– Да-а, забористая травка, прямо чудеса какие-то, – сказал Гас. – И как же она называется?
Названия я не знала.
– Ну хоть покажи, где она растет, – не отставал Гас, хотя никогда прежде не проявлял интереса к ботанике.
– Но я сделала с нее зарисовку, – сказала я. – Хочешь, покажу?
Отлучившись наверх, я принесла один из многочисленных альбомов, заполненных моими зарисовками на тему растительного мира «Йороны» и ее окрестностей. Перелистав страницы, я показала Гасу растение Цзюнь Лан с необычными пушистыми листьями.
– Вот, видишь ягодки? – сказала я. – Мария толкла их и делала из них отвары для Цзюнь Лан. А через десять месяцев у нее родился сынок.
– Ничего себе. – Гас вгляделся в рисунок с таким интересом, словно перед ним была таблица футбольного турнира, в котором участвовала его любимая команда. – Неужели ты не знаешь, как отыскать эту травку?
Я покачала головой. Уж сколько раз Цзюнь Лан с Элмером отправлялись в горы, но я ни разу не сподобилась присоединиться к ним.
– Но, помнится, Цзюнь Лан говорила, что у нас она произрастает только в одном-единственном месте. Она же лечит бесплодие.
– Да уж, травка для потерявших надежду залететь, – задумчиво проговорил Гас. – Это ж идея на миллион долларов.
74. Неожиданно – любовь к искусству
Уроки по плаванию, которые давал мне Паблито, возымели свое действие. Он, как правило, всегда был занят подводной ловлей, но, возвращаясь с охоты в дальних уголках озера, о которых, кроме него, не знал никто, пару раз в неделю обязательно заглядывал ко мне. В первые дни занятий я надевала спасательный жилет, но к концу второй недели уже легко плавала по-лягушачьи и больше не боялась опускать лицо под воду.
Чтобы волосы не налипали на лицо, я скрепляла их заколкой, но однажды она слетела и пошла ко дну. Подпрыгнув в воде с ловкостью дельфина, Паблито стрелой нырнул на глубину. Он вернулся очень быстро, держа в поднятой руке мою оброненную заколку. Довольный собой, он расплылся в улыбке, зубы у него были идеально белыми. Эль трезор! – воскликнул он. Что значит – сокровище.
У меня уже получалось плавать кролем, правда я держалась поближе к берегу, хотя Паблито всегда находился рядом. В один из наших заплывов я увидела на берегу Дору. Даже не помню, чтобы когда-нибудь она приходила в «Йорону» без Гаса. Он-то навещал меня почти ежедневно, а вместе они заглядывали на ужин, когда не было большого наплыва гостей.
Я заметила ее не сразу, так как была увлечена плаванием, а потом, когда вынырнула, чтобы глотнуть воздуха, она уже стояла на пристани в льняных широких штанах и коротком топе, оголявшем накачанный пресс.
– Еще пять минут, и мы попьем с вами чайку, – сказала я.
Опустившись на помост, Дора, как обычно, скрутилась в замысловатую позу. Йогу она практиковала постоянно и в самые неожиданные моменты, и мне всегда казалось странным, что какой бы красивой и созерцательной ни была сама поза, как бы Дора ни погружалась в себя, на лице ее все равно играла напряженная ухмылка. Гасу так и не удалось заразить ее своим беспечным отношением к жизни.
Выйдя из воды и попрощавшись с Паблито (он поплыл домой в каюко), я завернулась в полотенце и направилась на кухню. Там меня ждала Дора.
– Я тут подумала про азиатку, которая гостила у вас, – сказала она. О да, эта женщина никогда не ведет праздных разговоров, и уж если ей что-то нужно, она сразу выкладывает все напрямик.
– Она, кажется, нашла траву, которая помогла ей забеременеть? Гас говорил, что у вас сохранился рисунок.
Я оторвалась от заваривания чая с гибискусом и посмотрела на Дору.
– Вы что, подумываете о третьем ребенке?
– О, да что вы, – ответила она. – Я просто интересуюсь ради одной подруги.
Никогда прежде ни Дора, ни Гас не интересовались моим творчеством. А тут… Она внимательно вглядывалась в рисунок.
– А вы очень талантливы, – сказала она наконец. – Не подарите мне на память?
Я вырвала страницу и протянула ее Доре. И произошло нечто редкостное. Дора улыбнулась.
75. Футбол играют ногами
Как-то мне позвонила Дора. Из больницы в Сан-Фелипе. Она сказала, что случилась беда, и поинтересовалась, не могу ли я забрать детей из школы.
Конечно же я согласилась. И после этого она мне все рассказала.
Недавно ночью Гаса разбудил какой-то шорох в саду и беспокойное кудахтанье кур. Он вышел проверить, в чем дело. Оказывается, один из местных, Самуэль, сдирал с веревки белье, которое сушилось на улице. Два полотенца, простыня и лифчик Доры.
Будучи выходцем из Блэкберна, Гас драться умел и навалял Самуэлю. Преимущество оказалось не в пользу последнего – не только потому, что Гас был сильнее, но и потому, что, в отличие от воришки, он был трезв. Он пригвоздил того к земле, и жалкий пьянчуга ответил единственно доступным ему способом – вонзил зубы в правую руку Гаса.
