А одна пара целую зиму бродила по джунглям Мексики, собирая кожные выделения с лягушек уникальной разновидности. После принятия их внутрь человек якобы мог пройти деперсонализацию и снять все эмоциональные блоки, чтобы слиться со Вселенной.
В это самое время коренное население было занято повседневными заботами. Мужчины сеяли кукурузу. Дети из тех семей, которые могли себе это позволить, ходили в школу и по ее окончании начинали трудиться так же, как их родители. Пабло, сыну Паблито, исполнилось всего четырнадцать, но он уже начал погружаться в озеро, чтобы поохотиться с гарпуном на черного окуня и тилапию.
В каком-то смысле и здесь в Эсперансе происходили перемены, но одновременно все оставалось таким же неизменным, как силуэт горы с вулканом на фоне неба. Пусть я больше не владела «Йороной», но грех было жаловаться на жизнь. Одни гости приезжали, другие уезжали. Влюбленные парочки сидели за столом, усыпанном розами, и держались за руки, решив пожениться. Иные же пары расставались. А те, что когда-то обручились тут, возвращались на юбилей свадьбы и привозили своих детей. Одна вдова навестила «Йорону», чтобы вспомнить, как она проводила с мужем медовый месяц в «Комнате ягуара».
Как всегда, пели птицы. И даже в самый солнечный день, когда небо казалось невыразимо синим, Эль Фуэго красовался в нахлобученной шапке из облака.
Каждое утро Мария раскладывала на блюде вареные яйца, бананы, бобы и сыр, это было наш el plato tipico de desayuno[184]. Каждое утро она собирала апельсины и выжимала сок. Элмер спускал garafon[185] отфильтрованной воды и заполнял ею автомат для питья. После того как Мирабель отказалась выйти за него, в глазах юноши навеки поселилась печаль. Кузми совсем состарился и целыми днями спал на солнышке. Напившись с ночи, в деревенской канаве спала Вероника, прижав к себе пустую бутылку из-под кетцальтеки. А ее дочь Кларинда садилась в лодку, отправляясь в школу. Через пару месяцев ее ждали выпускные экзамены.
Уолтер, тот самый ребенок, встретивший меня по прибытии в Эсперансу, стал подростком и больше не слонялся на пристани, чтобы оттащить в гостиницу чемодан очередного туриста. Когда мы не справлялись с наплывом гостей, я нанимала его в наш ресторанчик. Три рептилоидных человека все так же сидели за своим столиком в кафе у Гарольда. У пристани Райя торговала яркими топами, а в октябре на полтора месяца уезжала в Северную Калифорнию. И тогда Алиша временно оставалась с Патрисией, у которой проживал ее брат-близнец Матео.
Стараясь быть матерью для Алиши на протяжении всех этих лет, Райя успела состариться. Это было видно и по тому, с каким трудом она шла к своему торговому месту, где раскладывала разноцветные топы, и по тому, как тяжело справлялись с вязанием ее артритные пальцы. Райя казалась измученной, и я волновалась за ее здоровье.
– Скоро Алиша уйдет от меня, – сказала она, собираясь в Калифорнию. – Не представляю себе жизнь без нее, но девочке надо выбирать свой путь.
Мирабель уже исполнилось двадцать шесть, и по местным меркам, будучи незамужней и бездетной, она считалась засидевшейся в девках. Она была все так же красива, но в последнее время с ней явно что-то происходило. Обычно по утрам она светилась радостью, а тут вдруг приуныла, ходила с поджатыми губами, словно держала во рту и не смела выплюнуть кислый фрукт. Мирабель перестала играть в баскетбол и расплылась в талии, прежде считавшейся самой тонкой в деревне.
Амалия по-прежнему носила титул Королевы мусора, но ее команда маленьких сборщиков переформировывалась каждые несколько лет. И уже многие из тех детей, что прежде ходили за ней хвостиком, обзавелись наследниками.
Иногда, то на баскетбольной площадке, то во дворе школы, я видела Луку и Джейд, детей Гаса и Доры, но всякий раз они поворачивались ко мне спиной. Что до самих родителей – складывалось ощущение, будто они вообще не выходят на улицу.
Как-то зимой в «Йорону» заселились археологи, а вместе с ними аквалангисты и операторы. Планировались съемки документального фильма о развалинах подводного поселения майя. Как объяснили мне археологи, когда-то уровень воды в озере был на пятьдесят метров ниже, а потом произошло какое-то природное явление. Один из этих ученых утверждал, что именно он обнаружил город майя. И ни слова о том, что предшествовало этому: сначала это место обнаружил рыбак с гарпуном, нырнувший на стометровую глубину в лазурные воды Лаго Ла Пас без акваланга.
Уровень воды мог подниматься или опускаться, но само озеро оставалось на месте. Как и сам вулкан пребудет вовеки. И это единственное, что оставалось непреложным в этом мире.
82. В душе моей
Как-то не успела оглянуться, а мне уже тридцать девять, скоро будет сорок. Десять лет жизни в Эсперансе пролетели незаметно.
Вдруг пришло письмо от Джерома Шапирштайна. «Я долго не решался отослать тебе это письмо, – писал он, – но все же хочу, чтобы ты знала. Я недавно женился. Мою жену зовут Дженни, и она работает редактором в одном издательстве. Недавно у нас родилась дочка. Я совершенно счастлив, разве что мечтаю иногда хорошенько выспаться».
