И тут до меня дошло, почему они так долго откладывали момент отнятия «Йороны». Я-то полагала, что поводом послужила ампутация, когда они стали остро нуждаться в деньгах. Но нет, дело было не в этом. Они точно все рассчитали, причем еще задолго до того, как Гас потерял руку.
Отними они все у меня раньше, им пришлось бы все оплачивать самим. Новую крышу, лестницу, пристань, подпорные стенки, кухню, дощатый настил для занятий йогой. И у Гаса не было бы такого клиента, как я, который так щедро на все раскошеливался.
– То есть вам была нужна отремонтированная «Йорона», – сказала я. – И когда я оплатила все работы, вы ее у меня отняли.
– С волками жить – по-волчьи выть, – ответил Гас, никогда не бывший мне братом.
– Вообще-то ты ничем не заслужила, чтобы стать там хозяйкой, – заявила Дора. – Ты хоть знаешь, кто пахал на Лейлу, пока не заявилась ты и не умыкнула все?
– Лейла никогда не оставила бы вам «Йорону», – сказала я. Да, Лейла была мудрым и очень проницательным человеком. В отличие от меня, она все-таки раскусила эту парочку.
На лице моего бывшего друга заиграла зловещая ухмылка.
– Старая леди не имела права отписывать «Йорону» тебе, – сказал он. – Если б не ты, у нас с ней все было бы тип-топ. – Гас вскинул два пальца единственной руки.
– А мне кажется, что Лейла не очень-то вас жаловала, – напомнила я. – Как насчет того мраморного столика? Не говоря уж об остальном.
– Подумаешь, – сказал Гас. – Ну была у нас небольшая размолвка, делов-то. Я просто запутался в расчетах. Так что рано или поздно старушка все равно переписала бы на нас и землю, и отель. Но тут заявляешься ты и начинаешь ее подмасливать. Мы с Дорой когда узнали, что она оставила все тебе, то просто обалдели. Это место должно было изначально принадлежать нам.
– Мы просто забрали то, что было почти что наше, – вставила Дора.
– Нам надо думать о собственной семье, – сказал Гас. – Дети и все такое. Но тебе этого не понять. И вообще – нам пора домой.
84. Обезьяна на цепи
Застелив постель для новых постояльцев и перестирав все белье, Мирабель подошла ко мне и спросила, не могу ли я уделить ей немного времени.
Я заварила чай с гибискусом, принесла тарелку с мексиканским печеньем, испеченным Марией, и мы устроились на террасе. Никогда прежде Мирабель не обращалась ко мне с подобными просьбами.
– Мне так стыдно, – сказала она. – Но я должна признаться, что согрешила. Я совершила ужасный поступок, искалечив жизнь себе и своим близким.
Я не стала допытываться, полагая, что Мирабель сама соберется с духом и объяснит, в чем дело.
– Я ношу под сердцем ребенка, – сказала Мирабель, приложив ладонь к животу. – Он должен появиться на свет весной.
– Господи, Мирабель. – Я накрыла ее ладонь своей. – Ты можешь сказать, кто отец?
Она грустно опустила голову.
– Кто бы это ни был, нужно сообщить ему, – настаивала я. – Даже если ты не собираешься связывать с ним свою жизнь, он обязан помочь тебе.
Мирабель закачала головой.
– Он плохой человек, – сказала она. – Мне не стоило приходить к нему в дом, но он обещал хорошо заплатить. Мой отец тяжело болен, ему требовалось дорогое лекарство. Ах, что же я натворила.
– Ты ни в чем не виновата, – возразила я. – Ты могла бы обратиться за помощью ко мне, я бы ни за что тебе не отказала.
– Я думала сама справиться, – вздохнула девушка. – Этот человек хотел, чтобы я приготовила ужин для него и его друзей. Я подумала, если он будет не один, то ничего не сделает со мной. При посторонних-то.
Ясно. Три рептилоидных друга.
– Тот, который самый высокий и в шляпе, велел купить курицу и свежие овощи, чтобы приготовить ужин на месте. Я пришла, а они сидят и выпивают. «Опрокинь с нами бокальчик», – со смехом предложили они. Но я отказалась.
Тогда они попросили станцевать для них, но я снова отказалась, – продолжила Мирабель. – «Ладно, – говорят, – тогда покажи нам, как ты умеешь кидать мяч в кольцо. Мы же видели тебя на баскетбольной площадке, ты лучше всех играешь. А я им говорю: «Вы же хотели, чтобы я приготовила для вас курицу. Дайте мне нож, сковородку и доску, чтобы я могла нашинковать овощи».
«Мы хотим не курицу, а кое-что другое», – сказали они.
«Вы только посмотрите, – сказал один из них. – Эта девчонка шпарит на английском, как на родном».
«Небось у тебя был американский дружок, – сказал высокий. – Небось он научил тебя и другим штучкам».
«Нет у меня никакого дружка, – ответила Мирабель. – Пожалуйста, только не прикасайтесь ко мне».
По словам Мирабель, в доме имелся большой телевизор, по которому показывали женщин без одежды. Длинный надел шляпу, закурил сигару и протянул ее Мирабель.
«Я не курю», – отказалась та.
Стоит сказать, что во дворе у хозяина была самая что ни на есть настоящая обезьяна, привезенная с океанского побережья. На обезьяну надели ошейник и посадили на цепь, обмотав ее вокруг дерева. При этом цепь была столь короткой, что бедное животное даже не могло сесть.
«Ну, покажи нам, как ты бросаешь мяч в кольцо», – подзуживал Мирабель второй из друзей.