От неожиданности и от боли Гас отпрянул, а Самуэль пустился наутек. Какое-то время Гас просто лежал на земле среди груды белья, а затем вернулся в дом, чтобы налить себе стаканчик стаута и заняться раной.
Рана была глубокой, но это еще не все: в середине ладони, на пересечении линий жизни, торчал зуб, еще совсем недавно принадлежавший Самуэлю.
Когда Гас выдернул зуб, то взвыл от боли и, должно быть, разбудил Дору. Та прибежала на кухню и стала заваривать травяной настой, чтобы обработать укус.
Наутро кисть у Гуса стала размером с бейсбольную перчатку, а к полуночи – с футбольный мяч. Вся рука пульсировала, начался жар.
– Нужно показаться врачу, – сказала Дора.
– Да ничего страшного, – ответил Гас. – К утру я буду как новенький.
Как бы не так. Уже в девять утра они поплыли в больницу Сан-Луис. А после двенадцати мне позвонила Дора. У Гаса развилась обширная инфекция.
– Врач сказал, что, если бы мы протянули еще несколько часов, он вообще остался бы без руки, – пояснила мне Дора. – Но кисть все равно придется ампутировать.
Врачи надеялись остановить инфекцию уколами антибиотиков, но это не помогло. И еще неизвестно, с какой скоростью будет распространяться инфекция. Несколько лет назад у них был похожий случай, когда больной отказался от ампутации ноги, а наутро умер.
Спросить у Гаса никакой возможности не было, так как он находился в бреду: говорил про маму, футбол, про какую-то Памелу и учительницу из второго класса, ругавшую его за кражу ластиков.
– Я не знаю, как мне поступить, – сказала Дора.
Она на минуту вышла из палаты, чтобы позвонить мне. Дора всегда была такой сильной и во всем уверенной, а сейчас в голосе ее слышалась паника. Врачи срочно требовали ответа – делать ампутацию или нет.
– Не мне решать, – сказала я.
– Это же правая рука, – сказала Дора. – Он же мне этого не простит.
Тут я вспомнила про свою мать. А что, если в тот день она не погибла бы в доме на Восточной Восемьдесят четвертой улице, а просто лишилась бы руки? Ведь тогда бы я не росла сиротой. И что, если бы в результате аварии Ленни не погиб бы, а только остался одноруким?
– Если б я оказалась в такой ситуации, – сказала наконец я, – то уж лучше однорукий муж, чем вообще никакого.
Гаса выписали через три дня. По его забинтованной руке нельзя было понять, есть там кисть или нет. Из-за сильных обезболивающих он стал какой-то тихий, потухший, совсем на себя не похожий.
В тот же вечер я принесла им жаркое, шоколадные пирожные и бутылку вина. Гас сидел, растянувшись в кресле, в котором обычно смотрел по телевизору футбол. Телевизор действительно был включен, но показывали другую передачу. В левой руке Гас держал сигарету и выглядел постаревшим на десять лет.
– Вот же невезуха, а, – сказал он, когда я поставила кастрюльку с жарким на разделочный стол. – Ведь тот чувак всего лишь остался без зуба.
– Не буду пытаться развеселить тебя всякими примерами из жизни, – ответила я. – Не тот момент, понимаю.
– Врачи говорят, что можно будет поставить умный протез, – заметила Дора. – Вот заживет рука, поедем в город, поставим протез, и Гас потихоньку привыкнет.
Гас сделал долгую затяжку.
– Кто, как не ты, способен справиться с такой неприятностью, – подбодрила я друга. – Вспомни ураган. Ты же практически заново отстроил дом, и он получился лучше прежнего.
– Маленькая поправочка, – уточнил Гас. – Тогда у меня было две руки.
– Прости, – сказала я и больше не пыталась умничать.
– Но есть и плюсы, – сказал он. – Футбол играют ногами.
76. Я рыбка
После этого разговора мы не виделись с Гасом и Дорой недели две, разве что пару раз я передавала им еду через Уолтера. Не надо было их сейчас трогать. В их семье наступили тяжелые времена.
Между тем жизнь в отеле била ключом. После выхода в интернете статьи Каролины Тимминс (на заре моего владения «Йороной» я и помыслить не могла о подобной рекламе) все комнаты в отеле были забронированы на месяц вперед, и я благодарила судьбу, что именно сейчас голова моя забита разными делами.
Грустила не только я. Каждое утро Элмер заявлялся без опозданий и приступал к своим обязанностям. Поскольку Гас совершенно выпал из процесса, работы у него прибавилось. Элмер работал исправно, как и всегда, но в душе его навеки поселились смирение и мука. Я помнила, при каких обстоятельствах стал священником Герман, и сейчас, наблюдая страдания Элмера после того, как его отвергла Мирабель, я вдруг подумала, что, возможно, и этот парень вступит в какой-нибудь религиозный орден. Ведь он только и занимался, что самобичеванием.
Поскольку сейчас я воздерживалась от визитов к Доре и Гасу, единственным человеком, с кем я поддерживала общение, оставалась Амалия. Я даже перестала заглядывать к Гарольду, а он – ко мне. Все произошло после того инцидента, когда три рептилии поторговались с Клариндой за ее чудо-сумочку с шелковой подкладкой. Конечно же, я передала эту историю Амалии, и та не удивилась поведению рептилоидной троицы.