Отдайте их нам. Мы сами знаем, как обойтись с этими свиньями.
Если б на тот момент людей-ящериц выпустили, народ Эсперансы точно повесил бы их на ближайшем хлопковом дереве. Но полиция держала их взаперти, и это было последней удачей трех рептилий. Наутро полицейский фургон увез их в городскую тюрьму, где им предстояло оставаться до самого суда. Система правосудия в этой стране работала нерасторопно, но приговор был очевиден.
Но обо всем этом я узнала только на следующий день от Марии. В это самое время Элмер таскал вниз мешки с цементом, чтобы подправить подпорную стенку. Он загнал внутрь всю свою скорбь, и лицо его было подобно камню, как у любого воина майя.
Ранее утром у нас состоялся разговор с Мирабель.
– Мне придется уволиться, – сказала она. – Я перееду к бабушке. Домик ее расположен на той стороне озера, у подножия вулкана.
Не было смысла расспрашивать о причине такого решения или отговаривать.
Вечером перед сном я вдруг вспомнила про обезьяну, брошенную во дворе опустевшей «итальянистой» виллы, которую построил себе Карлос на выходное пособие. Бедное животное так и осталось сидеть на цепи, закрученной вокруг дерева.
Разбудив Элмера, я попросила его найти кусачки по металлу, а про остальное он и так понял – знал, как найти дом Карлоса.
Выйдя утром на террасу, я увидела довольное лицо Элмера. Это был тот самый редкий случай, когда он улыбался.
Обезьяна вырвалась на свободу.
85. Смерть в Калифорнии
Весной пришли и хорошие, и плохие новости. Плохие были из округа Гумбольдт, штат Калифорния, основного рынка торговли травой, откуда перепадало и нашим местным гринго. Каждый год в конце сентября старые хиппи отправлялись в Северную Америку на плантации. Возвращались они в начале ноября, после сезона дождей, с достаточной суммой, чтобы прожить до следующего урожая.
Той осенью, как обычно, Райя отправилась в Калифорнию. Поездки эти она начала предпринимать с того момента, когда Алише исполнилось два годика. Через пару недель после прибытия на плантацию, где рабочий день составлял восемнадцать часов (причем триммеры доставлялись туда с мешками на головах, чтобы не запомнить дороги), у Райи так сильно заболел живот, что ее оттащили в общежитие и уложили на кровать.
На следующий день ее обследовали в больнице и обнаружили в животе опухоль размером с грейпфрут и метастазы по всему организму. Шансов, чтобы вернуться на озеро и в последний раз повидаться с Алишей, не было никаких. Райя звонила ей, но связь была ужасная, и девочка только поняла, что Райя где-то там лежит. Смысла было не разобрать, кроме постоянно повторяющегося слова «любовь. И еще Райя сказала: «Ты – самое лучшее, что случилось в моей жизни».
Через два дня после этого разговора Райя умерла. Узнав об этом, Патрисия сказала, что оставит Алишу у себя, а Вейд будет помогать ей деньгами. Но истинное положение вещей состояло в том, что половину времени девочка проводила теперь в домике за «Эль Буффо», а другую половину – в домике Райи, среди незаконченных топов и клубков шерсти.
В свои шесть лет Алиша уже успела потерять двух мам: первая родила ее, а вторая так не хотела с ней расставаться, что с утра до ночи таскала ее в слинге из шали. Теперь девочке предстояло жить с Патрисией, которая, как и Райя, не являлась ее родной матерью, но зато Алиша воссоединялась со своим братом-близнецом.
Узнав про смерть Райи, я заглянула к Амалии. Та, как всегда, шила платье из распоротых вещей с блошиного рынка. По сравнению с прежними эксцентричными нарядами этот выглядело вполне себе консервативно.
– У Кларинды скоро выпускной бал, – пояснила Амалия. – Кроме аттестата она получит грамоту как лучшая ученица по естественным предметам и математике.
Я узнала, что Кларинда получила полную стипендию на обучение в городском университете. Занятия там начинались осенью.
– Как же ты теперь без нее? – спросила я Амалию. Впрочем, тот же самый вопрос я могла задать и себе. Ведь каждое буднее утро на протяжении девяти лет я или Мария поднимались по лестнице к дороге и передавали Кларинде коричневый пакет с едой. Иногда я могла добавить туда шоколадку или стихотворение Лорки, Неруды или – поскольку мне хотелось продемонстрировать девочке пример состоявшейся женщины – опус Люсии Санчес Саорниль[186] либо же Росалии де Кастро[187].
Считается, будто растения не умеют разговаривать. Будто бессловесны и ручьи, и птицы, и набегающие на берег со своими слухами волны, и мигающие звезды. Но это неправда. Потому что, видя проходящую мимо меня, все они говорят, бормочут или восклицают: вы только посмотрите на эту чокнутую…
В день окончания школы мы с Клариндой отправились на лодке в Сан-Луис. Вероника тоже была приглашена и даже согласилась присоединиться к нам, но утром снова валялась пьяная в канаве. Можно было бы предположить, что за столько лет Кларинда потеряла надежду увидеть свою мать такой, какой она никогда не была. Но девочка верила, что однажды Вероника поднимется из грязи, выбросит проклятую бутылку кетцальтеки и скажет, как она гордится своей Клариндой. Кларинда жила с этой надеждой, и я прекрасно ее понимала.