«Но у меня нет мяча».
«Будет тебе мяч», – сказал первый и кинул девушке яйцо. Это было так неожиданно, что Мирабель не успела поймать его, и яйцо шмякнулось на выложенный плиткой пол.
«Ну вот, что же ты? – сказал тот, что в шляпе. – Вытирай теперь». – И кинул ей полотенце.
Мирабель взяла полотенце и вытерла пол.
Но они продолжали кидать яйца. Пару штук Мирабель поймала, но они треснули у нее в руках. Уже весь пол был завален разбитыми яйцами. Мирабель опустилась на колени, пытаясь все убрать, а поскольку полотенце уже было мокрым, она воспользовалась подолом юбки. А мужчины все продолжали кидать яйца.
«Вы посмотрите, – сказал тот, что с сигарой. – У нее вся юбка грязная».
«Кстати, мне всегда было интересно, на чем держатся такие юбки, – сказал тот, что в шляпе. – То ли они наматывают их на себя, как туалетную бумагу на картонку, то ли как?»
«Думаю, вся фишка в поясе, – изрек самый толстый. – Если снять пояс, то юбка упадет».
И толстяк ухватился за пояс девушки, который она расшивала бисером, расшивала узором из птиц и цветов белокрыльника на протяжении целого года. Другие девушки выбирали узор попроще, но Мирабель очень хотела изготовить самый красивый пояс в деревне, в чем и преуспела.
Толстяк так сильно рванул на себя этот пояс, что бусины посыпались на пол, а второй мужчина уже ухватился за край юбки.
«А ну покрутись, – велел он. – Представь, будто ты балерина».
Более полные девушки оборачивали вокруг себя ткань два раза, а беременные – и вовсе один. Мирабель же делала целых три оборота, используя сотканный бабушкой отрез ткани. Не выпуская изо рта сигару, человек в шляпе тянул за ткань, вынуждая Мирабель сделать эти самые три оборота, пока она не осталась в одних трусиках.
– А про остальное мне даже стыдно рассказывать, – призналась Мирабель.
– Так, мы отправляемся в полицию, – твердо сказала я.
Этот случай сильно отличался от произошедшего с Бадом и Викторией из Литл-Рок, когда им пришлось столкнуться с астрологом майя Андресом. Ведь на этот раз оскорбили – нет, изнасиловали – местную девушку, которую все знали с детства. Эти трое поганцев видели ее на церковных службах. Глазели на нее во время баскетбольных игр. Они даже помнили, как Мирабель в семь лет стала La Princessa de La Esperanza, танцуя в парке под аккомпанемент местных исполнителей на маримбах и гитарах. Так что Мирабель, конечно же, умела танцевать, просто не желала исполнять прихоть трех старых американцев.
– Мне так стыдно, – еле слышно прошептала сейчас девушка.
– Ты ни в чем не виновата, – уверила я ее. Можно было повторять ей это бесчисленное количество раз, но Мирабель все равно не разуверилась бы в том, что согрешила.
Как было бы хорошо, если б сейчас у нее была мать, которой можно было бы выговориться. Но мать ее умерла.
И Мирабель попросила, чтобы я сходила с ней в полицию.
Присев на деревянную скамью, мы ждали, когда нас примет шеф полиции. Перед нами в очереди сидел мужчина, утверждавший, что сосед отравил его собаку, потому что та лаяла по ночам. Была еще женщина, чей муж соблазнил ее сестру, и человек, у которого сосед украл фунт фасоли.
Наконец, нас попросили войти. Шеф полиции сидел на жестком деревянном стуле за столом со старой пишущей машинкой. Возле стены с календарем и картинкой Девы Марии примостился металлический шкафчик с папками. Шеф молча подвинул в нашу сторону образец заявления.
Когда мы закончили с этим, он попросил Мирабель рассказать, что же такого случилось. Она говорила, запинаясь, и я пришла ей на помощь. То и дело шеф молча поворачивался к Мирабель за подтверждением моих слов, и та молча кивала.
– Вы знаете, как зовут этих людей? – спросил наконец шеф. – Впрочем, мне и так все понятно.
Мы медленно шли по дороге вслед за полицейскими. Мирабель била дрожь, поэтому я крепко держала ее за руку.
Люди-ящерицы сидели на своем обычном месте: перед ними на столе стояли пустые бутылки, пепельница, как всегда, была полна окурков, в воздухе стоял тягучий запах от сигары Винсента. Люди-ящерицы мгновенно поняли, в чем дело.
– Это они? – спросил Мирабель шеф полиции. Девушка молча кивнула.
Карлос быстро сориентировался, сразу же вспомнив профессиональные навыки обращения с пассажирами, попавшими в зону небольшой турбулентности, которая, впрочем, обязательно закончится мягкой посадкой.
– В чем дело, офицер? – вопрошал он, расплывшись в дружеской улыбке. – Ке паса?
Еще минута, и на троих уже были надеты наручники. За неимением машины их повели в участок пешком, а местные стояли, молча наблюдая за этой сценой.
– Уведите ее, – сказал мне шеф полиции. – Мы вызовем ее позже для дачи показаний, хотя уже и так достаточно знаем, чтобы упечь их за решетку.
К тому времени, когда мы с Мирабель вернулись в отель, о случившемся знала вся деревня, что было неудивительно: трех гринго провели в наручниках через всю Эсперансу. К вечеру возле здания муниципалитета собралась толпа человек под сто: все держали в руках фонарики и скандировали: