отказываясь общаться с ним, не считая мелких просьб – принести на кухню полный газовый баллон, купить для Кузми сухой корм и прочее. Кражи, совершенные ради того, чтобы жениться на Мирабель, превратили ее сердце в камень, и ничто на свете не могло разубедить ее.
Но Элмер не сдавался, продолжал копить деньги. И вот наконец у него появилась достаточная сумма, чтобы купить небольшой участок у своего дяди. Поскольку Герман больше не соперничал с ним за сердце Мирабель, Элмер решил, что настало время закрепить свою любовь делом. Первый человек, с кем он поделился, была именно я, а не его родители.
Итак, дядя Элмера был готов переписать на него землю. И сразу же, как свидетельство о собственности окажется у него на руках, Элмер пойдет к Мирабель и сделает ей предложение.
Он все хорошенько обдумал. Можно сказать, на это ушло много лет. И наконец появилось нечто обстоятельное, что можно было бросить к ногам любимой: обещание дома, надежного будущего для нее и детей, которых, если Бог даст, у них будет двое.
– Мама хлопочет у вас на кухне, это не такая тяжелая работа, – сказал он. – А вот отец уже стар, ему пора на отдых. Моя мечта такая: чтобы мы с Мирабель смогли позаботиться и о моих родителях, и о ее отце.
– Думаю, ты станешь прекрасным мужем для Мирабель, – подбодрила я. – Но последнее слово за ней.
– Я поговорю с ней прямо сегодня, – сказал Элмер. – И мы обязательно будем вместе.
57. Подметая мощеную дорожку
Она отказала ему. Мне об этом никто не говорил, но все было ясно по лицу Элмера, когда на следующее утро он пришел на работу. День его всегда начинался с обычной рутины: нужно было спустить вниз тяжеленную бутыль с питьевой водой. Обычно для Элмера это не составляло труда, но в тот день он словно взгромоздил на спину огромный камень. Или крест.
Через час пришла Мирабель: сначала занялась стиркой, потом перестелила постельное белье в «Комнате кетцаля», сложила на кровати полотенце в форме лебедя, оставила в ванной два куска мыла с запахом кардамона, пополнила запас свечей. Она была прекрасна, как всегда, и, глядя на нее, никто не мог бы предположить, что еще совсем недавно она разбила сердце несчастного юноши.
Если Мария и знала об этом, то виду не подавала – к обеду приготовила жаркое из свежевыловленной тилапии и крабов, а к ужину на десерт – апельсиновое суфле, разложенное на выскобленных апельсиновых же кожурках.
Пока Мирабель подавала гостям суфле, Элмер в саду подметал мощеную дорожку. Из недавно установленных Гасом динамиков лилась песня «Си ту но эста аки»[147] моей любимой певицы Розанны. Я не могу дышать, если тебя нет рядом.
Элмер стоял на одном месте и тупо махал метлой. Мне было знакомо это чувство потери. Когда-то и я побывала в его шкуре.
58. Смерть еще одной матери
Гас принес печальные новости. Накануне вечером у Розеллы начались схватки, и Вейд отвез ее в больницу.
У Розеллы развилось плохо диагностируемое состояние, называемое преэклампсией, когда высокое кровяное давление начинает менять состав крови, и, если вовремя это не обнаружить, происходит необратимое поражение внутренних органов. Во время родов у нее случился обширный инсульт, и она умерла. Близнецы, мальчик с девочкой, выжили.
– Возраст не тот, вот в чем беда. – Гас грустно покачал головой и сделал еще один глоток пива. – Рожать нужно вовремя. Нужно было сразу отказываться от этой затеи.
Я представила себе Вейда, оказавшегося с двумя сиротками на руках. Теперь ему придется разрываться между своими детьми и кроличьим рестораном. Разве справится бывший адвокат из Чикаго, а ныне ресторатор с такой непомерной нагрузкой?
59. Только мальчики могут стать врачами
Погруженная в грустные мысли о Розелле и ее сиротках, я отправилась в деревню к Амалии. Та находилась в саду – занималась шитьем в обществе своей любимицы Кларинды, младшей из семерых детей Вероники. Вероника частенько досыпала по утрам в канаве в обнимку с пустой бутылкой кетцальтеки. Странное дело: на этикетке кетцальтеки была изображена миловидная женщина в традиционных одеждах: волосы подвязаны лентой, вышитый пояс на тонкой талии, а в руках – бутылка. Никто из пьющих это вино (каковых было много благодаря его дешевизне), и уж тем более Вероника, и близко не напоминал эту пышущую здоровьем женщину. Неудивительно, что большую часть времени Кларинда проводила не в убогой саманной лачуге со своими братьями и сестрами, а в домике Амалии или у нее в саду. Что до отца Кларинды – он умер несколько лет назад от алкогольного отравления.
Сегодня Амалия с Клариндой торопились сшить чепчики для новорожденных близнецов, чтобы отнести их в долину, где проживал Вейд.
– И что ж теперь будет с малышами? – спросила я.
– Наймет себе помощницу, – ответила Амалия. – А то и двух. И если они будут дорого ему обходиться, на одной женится.
– А я люблю малышей, – сказала Кларинда. В свои десять лет она уже помогала старшим сестрам, что родили в шестнадцать и уже снова ходили на сносях. Мы с Амалией часто обсуждали Кларинду, и я знала, что Амалия хотела обязательно доучить ее в школе и как можно дольше держать подальше от противоположного пола.