Та зима ознаменовалась возвращением гостьи из прошлого, одной из моих наилюбимейших. Она объявилась на пороге безо всякого предупреждения, даже не забронировав комнату (просто, когда она гостила в «Йороне», остальные комнаты пустовали). Рядом с женщиной стоял ее сын шести лет и еще второй сын, на пару лет младше. Я почти сразу узнала ее. Цзюнь Лан.
Она по-прежнему проживала в Шицзячжуане с мужем, но забросила медицинскую практику, занявшись традиционной китайской медициной. Вечером мы ужинали вместе – я, Цзюнь Лан и ее двое сыновей. Цзюнь Лан рассказала мне, что именно поездка на озеро (когда целыми днями она ползала по горам в поисках редкой травы, способной вылечить ее от бесплодия) послужила отправной точкой, чтобы отказаться от западной медицины и переключиться на целебные растения – продолжить то, чему учила ее в детстве бабушка. Цзюнь Лан специализировалась на помощи женщинам, страдающим бесплодием. Отыскать нужные растения в среде их естественного обитания было непросто – поэтому она выращивала их из семян, но по большей части заказывала в интернете наборы сухих трав и делала из них настойки. Настойки обходились дорого, но люди, отчаявшиеся иметь детей, были готовы на любые траты.
– Я так рада, что та трава помогла вам, – сказала я. – И что теперь вы помогаете остальным, которых немало.
Потом мы пили чай и слушали плеск волн. Той ночью на озеро слетелись светлячки на свой ежегодный праздник, и сыновья Цзюнь Лан носились по берегу, пытаясь поймать хоть сколько-нибудь и посадить в банку.
Мы же лакомились апельсиновым суфле, приготовленным Марией, а потом Цзюнь Лан сказала:
– Вы довели сад до совершенства. Но, помнится, он был гораздо больше. Где-то чуть дальше у вас еще росло необыкновенное дерево.
– Вы совершенно правы, – ответила я. – У меня возникла проблема с… соседями. Но это уже не важно.
На следующий день Цзюнь Лан повела сыновей на прогулку, а когда вернулась, сообщила мне удивительные новости.
– У вас за стеной растет… – Сначала она произнесла название на мандаринском диалекте, а потом уж на английском языке. Детородная трава – так она назвала растение, которое ей посчастливилось найти в наших горах после многодневных поисков. Помню, как Мария готовила для Цзюнь Лан отвар, который возымел свое благотворное действие.
– Ваши соседи выращивают эту же самую траву – грядки тянутся от верха и до самого низа. Там сотни кустов.
И мне все стало ясно. Что ж, Дора всегда была хорошим садоводом. А уж в деловой хватке ей тем более не откажешь.
86. Один хороший человек
Но времени поразмыслить над услышанной новостью у меня не было. Элмер сообщил о прибытии гостя. На протяжении многих лет гостей ко мне приводил Уолтер, но этот отыскал меня самостоятельно.
За время моего управления «Йороной» мы привечали самых разных людей, и их всегда можно было определить в ту или иную категорию. Это были влюбленные пары, люди, занимающиеся духовным поиском, исследователи культуры майя. Иные бежали от прошлого, мечтая начать тут новую жизнь. Но Том Мартинес не поддавался никакой классификации.
Он был, пожалуй, чуть старше меня – где-то за сорок. Смуглолицый, черноволосый. В свободных льняных штанах, футболке с логотипом «Янки» и кроссовках, тем не менее он не производил впечатление человека, привыкшего к такого рода одежде. Невысок, но атлетически сложен – широкие плечи и грудь. Скорее не грузный, а плотного телосложения.
– Я прибыл только вчера из Нью-Йорка, – сказал он. – В надежде, что у вас все-таки найдется свободная комната.
Когда он заселился, мы устроились на патио. На тот момент в «Йороне» проживала одна супружеская пара, но они отправились с ночевкой в город на другой стороне озера, так что ужин накрыли только на двоих.
– Вы, наверное, удивлены, что я приехал один, – сказал Том, беря кружку пива, принесенного Марией. – Полагаю, к вам обычно приезжают пары.
– Десять лет назад я и сама приехала сюда одна, – сказала я. – Так что прекрасно вас понимаю.
– Моя работа сопряжена с большим стрессом, – сообщил мне Том. – У меня накопилось много дней отпуска, и вот я сорвался и приехал сюда.
Будучи человеком, мало что рассказывающим о собственной жизни, я ничего не допытывалась у других, поэтому не стала спрашивать, какой такой стрессовой работой занимается Том. Но сам он позволил себе задать мне пару вопросов:
– Так вы живете тут одна? И что же привело вас сюда?
Я не любила делиться своей историей с гостями, но мне вдруг захотелось довериться этому человеку. Возможно, я просто устала носить в себе столько тайн.
– Я пережила… потерю близких мне людей. Сразу двоих.