Недавно у них был юбилей свадьбы, и Дженни решила сделать ему подарок. Зная его увлечение птицами, она погуглила, где в Центральной Америке можно найти самое большое разнообразие пернатых. Она не знала, что много лет назад он побывал в Эсперансе и собирался связать свою жизнь со мной, не знала, что целую ночь, лежа бок о бок, мы провели на вулкане. И вот Дженни забронировала комнату в «Йороне» на шесть дней.
«Возможно, не стоит говорить тебе то, что я сейчас скажу, – писал Джером, – но я очень долго не мог забыть тебя.
Помнишь ли ты, как я читал тебе стихотворение? Помнишь эту строчку: «И обрету я мир в душе размеренный – так капает за каплей капля»? Надеюсь, ты обрела этот мир в душе».
Далее несколько строчек было зачеркнуто, а в конце Джером вставил целиком все стихотворение «Озерный край Иннисфри». Я плохо запоминала поэзию, но не забыла, как тогда ночью на вулкане он читал мне Йейтса, а я ему сказала, что не выйду за него.
Я до сих пор помнила про «вечерний трепет крыльев коноплянки» и еще вот эту строчку: «жужжит поляна, пчелы кружат хоровод и собирают златой мед».
И – какая поразительная концовка!
Как день лучист, о, как закат пурпурен,
И чьей рукою фимиам цветов воскурен?
И слышу, слышу на исходе дней,
Как плещет озеро в душе моей.
Даже не зная о существовании моего собственного озера, я искала его всю жизнь.
83. В заботах о семье
С тех пор как Гас и Дора отняли у меня мою землю (теперь уже и не мою вовсе), я ни разу не столкнулась с ними ни в деревне, ни на рынке, нигде. Съездив в банк Сан-Фелипе, я распорядилась, чтобы определенная сумма с моего счета ежемесячно перечислялась строго на их счет. Таким образом я была избавлена от личного общения с теми, кто меня обманул.
Лишившись «Йороны», поначалу я часто просыпалась средь ночи оттого, что мне в лицо попадал свет красного фонаря. Но гнев мой постепенно утих, осталась лишь застарелая боль: так ноет в непогоду давний перелом. В конце концов, были у меня потери и пострашнее.
Я частенько проигрывала в голове, как бы повела себя, столкнувшись с Гасом и Дорой. Как я понимала, они засели в своем бункере из шлакобетона и не вылезали на белый свет, даже когда в деревне проходила ярмарка или баскетбольный турнир, какой-нибудь концерт или даже футбольный матч. Дора с Гасом определенно избегали массовых мероприятий.
И вдруг вот они голубчики – идут по дороге от пристани – должно быть, ездили в Санта-Клару или Сан-Фелипе. Дора, все такая же подтянутая, хоть немного и постаревшая, тащила набитую покупками сумку. Гас шагал с рюкзаком за спиной, обхватив руками коробку с новой микроволновкой. А ведь раньше Дора на дух не переносила все эти лишние сущности. Должно быть, Гас уговорил – ведь, лишившись кисти, не так просто заниматься готовкой на плите.
Мой взгляд упал на его культю.
Сначала я решила проигнорировать их и пройти мимо, как будто они пустое место для меня, но вот они идут мне навстречу, и я уставилась на Гаса – прямо как тот аратинга с Валлехо-стрит. Дора напряглась и крепко взяла мужа за руку, прильнув к нему, словно желая сказать что-то очень личное. Она даже попыталась улыбнуться, что было ей совсем несвойственно, так что игра не удалась. Набрав в легкие воздуха, я остановилась, перегородив им путь.
– Давненько не виделись, – сказала я. Оба они слегка смутились, не зная, как меня обойти.
– Как жизнь, дорогуша? – изрек Гас как ни в чем не бывало. – Вся в делах, как я посмотрю. Отлично выглядишь.
Лежа долгими ночами и пялясь на красный фонарь, сколько всего я им наговорила, сколько всего спросила. Например, что они чувствуют, обманув человека, который считал их своими друзьями? Стоила ли эта бумажка того, что они сотворили со мной и с собой?
Но ничего из этого я не сказала. При этом меня мучил один-единственный вопрос – с самого того момента, когда на моем пороге возник адвокат с новостью, что «Йорона» больше не является моей собственностью.
– Что-то я не понимаю… – сказала я. – Ведь Дора подсунула мне эти бумаги давным-давно, а я их подписала. Все это время, притворяясь моими друзьями, вы прекрасно знали, кто чем владеет. Что же вы так долго тянули? Зная, что все это ваше, почему не отняли все сразу?
– Да кто вообще подписывает бумаги, не прочитав их? – сказала Дора. Она больше не улыбалась и даже решила повозмущаться.
– А что делать, если человек не знает испанского? – ответила я. – Или если он доверяет своим друзьям?
– Вечно ты носилась со своими фантазиями, – фыркнул Гас. – Сад, цветочки, туда-сюда. То картинки рисовала – птичек там, букетики всякие. Хочу построить это, хочу построить то. И кто все это тянул на своем горбу? Старый добрый Гас.